Чеченский писатель А.Авторханов писал: «Кавказская поэзия Лермонтова стала Кораном каждого интеллигентного горца. Горские интеллигенты зачитывались Лермонтовым, обожествляя его, они проклинали тот день, когда появился Мартынов, безжалостно погасивший это кавказское Солнце».
В суждении неукротимого чеченского националиста Авторханова отразилась почти вся русская судьба в веках и прежде всего миссия Кавказской Руси и её казачьих войск Дона, Терека, Кубани. Казаки Дона приняли участие в создании всего Пояса Богородицы, т. е. границы святорусского царства и её десяти казачьих войск от Дуная до Амура и Уссури. Авторханов от имени горцев обожествляет русского офицера и поэта и называет «кавказским Солнцем» воина, который вёл открытую и безпощадную войну с его народом. Ничего подобного не знает мировая литература. Это подчёркивает, что, кроме всего прочего, кавказские горцы умели разбираться в своих врагах.
С началом «германской» войны в 1914 году в русскую армию влилась доблестная Кавказская (Дикая) дивизия из всех народов Кавказа во главе с братом императора великим князем Михаилом Александровичем. Что до Михаила Лермонтова, он в Чечне принял в наследство от Дорохова, которого ранили, отборную команду охотников, состоящую из ста казаков-линейцев и разных головорезов — волонтёры, осетины, татары и прочие, — нечто вроде партизанского отряда. Как вспоминал хорошо знавший Лермонтова офицер-артиллерист К.Х.Манацев, участвовавший с Лермонтовым в Чеченском походе: «Он был отчаянно храбр, удивлял своей удалью даже старых кавказских джигитов, <…> его команда, как блуждающая комета, бродила всюду, появлялась там, где ей вздумается, в бою она искала опасных мест».
Сегодня эту «блуждающую комету» Лермонтова назвали бы спецназом ВДВ.Для нас драгоценно свидетельство о том, что она искала самые опасные места и что водил этот отряд добровольцев-храбрецов в Чечне национальный поэт России офицер Михаил Лермонтов. Он безсознательно искал в бою Бога как высший источник лиризма. Издревле известно, что Бог в бою всегда с самой храброй дружиной. Это знали с былинных времён все дружинные певцы.
Почему же Бог с храбрецами? Потому, как говорят в народе, «кто без храбрости, тот без жалости» — в них нет лиризма. Бог лишает поэзии и тех, кто без жалости, и тех, кто без храбрости.
Самое культурное и поэтическое время в России только потому было культурным, что пронизано было духом песенности и благородства, а не рыночной пошлости. Жажда риска и самопожертвования пронизывала дух общества и проявлялась в поэзии чуткого юношества. Тринадцатилетний Лермонтов откликнулся на военные действия Русско-турецкой войны 1828 — 1829 гг.
И развились знамёна чести;
Трубой заветною она
Манит в поля кровавой мести!
Через четыре года тот же Лермонтов, в 17 лет, уже воспитанник Школы гвардейских прапорщиков и кавалерийских юнкеров, пишет в письме М.А.Лопухиной: «Если начнётся война, клянусь Вам Богом, что везде буду впереди». Он выполнил своё обещание в Чечне.
В 1821 году 17-летний Алексей Хомяков восклицает:
О, други! Как мой дух пылает бранной славой,
Я сердцем и душой среди войны кровавой.
Свирепых варваров непримиримый враг,
Я мыслю с греками, сражаясь в их рядах.
На следующий год он сдаёт экзамен в Московском университете на степень кандидата математических наук. И тогда же поступает в Конную гвардию, чтобы позже стать светским богословом.
Константин Батюшков не был на Кавказе, зато вошёл в Париж с оружием в руках. Вот как один из учителей Пушкина в стихотворении «К Никите» передаёт необоримый дух молодого народа и его первенствующего сословия:
Как я люблю, товарищ мой,
Весны роскошной появленье.
И в первый раз над муравой
Весёлых жаворонков пенье.
Но слаще мне среди полей
Увидеть первые биваки,
И ждать безпечно у огней
С рассветом дня кровавой драки.
Поэзия Константина Батюшкова, вологодского дворянина, оказала глубокое воздействие на лицейскую лирику Пушкина, который позже скажет: «Бояр старинных я потомок». Стихи боевого офицера волновали сердца юных поэтов Царского Села. Батюшков поведает в стихотворении «Разлука»:
Напрасно покидал страну моих отцов,
Друзей души, блестящие искусства
И в шуме грозных битв, под тению шатров
Старался усыпить восторженные чувства.
Ах! Небо чуждое не лечит сердца ран!..
Глубокомысленный офицер Батюшков, отважный и беспечный, полагал, что цель поэзии «польза языка и слава Отечества», поэтому всегда готов был радостно обнять «в отважном мальчике грядущего поэта». И вновь отвага и поэзия неразлучны. Учёные даже обнаружили ген бесстрашия, и он наследуется.
Поэтому ни один из завывавших в Политехническом музее советских стихоложцев не имел с поэзией ничего общего, и все заслуженно забыты. Ложь сама себя разрушает. Только искренность и отвага завораживают. Не зря говорят, что отвага — единственная добродетель, которую никому не дано сымитировать. Здесь никакое сверхактёрство не поможет. Как и должно, с началом «германской» войны Маяковский «откосил» от армии, Есенин дезертировал, а Блок, больше других примерявший в стихах доспех, в войну стал обозным писарем — «земгусаром». Можете ли вы представить себе Лермонтова обозным писарем?
Журнал «Золотое руно» объявил конкурс на лучшее изображение в литературе и живописи образа сатаны. Это было в период, который мошенники назовут «серебряным веком». Причём «век» этот вмещал всего пять лет — с 1909 по 1914 год. В Москву прибыли члены жюри: А.Блок, Вяч, Иванов, М.Добужинский — все по случаю в чёрных сюртуках. Так в канун войны резвились интеллигенты. Отбирали, на их взгляд, наиболее удачные портреты «князя тьмы». Кстати, «князем» он никогда не был. На греческом языке он обозначен как «управитель» преисподней. По-нынешнему «администратор» или «топ-менеджер» нечистых.
Михаил Булгаков в «Мастере и Маргарите» сделал его даже грозным всадником в небесах. Валерий Брюсов, будущий большевик, жаловался Зинаиде Гиппиус, что из 150 литературных и живописных работ почти ни одна не смогла даже приблизиться к изображению сущности и обличия управителя нечистых. Тогда же Фёдор Сологуб сочинил гимн сатане. Можете ли вы представить Вячеслава Иванова, Добужинского, Брюсова, Сологуба или Мережковского в конной атаке или штыковом бою? А вот Николай Гумилёв, который не забывал подчёркивать своё дворянское происхождение, пошёл на войну. Стал дважды Георгиевским кавалером, а потом был расстрелян коммунистами.
Богему, которая предавалась извращениям в «Башне» Вячеслава Иванова, назовут «серебряным веком», никогда не существовавшим в природе. Во всяком случае, в их «серебряном веке» серебра столько же, сколько золота в бочке золотаря.
Но грянет «германская» Великая война, и наступит время святых поэтов Белой России — продолжателей дела Пушкина. И здесь будут первенствовать казаки. Сын семиреченского есаула Павел Васильев, расстрелянный в 1937 году, по признанию Пастернака, так и останется непревзойдённым поэтом всего ХХ столетия. Те поэты-казаки, которые с боями уйдут на чужбину, как лейб-гвардеец Атаманского полка Николай Туроверов, найдут упокоение на парижском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, где казачий участок открывает мраморный обелиск с надписью: «Казакам — сынам воли и славы».
Российская историография — это нечто до сих пор не поддающееся объяснению по малодушию и убожеству мысли. Историки внедрили в сознание сограждан, что Кавказская война — это действия крутого «проконсула Кавказа» Ермолова и подавление мятежа Шамиля. Между тем война на Кавказе и за Большой Кавказ началась даже не с появления русских полков в Тифлисе, хотя, если взять за основу даже эту одну дату (1800 г.), война длилась непрерывно более ста лет, точнее, 117, до Октябрьского переворота. Отдельный Кавказский корпус дал сотни общенациональных героев и имена славных полков.
Кавказ — понятие геополитическое и целостное и именно таковым представлялся всегда главным врагам России со времён Петра I.Для Британии Кавказ и Каспий — кратчайший путь к Индийскому океану, а позже — к Суэцу.
На самом деле прямые военные действия у ворот Большого Кавказа начал молодой Пётр дерзкими священными Азовскими походами, создавшими Флот. Он уже тогда замахивался на Индию, а не «форточку» рубил в Европу. За съёмку Дона и карту его бассейна царь был избран в Парижскую академию. Он и в академиках у нас первый. Что же означает для нас и всего мира понятие «Большой Кавказ»? Границу этого геополитического явления с гениальной точностью и непринуждённо дал «кавказец» Пушкин в строках:
Как прославленного брата,
Реки знают Тихий Дон;
От Аракса и Евфрата
Я привёз тебе поклон.
Помните ответ Жуковского генералу Паскевичу: «Русской гранью стал Аракс»? Эти границы совпадают и с античным представлением о пределах Большого Кавказа задолго до дня, как Помпей с волнением всматривался в очертания Кавказских гор, где некогда был прикован к скале Прометей. Карс, который за столетие четырежды штурмовали русские полки, до 1917 года с прилегающей областью входил в состав Российской империи.
Как может ошалевший от воровства и турпоездок русскоязычный «электорат» вспомнить о русском Карсе, если он напрочь забыл про русские Измаил, Очаков, Одессу, Херсон, Николаев и Донецк?
После распада СССР мы ещё по инерции державной называли пограничный округ Кавказским. Вскоре, то ли из-за окрика заокеанского, то ли по хроническому малодушию и слабости в коленках, переименовали в Северокавказский! Между тем турки, ведомые супостатом, основали во вчерашнем русском Карсе университет и наступательно назвали его Кавказским. Политики малодушие соседей и симптомы «медвежьей болезни» засекают точнее сверхчутких сейсмографов. Особенно чутки японцы и китайцы, судя по возне вокруг Курил и на Амуре.
Герой Большого Кавказа граф Паскевич-Эриванский, не зная о бабьей политкорректности, с солдатской прямотой отрезал: «Везде Россия, где властвует русское оружие». Сейчас от таких слов политические импотенты вроде Горбачёва, исповедующие, что политика — искусство возможного, тут же бегут менять памперсы.
Походы Великого Петра и генерал-аншефа графа Зубова — это сражения в пределах Большого Кавказа и за обладание Кавказом, без которого немыслимо спокойствие России. Веками это ведали казаки — подлинно народно-дворянское сословие, потому и возникли их войска Дона, Терека, Кубани. Пушкин и здесь отметился в казачьих рядах:
Был и я среди донцов,
Гнал и я османов шайку.
Знание всех сражений в пределах Большого Кавказа, хотя бы от Петра I до Николая II, является обязательным цензом для всех служащих Российской армии и флота, всех без единого исключения государственных служащих и всех учителей школ и вузов, ценз как прививка от слабоумия, сопутствующего всегда беспамятству.
Белинский проницательно заметил: «Странное дело! Кавказу как будто суждено быть колыбелью наших поэтических талантов, вдохновителем и пестуном их музы, поэтическою их родиной».
Офицеров в России тогда уважительно называли «кавказцы». Кавказ не мог не стать колыбелью наших поэтических талантов. Офицеры зачастую и сами были поэтами, ведя святую войну по спасению православных единоверцев. Древнейший пласт русских былин времён противостояния хазарам (VI в. н. э.) берёт начало на том же Кавказе, где «у Лукоморья дуб зелёный».
Лукоморьем с первых веков христианства называли Азовское море. Туда же помещали богатырскую пограничную заставу с атаманом Ильёй Муромцем, податаманьем Добрыней Никитичем и есаулом Алёшей Поповичем. Там же произошёл бой Ильи Муромца с Казарином.
Поэзия спасительна для нации. Лиризм вообще проявление глубочайших защитных ресурсов нации. Двести лет со времён Азовских походов Петра вся Россия от края до края ловила сообщения о победах русского оружия. Потому поэты на Кавказе не могли не запеть с оружием в руках.
Кавад Багирович РАШ