Ответы протоиерея Александра Шаргунова

После выставки «Осторожно, религия!», «Запретное искусство» и обращения православных в суд на оскорбляющих их религиозные чувства, те неоднократно выступали в прессе, адресуясь к верующим: «Какие же вы христиане? Вы претендуете на знание самой истины, а где же ваша любовь? У христиан не должно быть врагов. Они всех любят и прощают».

И прямо в зале суда предлагали заключить перемирие, не отказываясь при этом от своего отношения к Церкви. Мне кажется, что в их предложении было не просто кощунство, а покушение на что-то весьма существенное в человеческой жизни. Не напоминает ли это историю, описанную однажды в «Русском Доме», о православных христианах, получивших благословение от своего духовника на учёбу в ГКА им. Маймонида, знаменитого иудейского раввина, который провозглашал: «Подобает убивать и бросать в ров погибели Иисуса из Назарета и всех его последователей»?
Станислав Бабурин, г. Москва

Принятие этого предложения кощунников было бы равносильно нашему косвенному участию в богохульных «перфомансах». Не существует христианской истины и мистики, отделённой от нравственного порядка. Дружба с сознательными врагами Христовыми есть презрение к нравственному порядку, т. е. разрушение здания всей христианской жизни. Существенным свойством христианского сознания (в отличие, например, от гностицизма) является включение в него нравственного измерения. Без нравственной жизни можно предложить всё что угодно, даже якобы «знание», но истинного знания или мудрости в христианском смысле этого слова без неё не существует. Мы можем проследить в самой обыденной христианской жизни последствия разрушения христианского сознания — пример, который Вы приводите, весьма характерен.

Что такое отказ иметь врагов? Там, где разрушено христианское видение мiра, а затем и нравственное содержание христианской жизни, остаётся только опустить человека до самого жалкого состояния. Остаётся только предложить низость и подлость как идеал, как высшую добродетель. Такого результата, несомненно, добиваются те, кто объясняют, что христианин — это существо, у которого нет врагов, и что Церковь — общество, которое не может иметь врагов. Странно, что такое отношение слывёт у кого-то евангельским, ибо заповедь «любите врагов ваших» предполагает, прежде всего, различие между друзьями и врагами. Идея сражения, войны с врагами (не только невидимыми, но и видимыми) занимает такое место в писаниях святых отцов, что можно только удивляться чьим-то попыткам каким-то образом её затемнить.

Но факт есть факт: под видом «христианской любви» предлагается идеал, согласно которому нельзя нападать на кого-либо, а значит, и защищать что-либо. Этот всеобъемлющий пацифизм, не имеющий ничего общего с борьбой за душу каждого человека, на нормальном языке называется трусостью. Страх, как одно из человеческих чувств, имеет право на существование. Но он теряет всякое положительное значение, когда человек, как страус, пытается спрятаться от опасности, зарывая голову в песок. Этот страх может показаться как бы извинительным, по крайней мере в попытке назвать свою слабость «любовью».

Это новое идеологизированное христианство не удовлетворяется тем, что лишает человека мужества. Оно превращает его в лишённое естественных свойств извращённое существо. Круг замыкается. Претензия на любовь — на высшую духовность — кончается тем, что идеологизированный христианин становится не человеком. Этот универсальный мир со всеми и этот всеохватывающий, превосходящий всё на свете экуменизм, к которому мы приглашаемся, на самом деле есть растворение разума, затем нравственного чувства и, наконец, мужества.

Если кто хочет проверить истинность этого утверждения, достаточно будет ему посмотреть на упомянутых Вами «маймонидов». Он увидит, что идеологизированный христианин готов сегодня всё извинить всем врагам. Только по отношению к своей православной вере, к своей Церкви, к святым отцам, для которых абсолютно немыслим подобный либерализм, он критически настроен. Таким образом, оказывается, можно использовать христианский словарь, лишённый своего содержания, можно говорить о христианской жизни, как бы приобщаясь ей, и ссылаться на Евангелие, что противоположно его смыслу. Каждый из нас должен понять, до какой степени такой образ мысли и действий далёк от Евангелия. В нём — воскрешение идей всех старых врагов Церкви. Потому надо быть совершенно слепым, чтобы не видеть, до какой степени эта идеология, как и всякая, есть опасная карикатура на веру Церкви.

Как человеку стать самим собой? Большинство, почти все — СМИ и массовая культура, — уверенно провозглашают сегодня: надо освободиться от всех запретов, нравственных и тем более религиозных, чтобы ничто не мешало реализовать себя. И никто не мешал другим жить так, как они хотят. А тех, кто с твёрдокаменным упорством и воинствующей нетерпимостью держатся за старое, — пока терпят, но скоро поставят на место. Жизнь возьмёт своё. Пусть христиане, говорят они, перестанут пугать: «Человек на пути исчезновения»! Такую буквально фразу я прочитала в одной из Ваших статей. Она заставила меня серьёзно задуматься, и когда я поделилась этой мыслью с одной своей неверующей знакомой, то услышала в ответ: надо ещё разобраться, кто на самом деле «на пути исчезновения». А на мои слова, что речь идёт о «человеческом в человеке», она сказала: «Что это такое? Кто это исследовал?»
Ирина Стародубцева, г.Кишинёв

«Человеческое в человеке» одновременно — самое существенное и непостижимое в нём. Но может ли оно быть иным? «Человеческое в человеке» не есть результат каких-то исследований. Оно — образ Божий, и в нём замысел Божий о предназначении человека. Этот замысел непрерывно подвергается опасности.

В самом воздухе сегодня расплывается этот яд, это желание высмеять слишком решительный выбор, слишком твёрдые убеждения. Всё делается, чтобы изобразить их как опасные источники нетерпимости и насилия. Мiр хотят вернуть к известным по воинствующему атеизму рассуждениям: чем меньше вера, чем меньше так называемых духовных ценностей, тем меньше фанатизма и насилия. По сути это ничем не отличается от обывательской логики: чем меньше убеждений, тем меньше огорчений. Ибо сегодня, как и вчера, — «горе от ума». Релятивизм, разочарованность, безразличие к добру и злу — залог достижения столь желанного «мира во всем мiре». Необходимо понять глубокую, не соизмеримую ни с чем глупость этого общепринятого мнения. Наоборот, насилие, завоёвывающее всё большие позиции в сегодняшнем мiре, — это плод желаний без тормозов, алчности без границ, достижения своих целей без правил — одним словом, результат ослабления осмысленной веры.

Есть прекрасный афоризм: «Общество показывает степень своей зрелости способностью ставить ограничения». «Человеческое в человеке» обретается на пути ограничений и раскрытия в себе доброго начала, его становления, выбора истины. Чтобы осуществился превечный замысел Творца о человеке — этой воле, упрямой и радостно несогласной с общим течением, — отныне мы должны себя посвящать.

Я жизнь прожила, как большинство, достаточно трудно. Преподавала в школе, в институте, многое пришлось увидеть. Но как-то серьёзно ни о чём не задумывалась. А в последние годы — то ли оттого что такое происходит с нашей страной, то ли оттого что моему супругу, который и так всегда был не очень здоров, поставили диагноз ракового заболевания, — в голове, особенно в безсонные ночи вопросы. Пишу Вам как священнику, потому что тянусь к Церкви. Почему эта жизнь так тяжела? Почему столько болезней в этом теле, которое мы должны нести и которое должно нас нести? Откуда эта неизбывная печаль мiра, противостояние людей друг другу, насилие, ложь и предательство? Одиночество и смерть? Разве жизнь существует не для жизни, а для смерти? И почему в этих вопросах всегда отсутствие ответа? Почему это небо столь очевидно и столь отчаянно пусто для взоров миллионов сокрушаемых скорбями людей? Вы говорите о древнем грехопадении, о Христе, о Его Кресте и Воскресении. Христос — в вечной радости, но какое реальное отношение это имеет к судьбам народов, к жизни каждого пребывающего в отчаянии человека?
О.Тютяева, г. Новосибирск

Ваши вопросы только лишний раз напоминают, что без веры во Христа Бога жизнь не имеет смысла. А отсутствие смысла в страдании — самое великое страдание для мыслящего человека.

Да, бывают такие скорби, когда утешить может только Бог. Среди нынешних невыносимых скорбей христианин должен иметь взор, обращённый к Тому, Кто был распят. Тогда в Воскресении Христовом откроется высший смысл бытия. В течение всей Своей земной жизни Христос восходит к славе, которую Он имел у Отца прежде создания мiра. Но хотя Он идёт к славе, Он не забывает о бедствиях, которые окружают Его — о войнах, о насилиях, о страданиях, — и ищет раскрыть в них также высший смысл. Сегодня — как вчера и как завтра — Бог склоняется к каждому человеческому существу, чтобы предложить ему жизнь, Свою жизнь. И дать возможность ответить на Его любовь любовью, которая есть дар себя. Сегодня, когда горе многих достигает предельных глубин, когда всюду небывалое торжество нечестия, только Бог может утешить Свой народ, только Христос, Который был до конца оставлен Богом и людьми во время Своих Крестных Страстей, только Он может принести утешение страждущим от скорби, только Дух Святой, от Отца исходящий и Христовым Крестом изливаемый, может дать всей Церкви, каждой душе утешение любви. Единство со Христом, единство с Его Крестом — вот спасение.

Вся жизнь христианина проходит под сенью Креста, который надо полюбить как Промысл Божий, как любовь Божию. Крест обнимает весь мiр. Он — посередине земли. В нём есть частица вечной радости для каждого человека без исключения.

Какой самый великий грех нашего времени? И какая наибольшая опасность для Церкви?
А.К.Королёв, г.Калуга

Самый великий грех нашего времени — то, что мiр утратил чувство греха. А те, кто признаёт существование Бога, часто отказываются строить жизнь в послушании Ему. Это есть религиозный индифферентизм, отказ от всяких нравственных обязательств по отношению к Богу и к ближнему. Каждый сам себе полный господин и может действовать по своему усмотрению, не принимая в расчёт ни Бога, ни ближнего. Потому и приходят не только к отрицанию существования греха, но утверждают законом и даже правом — то, что является грехом.

Например, убийство собственных детей. Когда разрешено убивать тех, кто мешает, — уже не существует границ ни в чём. Грехи самого гнусного разврата рекламируют как естественные и даже как обязательные. Даже христиане не противостоят этому безстыдству, одни молчат, а иные даже одобряют.

Грех — страшный разрыв, страшный в себе самом и по своим последствиям. Это разрыв с Богом и со всеми людьми, уже сейчас открывающий вечный ад. Но Христос всему мiру предлагает покаяние. У равнодушия, у тех, кто мёртв по отношению к добру и злу, нет покаяния.
Бог есть любовь, которая открывается только Крестом и абсолютной верностью Церкви и Кресту, и потому самая главная опасность, «тайна беззакония» в Церкви — перестановка местами первой и второй заповеди. Жизнь свидетельствует, что человеческая любовь, самая горячая и самая чистая, если в основании её нет любви к Богу, может стать грязью. Если «миражи любви» для Церкви, странствующей в пустыне, — не грязь, тогда чистота — в лобзании Иудином. И своя кровь, как сказал Каиафа, дороже крови Христовой.