19 марта 1629 года, 380 лет назад родился Алексей Михайлович (1629-1676), второй Царь из династии Романовых. При нём были проведены многие реформы, в том числе и церковные, произошло воссоединение России и Украины.
В конце прошлого года по телевидению был проведён интересный конкурс: выбиралось имя, лучше всего символизирующее Россию. Он был очень полезным, побудил тысячи и тысячи людей ближе познакомиться с отечественной историей, поразмыслить и о настоящем времени. А что, если бы объявили конкурс «Имя столетия»? Думается, тут задача была бы проще. Олицетворением XIII века стал бы, несомненно, св. Александр Невский, «выигравший» в конкурсе «Имя Россия». В XIV веке вряд ли сыщется фигура, равная преподобному Сергию Радонежскому. Знаковой личностью XV века мог бы стать Иван III, а ХУ1-го — наверное, Иван Грозный. И уж совсем бесспорно, что персонифицировать собой XVII век должен Царь Алексей Михайлович.
Действительно, он был подлинным сыном своего столетия, как говорится, плоть от плоти и кровь от крови его. Самое замечательное, что он на протяжении своего царствования менялся вместе с веком: в 1645 году на русский престол взошёл один человек, а покинул его, отойдя к Господу, уже другой. Это и делает его идеальным зеркалом столетия, которое было одним из поворотных в нашей истории.
Была ли его собственная эволюция пассивным следованием объективным изменениям, происходившим в русском мире, или в силу облечённости огромной властью он сам вызывал к жизни эти изменения? Скорее всего, имел место первый вариант. Такой вывод можно сделать, если учесть особенности душевного склада Алексея Михайловича. В нём преобладала не воля, не стремление воздействовать на окружающий мир, подгоняя его под себя (качества, которые в ярчайшей степени были присущи его сыну, Петру I), а расположенность к любованию эстетикой окружающего и созерцательность.
Костомаров называет его художественной натурой. Нрава он был кроткого, покладистого, за это и прозвали его «Тишайшим», к людям относился участливо и доброжелательно, легко поддавался влиянию тех, кто были понапористее. Как все слабовольные люди, Царь долго уступал кому-то из миролюбия, до того момента, когда его терпение «лопалось» — тогда он взрывался грубостями и оскорблениями, о чём потом сожалел и долго не держал зла.
Он любил, чтобы во всём был порядок, чтобы всё было чинно и благолепно. Каждодневно участвовал в Богослужениях, которые знал лучше уставщика, особенную радость доставляли ему длинные и торжественные праздничные службы. Но это было в нём более обрядолюбие, чем желание спасения: жизнь Церкви притягивала его лишь своей красотой, удовлетворяла его эстетические потребности. У него было довольно красивое лицо с мягкими чертами и добрым взглядом голубых глаз, словом, это был очень симпатичный русский мужчина, располагающий к себе всякого, кто с ним сталкивался. И именно потому, что Алексей Михайлович был таким типично-русским, впечатлительным и артистичным, он прямо-таки идеально воплотил и выразил своей личностью свою эпоху и, что самое ценное для историка, показал её не в статике, а в уникальной динамике. 31 год его царствования — это почти тот самый период, за который Россия сделалась неузнаваемой.
Думая об Алексее Михайловиче и его времени, ловишь себя на том, что мысль о нём всё время перескакивает на Петра. Почему так происходит? Дело в том, что в нашем сознании прочно укоренился стереотип: в XVII веке Россия была отсталой патриархальной страной, которая на фоне европейского прогресса всё более рисковала погрузиться в бездну исторического небытия, но вот явился Пётр, прорубил «окно в Европу», сбрил всем бороды и, как выразился Пушкин, «на высоте, над самой бездной Россию поднял на дыбы». Очень трудно расстаться с этим стереотипом. Однако, всматриваясь и вдумываясь в годы правления Алексея Михайловича, видишь, что это совершенно не соответствует действительности.
Объективный исторический материал свидетельствует о том, что поразительный скачок из феодализма в Новое время Россия совершила не при представлявшем собой сгусток воли, энергии и желания переделать всю страну на новый лад Петре, а при тишайшем его отце. Многим читателям это утверждение покажется столь парадоксальным, что они могут в нём усомниться. Давайте же убедимся в его верности на фактах.
Главным классификационным признаком всякого коллективного жизнеустроения служит не форма верховной власти, как принято считать, а принцип выстраивания социальной иерархии, одним из элементов которой является верховная власть. Её вторичность убедительно доказывается тем, что в типично феодальной средневековой Западной Европе существовали разные варианты верховной власти: бывало и полное её отсутствие, или правили герцоги, короли и даже императоры (например, Карл Великий или династия Отгонов). И это никак не меняло самой сути западно-европейской формации.
То же самое было и у нас. Например, в XII веке единоличным правителем всей Руси стал, пусть ненадолго, св. Андрей Боголюбский, но разве может кто-то утверждать, что в это время Русь перестала быть феодальным государством? Оставалась она им и при Василии Тёмном, и при Иване III, и даже при Иване IV.
А знаете почему? По той причине, что иерархия, без которой не может функционировать никакое сообщество не только у людей, но и у животных, продолжала формироваться точно таким же образом, как и прежде: единицей системообразования служил род, клан, а позиция, занимаемая им в иерархии, определялась заслугами в прошлом, о которых все знали, знатностью рода.
Критерий знатности во всех феодальных обществах был очень чётким, а на Руси достиг даже математического выражения в виде «места». «Местом» называлась присваиваемая роду цифра, вычисляемая по специальным правилам, подобным тем, по которым определяется нынче рейтинг теннисистов. За предков, командовавших передовым отрядом в войне, начислялись, допустим, 100 очков, за командовавших правым флангом — 70, затем всё суммировалось и получалось то самое место, которое представители рода ценили дороже всего на свете, и согласно которому они считали своим священным правом занимать в государстве должности. Подчиниться человеку, имеющему меньшее место, или сесть за царским столом «ниже» него, т.е. дальше от Государя, боярин считал для себя величайшим позором и нередко готов был лучше умереть.
В местничестве и заключалась самая суть феодализма, и даже Иван Грозный, специально для его искоренения придумавший опричнину, изнемог в борьбе с ним, в конце концов распустил опричнину и вернул опальных аристократов к участию в государственной жизни. Весьма любопытно, что Сталин при обсуждении в Кремле фильма Эйзенштейна «Иван Грозный», снятого по его заказу, высказал мнение, что главной ошибкой этого царя было недоведение им до конца подавления боярства. Конечно же, местничество — читай феодализм — сохранялось и при Грозном, и при Годунове, и даже при Михаиле Фёдоровиче Романове.
Перелом наступил только при Алексее Михайловиче, и это был действительно великий перелом — конец феодализма в России. Правда, формально местничество было отменено лишь при его сыне, Феодоре Алексеевиче. Но этот совсем слабый Государь дерзнул подписать соответствующий указ только потому, что фактически местничество уже было упразднено самой жизнью. Выход России из средневековья (и вхождение в Новое время) подготавливался до Алексея Михайловича, оформлялся после него, но по сути произошёл при нём, причём очень быстро, как у нас всегда происходит всё самое важное, например, падение социализма...
Суть перехода была в том, что прежняя единица иерархии — род — сменилась новой — сословием. Бояре всё ещё оставались, они будут вытесняться дворянами только при Петре, но между ними уже не было различий по знатности, они были единым служилым сословием. На другом конце социальной лестницы было чётко идентифицировано окончательным прикреплением к земле и помещику крестьянское сословие.
Ясность была внесена в статус купцов и торговых людей, посадских ремесленников, — вообще всех, кто платил казне налоги. Это была перестройка всего хода жизни, требующая нового мировоззрения, и нельзя сказать, чтобы она проходила безболезненно. Был и «соляной», и «медный» бунты (оба связаны с изменением налогообложения), но это ещё цветочки. Более сильной реакцией на тогдашнюю «перестройку» было восстание Стеньки Разина, по-настоящему грандиозен Раскол.
Но кроткий Государь во всех случаях сумел овладеть ситуацией и «Уложением» 1649 года — по существу, конституцией — закрепил превращение России в правовое государство с сословной структурой, вернее, поставил задачу ставшего уже необратимым движения к такому государству.
Необратимым оно было по той причине, что Россия становилась огромной и могучей, и рудиментарные остатки родового строя были неадекватны её новым задачам. Андрусовский мир 1667 года присоединял к России всю левобережную Украину, а на востоке государство простёрлось до китайской границы и до Тихого океана. Вся эта эволюция произошла не при Петре, а при его родителе! Как уже говорилось, он всегда находился под чьим-то влиянием. Но, кому подпасть под влияние, он решил сам, и выбор им авторитета очень показателен.
В начале царствования он во всём слушался «старорежимного» боярина Бориса Морозова, который и подыскал ему первую супругу, воспитанную по «Домострою» Марию Милославскую. А в конце правления приблизил к себе «прогрессивного» думного дьячка Артамона Матвеева, почти западника, сосватавшего ему после смерти Милославской «светскую» девицу Наталью Нарышкину, родившую будущего чистейшего западника Петра. Вся атмосфера двора стала более близкой к европейской, Царь даже завёл у себя театр (первый в России!) и с удовольствие смотрел пьесы и комедии, удовлетворяя свои эстетические потребности совсем иным образом, чем когда-то.
Виктор Николаевич ТРОСТНИКОВ