В ночь со 2 на 3 декабря 2009 года в храм Св. Александра Невского подмосковного посёлка Княжье Озеро доставили из Русского музея Санкт-Петербурга чудотворную икону Богоматери Торопецкой. Впервые столь знаменитый образ Божией Матери покинул музейные запасники и вернулся в родной дом — Русскую Православную Церковь.
«Эту сказку счастливую слышал
Я уже на теперешний лад,
Как Иванушка во поле вышел
И стрелу запустил наугад».
Юрий Кузнецов
По преданию, Торопецкую икону, называвшуюся тогда Корсунской, или Эфесской, привезли из Византии в XII веке по просьбе святой Евфросинии Полоцкой. В Торопце она оказалась когда венчалась внучатая племянница прп. Евфросинии — Александра. С этой иконой полоцкая княжна вышла замуж за 19-летнего св. блг. князя Александра Ярославовича, которого через год назовут Невским...
Почти семь столетий назад оказался этот образ на развилке русской истории, как бы указывая направление её движения... С незапамятных времён началось почитание его.
«Тебе молимся и Тебе просим, Милостивую Матерь Человеколюбца Владыки, помиловати нас, смиренных и недостойных рабов Твоих: призри милостиво на пленение наше и исцели сокрушение душ и телес наших, видимыя и невидимыя рати разори, и всяко столп крепости, оружие во бранех, воевода и поборница непобедимая буди нам, недостойным, от лица враг наших...», — так молились перед ним наши предки.
И, действительно, как свидетельствуют предания, не раз чудотворная икона спасала Торопец от набегов неприятеля и эпидемий. В центре города, специально для неё, был выстроен величественный Корсунско-Богородицкий собор, где чудотворный образ хранился до 1921 года.
В Торопце, рядом с чудотворной иконой, прошло детство и отрочество сына здешнего священника Иоанна Белавина, который, в страшные годы большевистских гонений став Патриархом Тихоном, провёл Русскую Православную Церковь по крестному пути.
Так, взявший Казанскую икону Божией Матери священник Ермолай, став Патриархом Гермогеном, в страшные годы Смутного времени призывал наш народ стоять за веру Православную, за Русь Святую.
В 1921 году Корсунско-Богородицкий собор был закрыт и чудотворную икону Богоматери увезли в местный краеведческий музей, в 1936 году — в Государственный Русский музей, где стояла она в запасниках под инвентарным № ДРЖ-2093. И почти сразу же подвергли «реставрации». Работы, проведённые в ходе её, были направлены не столько на защиту образа от разрушения, сколько на раскрытие защищавших икону слоев потемневшей олифы и позднейших поновлений.
Как велось это вскрытие, поведала в интервью газете «Мой край» заведующая отделом древнерусской живописи ГРМ Ирина Дмитриевна Соловьёва:
— Наши специалисты пришлись реставрировать эту икону сразу после того, как она к нам поступила, — сообщила она. — К сожалению, художники немного «увлеклись», счищая, как они думали, копоть с ладони Богоматери и ноги младенца, они удалили первоначальный слой краски и доскребли до первоосновы. Хорошо, вовремя остановились. Азарт и «увлечённость» реставраторов можно понять...
«Я представляю, каково было душевное состояние человека, впервые заглянувшего туда, в наше живописное сказочное Средневековье, — писал в «Письмах из Русского музея» Владимир Солоухин. — И хотя перед ним была тогда одна икона, один, так сказать, частный случай, всё же догадка, как молния, озарила его потрясённый ум, и предчувствие целого моря красоты захлестнуло сердце. Но и теперь, когда вы знаете, уверены, что под чернотой хранится живопись, а под верхней живописью хранится иная, древняя, всё равно первый взгляд сквозь прорезанную скальпелем брешь волнует и потрясает...».
Разумеется, заполучив в своё распоряжение столь древнюю икону, реставраторы вполне резонно рассчитывали открыть шедевр, равный творениям Андрея Рублёва или Феофана Грека. Но — увы! — хотя лежащий перед реставраторами «экспонат» № ДРЖ-2093 и являлся чудотворным образом и несомненной была его древность, шедевром живописи он не был...
Тем не менее, произведя ряд исследовательских манипуляций, искусствоведы-реставраторы совершили-таки «открытие» и объявили, что икона «написана псковским мастером раннего XIV века». Наверное, переживаемое реставраторами чувство чем-то напоминало ощущения героя стихотворения Юрия Кузнецова «Атомная сказка», когда тот, отыскав царевну-лягушку, «Вскрыл ей белое царское тело/ И пустил электрический ток./ В долгих муках она умирала/В каждой жилке стучали века/ И улыбка познанъя играла/ На счастливом лице дурака».
Действительно, читаешь вывод, опровергающий церковно-патриотические выдумки об исторических корнях иконы, и представляешь себе счастливые улыбки на лицах «иванушек» от искусствоведения.
Ещё бы... Открытие!
Оказывается, не в Византии написали икону, а на Псковщине, и написали, когда ни прп. Евросинии Полоцкой, ни св. Александра Невского уже не было в живых.
Разумеется, не все учёные согласились с этим выводом.
По мнению Ирины Дмитриевны Соловьёвой, заведующей отделом древнерусской живописи ГРМ, «смуглый цвет кожи изображаемых святых указывает на древность произведения: так писались первые византийские иконы», но искусствоведы-«открыватели» остались при своём мнении. Такое ощущение возникает, что только для того, чтобы сделать икону соответствующей их «открытию», и соскабливали реставраторы ладонь Богоматери и ноги Младенца...
Интересно, что в письме, адресованном Президенту Дмитрию Анатольевичу Медведеву, искусствоведы повторили это своё заключение, а через несколько абзацев назвали Торопецкий образ уже «уникальной древней иконой ХIII-XIY веков».
Впрочем, сейчас на эту путаницу не обращают внимания. В конце 30-х годов прошлого столетия, когда, прорвав атеистические кордоны агитпропа, святой благоверный князь Александр Невский в одноименном фильме в гениальном исполнении Николая Черкасова явился с экранов кинотеатров к своим соотечественникам, искусствоведы проявили настоящее русофобское мужество, отделив Торопецкую чудотворную икону от святого князя, который приобрёл тогда невероятную популярность среди наших сограждан...
После этого объявленная произведением псковского мастера XIV века икона № ДРЖ-2093 была сдана в запасники и последние 70 лет висела в полуподвальном помещении Русского музея, как утверждают свидетели, прямо на каменной стене, у лестницы...
Когда образ долгие столетия находился в церкви, никаких проблем с его хранением и сохранением не возникало. Известно, что в 1812 году Торопецкую чудотворную икону выносили на городскую окраину, чтобы остановить наступающие французские полки. Известно, что вплоть до закрытия Корсунско-Богородицкого храма каждый год она участвовала в крестном ходе...
И вот за несколько десятилетий музейного заточения — ничтожный для такой древней иконы срок! — чудотворный образ, ещё недавно способный даже к ратной службе, превратился в немощную, рассыпающуюся на глазах «единицу хранения». После «реставрации» 1937 года экспонат № ДРЖ-2093 пришёл в столь ветхое состояние, что в 1957 году потребовалась повторная реставрация его.
Опять цитируем письмо сотрудников ГРМ Президенту: «Грунт иконы хрупкий, слабо связан с основой и подвержен хроническим вздутиям. Красочный слой и золото сильно потёрты, имеют многочисленные утраты, выбоины и очень развитый кракелюр. Лики Христа и Богоматери при реставрации были вынуждены оставить под слоем записи и тёмной олифой, ввиду отсутствия под ними первоначальных изображений. В силу ветхости и сложного состояния сохранности, деревянная основа и красочный слой иконы неоднократно укреплялись в реставрационных мастерских Русского музея...»
27 ноября 2009 года ТВ сообщило: «...в первый и в последний раз икону доставали из запасников, когда в музее готовили выставку русских икон специально к приезду Билла Клинтона в Петербург». Господин Клинтон, однако, не удостоил её своим вниманием, ограничился осмотром картины И.Е.Репина «Торжественное заседание Государственного Совета», и образ вернулся назад в забитые другими единицами хранения полуподвалы Русского музея...
Вообще-то хранение «отреставрированной» и не включённой в экспозицию иконы весьма дорого стоит, если соблюдать все положенные правила...
И когда, откликнувшись на просьбу Патриарха Московского и всея Руси Кирилла, Министерство культуры приняло решение о временной передаче Торопецкой иконы Богоматери в храм Св. блг. кн. Александра Невского в подмосковном посёлке Княжье Озеро, где стараниями компании «Сапсан» С. А.Шмакова приготовили для неё специальную музейную климатическую витрину, оборудовали даже специальные реставрационные мастерские, порадоваться бы следовало, что вот так замечательно всё устроилось, и обременительный экспонат № ДРЖ-2093, к тому же не очень нужный для экспозиции, снова может стать всенародно почитаемой святыней! Однако группа сотрудников Русского музея не возликовала, а напротив, восстала против освобождения чудотворной иконы.
Пытаясь оставить её у себя, они направили Президенту России Д.А.Медведеву письмо, где было заявлено, что «любое нарушение существующего режима хранения (напомним, что чудотворный образ, по ряду свидетельств, хранился на каменной стене полуподвала возле лестницы!) может привести икону к гибели, которая станет настоящей национальной трагедией».
Хотелось бы всё-таки уточнить, о чьей национальной трагедии говорят сотрудники музея, апеллируя к Президенту?
Лично мне, как и миллионам других граждан России, национальной трагедией представляется хранение наших национальных святынь в запасниках музеев, под инвентарными номерами на протяжении последнего столетия. Лично я убеждён, что многих бед, обрушивающихся на Россию, ещё можно избежать, если прекратится продолжающееся и сейчас надругательство над ними.
Поясню свою мысль... Любая икона, длительное время находившаяся в церкви, имеет триединство духовного, исторического и художественного содержания. Духовная ценность иконы в намоленности, в способности к чудотворениям.
Свойства эти открываются не сразу, и не всегда удаётся обозначить момент, когда начинается почитание иконы как чудотворного образа, не поддаётся рациональному объяснению и то, почему одна икона становится чудотворной, а другая нет. Тем не менее, сама роль чудотворных образов в православной жизни, необходимость их в устроении и благополучии нашего государства чрезвычайно велика.
Историческая ценность иконы, как правило, определяется её связью с историческими событиями и персонажами, её влиянием на события и судьбы людей и с большим трудом поддаётся объективному анализу, — это зачастую и вообще таинственно.
Проще, на первый взгляд, обстоит дело с художественной оценкой иконы. Любой мало-мальски опытный искусствовед или оценщик из антикварного салона безошибочно отличит ремесленную поделку от работы иконописца XIV века, но, в отличие от светской живописи, объективная оценка образа затрудняется ещё и самим предназначением его.
«Чаще всего мне думается, что древние мастера писали просто молитву, — писал в «Письмах из Русского музея» Владимир Солоухин. — Этого требовало время, задача живописи, её, так сказать, прикладная, утилитарная сторона. Вот именно: подходит верующий к иконе, чтобы молиться, а его молитва, оказывается, уже выражена, изображена. То, что изображено на доске, вполне соответствует настроению, душевному состоянию молящегося. Именно своё-то состояние он и узнаёт в иконе. В этом-то и заключалась вся сила воздействия древней живописи. В этом-то и состоит то её загадочное, подчас неуловимое нечто, что пытаются разгадать искусствоведы всех стран и что ускользает всякий раз при анализе только красок, только линий, только сюжетов, только композиции».
Классический пример идеального и гармоничного соединения духовного, исторического и художественного содержания являет собою чудотворный образ Владимирской Божией Матери. Однако бывает, что далеко не безукоризненная с художественной точки зрения икона становится чудотворной. И зачастую весьма посредственные в живописном отношении копии оказываются прославленными.
Всё это необходимо учитывать при реставрации икон. Занимаясь восстановлением их, а тем более расчищая икону от позднейших записей, нельзя игнорировать сакраментальное значение образа. Нельзя относиться к иконе так же, как к произведению светской живописи.
В любом пособии можно прочесть, что к реставрации икон следует прибегать лишь в крайних случаях и применять те или иные операции сообразно с необходимостью; реставратор всегда поставлен в ситуацию выбора, помочь в котором ему может только нравственное чувство, не душевная интуиция, а соборный духовный опыт Церкви.
В давние времена, занимаясь поновлением обветшавшей, потемневшей иконы, реставратор погружался в её духовное пространство, и, даже и не обладая должным мастерством, сам того не сознавая, не разрушал изначальный облик, а защищал его.
В конце XIX — начале XX века опыт такой реставрации был назван варварством и предан осмеянию. В прорубленных сквозь поздние наслоения «окошечках» явились нетронутые в своей первозданной чистоте живописные сокровища древнерусской иконописи, и обретение этой красоты, равной которой не было в мiре, так возвышало национальную гордость, что голоса, призывающие не спешить, тонули в гуле восторгов.
И хотя все знали тогда, что иконы, в отличие от живописи, обладают особыми свойствами, которые называются «намоленностью» и «чудотворностью», почему-то никто не задумывался, что происходит с этими свойствами образа, когда с ним начинает работать пусть и технически грамотный, но духовно неопытный человек...
Может быть, когда-нибудь и будет составлен каталог безвозвратных духовных потерь, сопровождавших формирование коллекций Великих князей, московских предпринимателей Рябушинских, художников Ильи Семёновича Остроухова и Виктора Михайловича Васнецова, искусствоведа Лихачёва.
После революции, когда многие церкви были уничтожены, а иконы сожжены, варварство реставраторов рядом с варварством комиссаров в кожаных тужурках выглядело как забота о сохранении национального достояния, и тогда-то, на наш взгляд, началось формирование касты, к которой могут быть отнесены многие нынешние реставраторы и искусствоведы. Их отличие от реставраторов дореволюционной школы хорошо описал в «Письмах из Русского музея» Владимир Солоухин:
«Старый способ, как и во всём, начиная с выделки шампанского и кончая строительством домов, медленнее, но доброкачественнее. Миллиметрик за миллиметриком продвигается реставратор по доске, но зато не соскоблит лишнего, не "перемоет", не заденет авторского слоя.
При компрессе дело подвигается куда быстрее. Сразу очищается большой квадрат. Но стоит чуть-чуть передержать компресс, и размягчённой оказывается не только олифа, не только верхняя живопись, но и самое драгоценное, авторское, невосполнимое.
— Кустари! — говорят компрессники про стариков.
— Варвары! — отвечают старики компрессникам. Один мстёрский художник недавно высказал мне любопытную мысль. Он сказал, что можно любую икону "добрать" тончайшим и тщательнейшим образом. Но тщательно добирать дольше и труднее, чем потом подрисовать, если немного перемоешь».
Разумеется, суть тут не в методе, а в самом отношении к предмету реставрации. Если перед иконой перестают молиться, положения не исправит и консервативная медлительность.
Свою антиправославную сущность жрецы новой касты, сформировавшейся в наших музеях, в отличие от комиссаров, занимавшихся уничтожением церквей, прячут не под обветшавшей идеологией строителей нового мiра, а под высокомерным мнением о том, что они служат искусству.
Удаляя всё, безстрашно прорубаются они к подлинному авторскому слою. Но, смывая века молитв православных людей, они удаляют одновременно и тот защитный слой, благодаря которому сохранялся подлинник. И потому порою разрушают его, как это случилось с Торопецкой Богоматерью.
Подобная позиция реставраторов не только безнравственна, но и антихудожественна.
«То, что религия — невежество и мрак, нужно было внушать художникам тогда, когда они писали, или даже до того, как писали, — остроумно заметил по этому поводу Владимир Солоухин. — А теперь нам остаётся мерить их искусство единственно возможной мерой: насколько успешно они воплотили в живопись то, что задумано было воплотить».
Помню, однажды я случайно разговорился с одним реставратором, который в ответ на мои восторги о возвращении чудотворной Тихвинской иконы Божией Матери, сказал, дескать, эка невидаль, он сам, своими руками, от этой чудотворности уже несколько досок расчистил. Признаться, тогда я не принял его слова всерьёз, но сейчас, почитав и послушав, что говорят об иконах сотрудники Русского музея, всё понял.
В самом деле, что происходит с иконами в музейных мастерских? У меня нет оснований называть «соскребание чудотворности и намоленности» с икон сатанизмом... Но если чудотворные иконы, которые вчера ещё выносили, чтобы утишить бушующий огонь, превращаются после реставрации в рассыпающиеся от малейшего движения воздуха экспонаты, то как назвать это? И что остаётся на иконе после такой реставрации?
В 1906 году Н.К.Рерих писал: «Около стен и под куполами устрашающе стоят гильотины искусства — подмостки реставраторов, закрытые со всех сторон, и за ними погибает искусство. Глубина настроения, прелесть случая, вдохновения покрывается удобопонятным шаблоном, по всем правилам восстановителей. Не изгоним их, они очень почтенны, и для них есть большое дело: поддержите останки ветхой жизни, закройте от света слабое зрение, сохраните теплоту воздуха для старого тела, удалите колебания, наконец, снимите пыль и грязь, но беда коснуться духа вещи, повредить её эпидерму». Слова эти, сказанные, когда утверждались принципы современной реставрации, справедливы и сейчас.
— На реставраторов было страшно смотреть, — скорбно сказал журналистам директор Русского музея В.А.Гусев, когда принято было решение исполнить указание Министерства культуры и отправить Торопецкую икону Божией Матери в храм Св. блг. кн. Александра Невского в посёлке Княжье Озеро.
— А что будет, если икону не вернут? — задала вопрос одна из журналисток. — Верующие могут лечь за неё под танки, а Вы ведь под танки не ляжете? Что тогда? Вы создали прецедент, который в споре
музеев и храмов о том, кому хранить церковные ценности, будет явно не в пользу музеев...
— Мы пошли на мирный компромисс, — ответил Гусев. — Мы сделали шаг навстречу. Мы ни перед кем не «прогнулись». Я убеждён, что мы действовали верно. Если в обществе есть потребность в дховном возрождении, надо идти навстречу обществу. А риск — он есть всегда и везде: и в музее, и в храме. Но я уверен — икона вернётся.
И он пояснил, что в отношениях между музеями и Церковью всегда надо искать компромиссы. Например, Церковь могла бы создавать музеи, где верующие и неверующие смогли прикасаться к ценностям русской духовной культуры. В Петербурге местом такого паломничества вполне может стать домовая церковь Михайловского замка Русского музея.
Мне бы не хотелось, чтобы моя статья воспринималась как выпад против реставраторов. Есть Реставраторы и... реставраторы.
Наверное, реставрация чудотворных икон в каких-то случаях оправдана и даже необходима, но, как говорил Рерих: «Беда коснуться духа вещи, повредить её эпидерму».
И, конечно, трудно разобраться, чем вызвано уничтожение и порча чудотворных образов в наших музеях. Нет сомнения, что через несколько десятков лет появятся новые материалы и технологии реставрации, которые позволят обезопасить процесс спасения икон. Так, может быть, следует остановиться, подумать, что важнее: возвращение иконы к её хрупкому в хранении и зачастую малоценному с точки зрения музейной экспозиции первообразу или сохранение её во всей полноте духовной, исторической и художественной сущности?
Очевидно, что без участия представителей Русской Православной Церкви и общественности, силами одних только искусствоведов решить этот вопрос невозможно, необходимо объединение усилий.
Ведь сейчас, когда разрушение икон стало плановым, к тому же хорошо оплачиваемым государством делом, возникла реальная опасность того, что в результате подобного хранения мы ничего не сможем оставить нашим потомкам, кроме копий русских икон и монографий искусствоведов.
«Всё делается для того, чтобы сотни тысяч верующих могли поклониться святыне, — говорит председатель попечительского совета храма Святого благоверного князя Александра Невского С.А.Шмаков. — Та степень моральной ответственности, которую мы берём на себя, принимая на экспозицию икону, несравненно выше... всех требований. Мы несём ответственность не только перед государством и будущими поколениями, но и перед Богом».
Николай Михайлович КОНЯЕВ