Обычно въезд в Косово сопровождается некоторым нервным потрясением: даже если бывал здесь уже не раз, даже если не чувствуешь здесь себя чужим, даже если друзей у тебя здесь много, всё равно напряжение какое-то чувствуешь.
Это как у нас во времена «перестроек», талонов, путчей и приватизаций — витало же что-то такое в воздухе. Но, пересекая границу с Косово, понимаешь, что здесь это самое напряжение не в воздухе витает, а вязко и просто физически ощутимо. И дело даже не в паспортном контроле — к нему уж привыкли все давно. Нет, дело тут в другом чём-то.
Но в этот раз въезжали мы в Косово не просто без напряжения, а радостно, весело и чувствуя себя освобождёнными: слишком устали от константинопольских переживаний. Оккупированный город, который за сотни лет так и не привык к новым хозяевам. Намеревались увидеть, а будет случай, и поклониться местам, связанным с равноапостольным Константином Великим: поехать в Косово через Константинополь, пусть и оккупированный, и через сербский Ниш, где святой родился. От уныния спас храм святой Софии и выученный сценарий фильма «Гибель империи», в Болгарии — Рыльский монастырь и церкви Софии, в Сербии — гостеприимный Ниш с великолепной крепостью и осознание: вот, парни, здесь родился тот, благодаря которому и мы — христиане. На душе полегчало.
Так что въехали мы в Косово, повторюсь, просто-напросто счастливыми донельзя. Сегодня — Грачаница, завтра — к куму, на юг, в Гнилане!
Наутро пришли в монастырь. Здесь, к моему радостному удивлению, чужими нас уже не считают: «А-а, так вы — тот самый русский, у которого кум живёт в Гнилане и который в прошлом году к нам приезжал? Как же, как же — помним вас. А это ваш друг? Христос воскресе, Александр, Христос воскресе, Пётр! Как дела у вас на севере? Снова привезли поминания от прихожан вашего храма? Прекрасно!» Саня не уставал удивляться сербскому радушию, а я делал вид, что мне тут всё знакомо и все кругом — если не друзья мои личные, то хотя бы товарищи. Впрочем, в последнем я не ошибся нисколько. «Машину до Гнилане? Да в момент! — загалдели собравшиеся мужики в одном из кафе. — Во-он жёлтая стоит, видишь, у фонаря? Так вот её не бери — там шофёр ничего не знает, а мне мешок картошки с прошлой осени должен. Бери лучше ту, которая рядом, понял? Там свой водитель и довезёт без труда, дорогу знает. Тамошним ребятам привет передавайте. А! И России, конечно!»
Действительно, водитель вёл машину уверенно, ловко приспосабливаясь к особенностям передвижения по албанской территории. При дневном свете албанское присутствие не просто бросается в глаза, а подавляет своей мощью и напористостью: практически на каждом шагу — флаги «Великой Албании» (какая там «республика Косова»!), памятники «погибшим за свободу и независимость воинам УЧК» на месте сербских домов, развалины сербских храмов, которые ещё не успели убрать для постройки очередной автозаправки или парковки, мечети, возводимые, как нам сказал весёлый водитель, на деньги из Саудовской Аравии, Турции или Арабских Эмиратов, и прочие настырные свидетельства привыкающего к собственной независимости Косово. «Ха, независимость! — горько улыбнулся наш водитель. — Это шиптары здорово встряли: вся местная, извини за выражение, "экономика", та, которая не на оружии и наркотиках, — немецкая (глянь на названия банков), а про бондстилы и слатины и говорить нечего: кто там хозяин? — правильно, американцы. Кстати, когда ваши уходили с Косово, горевали, что радары, которые американцы здесь понаставили, берут аж до Урала, ясно? Хотя я про шиптарскую независимость говорить начал. Нет её, этой независимости. И не будет.
Так — разменная монета для заигрываний с исламом и способ давления на то, что осталось от Сербии. Вам куда в Гнилане? Там сербов-то не осталось — человек двадцать живут», — тут он несколько подозрительно взглянул в зеркало заднего вида. «Нам не в сам Гнилане, а в Пасьяне, это рядом», — промямлил я неуверенно. «Вот так бы и говорил. Пасьяне — это наши ребята, а не шиптары. Я-то уж заволновался было, — успокоился водитель. — Во, видал указатель: "Gjilan"? Под этим словом сербское название города быть должно: "Гнилане". Замазано, конечно. Ладно, разберёмся. Ещё километров восемь осталось. А вы вообще к кому едете?»
Надо было видеть лицо разговорчивого дядьки-водителя, когда он в полупоклоне открывал перед нами двери автомобиля, доехав до Пасьяне! «В жизни бы не поверил! Кум тут живёт? Ну, вы даёте, ребята! Значит, не всё, что ли, ещё потеряно? Значит, вы там за нас, а мы тут за вас молимся, да? Несмотря на радары? Это ж хорошо, а? Пятнадцать евро, пожалуйста». — «Вы ничего не перепутали? С нас вчера из Митровицы до Грачаницы полтинник содрали». — «А вы больше с этими из Митровицы общайтесь — и сотню возьмут. Всё — куму привет, а вам — мое почтение. С Богом! Живела Русия!»
Село Пасьяне пришло в движение, увидев двух инопланетян с рюкзаками. Впрочем, признали быстро: «Свои это — кум с товарищем к Николичу приехал. Милан, проводи их до дома Драгана, он с утра чего-то волновался, видать, из-за них».
Первыми словами Драгана при встрече были: «Нашлись, пропащие! Я уж все батарейки на телефоне посадил — тебе дозвониться пытался. Ну да, ну да, в Косово с сербскими номерами сложно. Почему не позвонили из Митровицы? Я бы вас встретил». — «А мы, может, твоё время экономили. И бензин тоже». — «Чего?! Ух, эти ваши экономии! Что, мне для кума времени или денег жалко, что ли?! Обижаешь, парень! Ладно, проходите уж», — добродушно проворчал Драган.
Добродушия и спокойствия в крёстном отце моей младшей дочки заметно прибавилось с тех пор, как он перестал быть председателем Косовско-Поморавского округа. Ещё зимой ушёл: «Поначалу было жалел, люди сочувствовали, переживали. А потом — сам знаешь: подписание этого Брюссельского договора! Да если бы я стал его предписаниям тут, у нас, следовать, меня бы за человека считать перестали! Это ж какое предательство, какая измена! Так что Бог миловал — я в эти европовступленческие игры не играю. Преподаю сейчас в школе. Надеюсь, школа останется сербской. Но не уверен — могут навязать албанские стандарты образования. Насколько они высоки, говорить не буду — печальная тема. А теперь рассказывай про Вологду, про Машеньку!» — подытожил Драган.
Рассказу про вологодские события помешал дикий вопль восторга: на террасу ворвался Стефан, перешедший в следующий класс и требующий немедленного продолжения футбольного матча, который мы в прошлом году не завершили. Объятия, похлопывания: «Како си?» — «Добро. Сам?» — «Сейчас, погоди. С отцом договорим, потом с тобой разбираться будем. Сядь, отдохни». Бурчащий Стефан уселся в углу и занялся изучением Сашкиной физиономии. Саня стеснялся, но улыбался вовсю, что и спасло положение — в конце концов, играл-то со Стефаном он! Но от молодого я всё-таки откупился привезённым «зенитовским» шарфом. Помогло, правда, мало: опять вничью сыграли.
А тут открылась дверь, и вошла знаменитая бабушка Траянка. Точнее, сначала вошла огромных размеров сковорода, а потом уже бабушка. «Куме! Исхудал-то как! Голодные вы мои! Быстро — за стол!» Отгадайте: мы хотя бы минуту испытывали голод, находясь у Драгана? Потом пришёл дедушка Златко, подтвердил, что да, что-то я исхудал и немедленно требую вкусной и здоровой пищи. Потом вошла кастрюля размером с Чудское озеро, а за ней — жена Драгана Гордана, сочувствующая нашему похуданию. Не, тут с голоду не помрешь. Скорее, наоборот. «Как наелся, так и застыдился», — гласит поговорка. Стыдились мы постоянно. К вящей радости Стефана и Сары, которые то и дело подсовывали нам излюбленное своё блюдо — «люту паприку», вызывающую слёзы и дикую жажду.
Шутки-прибаутки, дружеское подтрунивание — это всё, конечно, хорошо и замечательно, но, честно говоря, не только за этим мы в Косово ехали.
Даже совсем не за этим.
— Как дела? — печально переспросил Драган, когда мы, отдохнув от приветствий и успокоившись от первых впечатлений, затеяли вечерний кофейный разговор на террасе. — Когда ехали сюда, заметили объявления о продаже домов и земельных участков? Они и раньше были, но после подписания «Брюссельских соглашений» число их увеличилось в разы: похоже, сербы теряют последнюю надежду на хоть какое-то своё безопасное присутствие на собственной земле. Ведь все, абсолютно все эти объявления написаны сербами, стремящимися уехать из Косово. Кто покупает — вопрос риторический, я думаю. Остаются на своей земле либо те, кому совсем некуда ехать, либо фанатики вроде нас, жителей анклавов. Пока общее настроение примерно такое: прийти в себя после откровенного предательства Белграда и попытаться найти способ оставаться здесь с наименьшими потерями. Я думаю, нет, даже уверен, что, несмотря на все трудности, русские могут помочь сербам Косово, а мы в свою очередь — вам.
Тут с Драганом было о чём поговорить. Во-первых, о том, кому передать привезённую из Вологды помощь. В течение всего Великого поста прихожане Лазаревской церкви собирали деньги для косовских сербов — следовательно, передать её нужно тем, кто в ней действительно нуждается. Во-вторых, как передать эту помощь так, чтобы не обидеть людей. Мол, приехали какие-то богатые русские и передают бедным сербам деньги — какая же это братская помощь? Тут такт нужен и подлинное братство, а не улыбки-конвертики. «Знаешь что, — сказал кум. — Я предлагаю сделать так: отдать привезённую вами помощь трём многодетным семьям из нашей округи. Честное слово, ребята в ней очень сильно нуждаются. Две семьи — по четыре ребёнка, одна семья — восемь. Сам понимаешь, в наших условиях жить им не очень легко. Поэтому я думаю, что вологодская помощь будет воспринята ими не только с благодарностью, но и с молитвами. Насчёт такта сильно не волнуйся: просто говори всё как есть. Честно чтобы всё было. То есть вы передаёте помощь от русских христиан их сербским братьям — что ещё надо-то?» Успокоил.
К середине следующего дня Драган с братом созвали сельский сход в одном из кафе: собрались все, кто хотел ещё раз посмотреть на таинственных русских, настырно приезжающих в Пасьяне, журналисты, увидевшие в нашем визите повод для телевизионного репортажа и для знакомства, и огромное количество детей, сверкавших глазами. Как оказалось, большинство из этих детей — из трёх семей, тех самых, которым вологодская помощь и была предназначена.
Драган произнёс приветственную речь — он это умеет. А потом вытолкал на середину зала нас с Саней и в наступившей тишине потребовал такую же речь от нас. Саня скромно молчал. Подумав, что никогда ему этого не прощу, я выдавил из себя обрывки мыслей, смешанных с чем-то отдалённо напоминающим дружеское выступление. Снисходительные сербы улыбались радостно, сверкавшие глазами дети веселились вовсю — такого сербского языка они ещё в жизни не слыхали! И не услышат — я решил его всё-таки подучить как следует.
Так или иначе, нам с Драганом удалось объяснить цель и смысл вологодского нашествия. А потом в напряжённой тишине мы стали передавать подарки главам семей. Подходит к тебе, хилому журналисту, отец восьмерых детей, огромного роста дядька-крестьянин, жмёт руку так, что ты чуть не подпрыгиваешь, отвечает на пасхальное приветствие густым басом: «Воистину воскресе Христос!» и вдруг начинает плакать. Вот как вы это сможете выдержать? Плачет от благодарности к России человек, который не может чувствовать себя дома на собственной земле, который лишён большинства достойных для спокойной жизни условий и который знает, что этих вот привезённых тобой евро должно хватить на пару месяцев худо-бедно, но нормальной жизни. Но работает этот крестьянин со своей семьёй так много и так усердно, что при нормальных-то как раз условиях жил бы если не в замке, то в огромном доме каком-нибудь. И ему от этого вдвойне больнее. И честное слово, больно и вам.
Но спасли положение опять-таки весёлые дети. Да и до нас дошло: долой официоз — даёшь игры. Поскольку большинство из детей — парни, мы им предложили устроить небольшие состязания по армрестлингу. Восторгу не было предела: не каждый день можно побороть заезжего русского. Вскоре присоединились и девчонки. Они, правда, предложили было какие-то танцевальные соревнования, но мы с Саней настолько дружно и искренне запротестовали, что пришлось дамам снизойти до прозаического, но полюбившегося уже ребятам армрестлинга. Смотрелось здорово!
Как потом сказал Драган, эти-то спонтанные соревнования, эти шутки и смех и оказались последним доводом, окончательно разрядившим обстановку официальности и определённой настороженности: всё, признали нас за своих. Косноязычных, абсолютно не умеющих танцевать, стесняющихся телекамер русских из далёкой Вологды, где, наверное, и снег никогда не тает. Но — признали. И даже молиться будут, сказали. Тут мы окончательно поняли, что именно из-за этих слов, «будем за всех вас молиться», мы и затеяли всю эту историю с помощью, и те сотни людей, принимавших участие в ней, не зря это делали.
В следующие дни братья устроили нам настоящее паломничество по монастырям: мы были в Высоких Дечанах, Печке Патриаршей и в Драганаце. Получается, объехали почти что весь край. Впечатление примерно такое: выезжая из сербского села, попадаешь во враждебную страну, где тебе, мягко говоря, не рады. Но проехать дают. Пока. На каждом шагу — памятники «освободителям Косова» из УЧК, автозаправки, автосервис, супермаркеты и флаги «Великой Албании» (какое там «независимое Косова»! Именно Албании. Так что, похоже, такая же весёлая участь ждёт и остатки Сербии, Македонию, Черногорию, Грецию — албанцев там тоже много. Чем история с Косово не прецедент?). Приезжаешь в монастырь — как будто снова чистым воздухом дышишь. Всё снова родное, доброе, настоящее.
Монастырь Драганац находится недалеко от Гнилане, в холмистой местности, в большом лесу. Этот лес пытались было присвоить себе шиптары. Даже хотели валить в нём деревья. Первое же дерево убило наповал беднягу албанца. Остальные тут же объявили лес проклятым и больше здесь не показываются. «Нет худа без добра, — говорил наместник отец Кирилл. — Прости Господь его душу. Может, другие чего поймут». Наместник уехал в Белград на операцию: трудности с глазами. Ещё там живёт отец Иустин. «Так что придётся вам, ребята, разговаривать сегодня со мной, уж извините», — встретил Драгана и нас отец Иустин, как будто за что-то извиняясь. Честно говоря, у нас была тема, которую мы должны были обсудить со священником. О неосуждении ближнего. Ну или такого ближнего, который дальний. Как себя вести? Подскажи, отец.
Первым делом Иустин приказал принести нам старой доброй монастырской ракии. Мы уже не сопротивлялись, но вздохнули так дружно и озабоченно, что он дополнил свой приказ послушнику: «Ну или пива принеси, будь добр». Послушник был добр и, улыбаясь во весь рот, приволок и то, и другое: «Брача руси! Молим вас!» Брача руси пытались вспомнить что-то о правилах проекта «Общее дело». Почти безуспешно — к вящей радости отца Иустина, который ещё накормить нас захотел.
Мы ушли с батюшкой в монастырский лес — «на лавку для разговоров», как он сказал. Да, правда: птицы, цветы, свежий ветер, чистейший воздух. Начал отец Иустин издалека: кто такие, откуда и так далее. «А, Вологда! Как же, знаю! Северная Фиваида, Нил Сорский, Кирилл Белозерский — как не знать. Что?! И Игнатий Брянчанинов тоже из ваших краёв?! Ну, вообще! У нас его книги знаете как любят — постоянно переиздают! Так вы, значит, вологодские? Как дела?» — «Плохо дела, батюшка. Как нам не тщеславиться?» Отец Иустин послал за словарём, а пока словарь несли, рассказывал истории из жития Антония Великого (кстати, для Сани они были, оказывается, открытием) — про натянутый лук и шутки монахов и т. д. Ничего от себя почти не говорил — так, только истории, которые «вот, прочитал недавно».
А когда послушник принёс словарь, отец Иустин долго в нём копался, поглядывая на нас. «У тебя глаза добрые!» — сообщил он Сане как будто между делом. Тот обомлел и выпрямился. До сих пор осанка хорошая. «Так, ребята. Речь у вас шла о тщеславии, да? Я, честно говоря, не специалист. Давайте попробуем такой вариант (я его недавно на дочери проверил — она на то же сетовала, на тщеславие): "На собственные грехи посмотрите. Только по-честному чтобы: достойны ли мы того, чтобы ходить с высоко поднятой головой?"» — «Ы-ы! Как это?!» — «Просто: вы что — святые, что ли? Допускаю, конечно, но что-то нимба над вами не вижу. Пива ещё хотите?» — «Хотим. Не святые, это да. Но…» — «Именно. Давайте по-честному: вы — святые, хоть и из Северной Фиваиды?» Остатки совести (бывает, даже у журналиста) дали о себе знать: «Категорически нет». — «Тогда помните об этом постоянно, пожалуйста».
Отец Иустин сменил тему на более его волнующую: «Вот, смотрите, мы, сербы, свой край, похоже, потеряли. Думаете почему? Мне кажется, одна из главных причин — это семья. Разводы, измены, малодетность — у шиптаров же этого не было. Вот мы и получили "вознаграждение". Кстати, владычество шиптаров над Косово тоже ненадолго: мне тут говорили, что на дорогах проституция процветает, причём именно албанская. Так что шиптары здесь надолго не задержатся — не смогут. Хотя бы из-за того, что так стали к семье относиться. Другой вопрос — хватит ли у сербов ума и благочестия, чтобы сюда снова вернуться? Не знаю. Молюсь. И не я один».
Когда Драган рассказал священнику о цели нашего визита в Косово, отец Иустин воскликнул: «Ура!» и принёс ещё монастырского угощения. К счастью, там было не только пиво. Обратно мы ехали, сильно заикаясь.
Гость хорош дважды — когда приезжает и когда уезжает. Семья Николичей этого правила не придерживается: раз приехал, то и живи подольше. Но нам правда нужно было возвращаться. Бабушка Траянка даже всплакнула. Дедушка Златко подмигнул. Коварный Стефан обвязался «зенитовским» шарфом и шептал в своём кресле какие-то страшные речёвки. Расставаться было тяжело: как, когда увидимся снова? Даст Бог, свидимся — в Косово ничего гарантировать нельзя, — заверил Драган, когда привёз нас в Митровицу на автобусную станцию.
Мы ехали домой — через Сербию, Болгарию, Турцию и Финляндию. Саня признался, что поездка в Косово оказалась самой насыщенной как впечатлениями и фотографиями, так и смыслом самого путешествия: «Вообще-то из-за разговора с отцом Иустином», — сказал он тихо. А Драган процитировал на прощание слова (вот уж не ожидал!) Гендальфа из «Властелина колец»: «Мы должны оставить потомкам чистую землю. Оставить им хорошую погоду мы не можем». Спаси Бог Косово!
Пётр Михайлович ДАВЫДОВ