14 июля 1743 года, 265 лет назад под Казаньюродился великий русский поэт Гавриил Романович Державин
Мощный, будто вытесанный из трудно поддающегося резцу камня или отлитый из грубого металла, стих Гаврилы Романовича Державина во всей русской поэзии есть явление исключительное, чудесное. Тот, кто окажется захваченным его необоримой силой, никогда уже не сможет (и не захочет) освободиться от власти звучания державинского слога. Пусть слог этот покажется кому-то местами устарелым – и в самой архаичности своей проявит он собственное величие
И эти мощь, звучность, высота и торжественность стиля как нельзя более соответствуют теме, избранной поэтом для одного из шедевров своих – оды «Бог» (1784). Ода эта станет во всей русской литературе явлением исключительным, и не потому, что никто не дерзал посягнуть на подобную тему. Многие дерзали, особенно в XVIII столетии, и не только в России, но и в Европе. Но у одного лишь Державина поэтическая мощь и совершенство поэзии так полно и безусловно соответствуют избранной теме. Ода «Бог» – своего рода поэтическое богословие. Живое дыхание поэзии одухотворяет здесь строгие и чёткие вероучительные формулы.
Для Державина познание величия Творца совершается через восхищение величием сотворённого мира, хотя поэт сознаёт, что такое величие ничтожно мало по сравнению с истинным величием Божием. Державин познаёт Бога через познание Его отражения в творении. И через познание себя самого как отражения этого творения.
Ни одна религия, ни одна философская система не ставит человека столь высоко, как это делает христианство. Согласно Замыслу, учит нас христианство, человек должен стать своего рода связью между Творцом и творением, должен через себя передавать творческую энергию Создателя всему тварному миру. Отпадением от Бога в первородном грехе человек как бы воспротивился и Замыслу, но Замысел остался всё же неизменным.
Державин не может не ощущать этой противоречивости бытия человека, следствия грехопадения. Смысл существования человека, согласно православному учению, – достижение богоподобия, обожение, залогом чего для поэта становится именно предназначенное ему место в Замысле. Но повреждённость человеческой природы определяет и его ничтожество. Именно в этой антиномии нужно искать объяснение знаменитых строк державинской оды:
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
с чёткой итоговой формулой:
Я царь – я раб – я червь – я бог!
К богословским достоинствам оды Державина относится и поэтическое запечатлевание доказательств бытия Божия – телеологического, онтологического, психологического.
В этом смысле к оде «Бог» примыкает ода «Бессмертие души» (1796) с её разбором различных сторон доказательства человеческого бессмертия, запечатлённого в простой формуле:
«Жив Бог – жива душа моя».
Название одного из стихотворений – «Доказательство Творческого бытия» (1796) – говорит само за себя. Прозрачно ясен и итог размышлений поэта:
Без Творца столь стройный мир, прекрасный
Сей не может пребывать.
В переложении 74-го псалма, в оде «Радость о правосудии» (1794), Державин, вслед за Псалмопевцем, утверждает Божию благую волю как единственное основание, на котором только и может покоиться праведность земных властителей. Мысль драгоценная для всех времён.
Но времена меняются... И мучительное размышление об этом становится одним из важнейших в творчестве Державина.
Державин хорошо сознавал, что время противостоит именно вечности, а вечность не есть дурная бесконечность времени, как мы её чаще понимаем, но – отсутствие времени. Время – свойство мира земного, вечность – Горнего.
Особенно остро ощущает человек течение времени при столкновении со смертью. И это естественно, ибо тут же неизбежны вопросы: что же теперь? зачем, для чего протекала эта жизнь? и что такое вообще само время?! Осмыслению этих вопросов поэт посвятил знаменитую оду «На смерть князя Мещерского» (1779). Какие трагические по своему звучанию строки!
Конечно, противостояние времени тщетно. Это и понятно человеку, но и труднопостижимо. Человек стремится найти хоть какую-нибудь лазейку, намерен как-то проскользнуть, вырвавшись из объятий этого быстротекущего времени. И именно поэту, художнику начинает казаться, что он обладает секретом бессмертия. Конечно, каждый понимает, что и он умрёт, но мнит, что хотя бы творчестве своём останется жить.
Слово вечность как бы неразрывно с поэтическим созданием. И Державин тоже на время как будто этому обольщению поддался.
Но слишком оказался он мудр, чтобы пребывать неизменно в дурмане этой соблазнительной иллюзии. Знаменательно его самое последнее стихотворение, записанное слабеющей рукой на грифельной доске. Эти строки любил Пушкин. Однажды, когда его попросили написать в альбом какие-нибудь стихи, он написал не свои, а державинские:
Река времён в своём стремленьи
Уносит всё дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
Удивительные строки, редкие даже в русской поэзии – и по своему трагическому звучанию, по какому-то едва ли не отчаянию (как можно ошибиться при первом знакомстве с ними). А дальше – как будто ещё более мрачное, ещё более беспросветное, потому что поэт начинает опровергать самого себя, свою же иллюзию о бессмертии поэзии:
А если что и остаётся
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрётся
И общей не уйдёт судьбы.
Символично, что эти строки возникли именно на грифельной доске: ведь один лёгкий взмах, одно движение грязной тряпицы – и все исчезнет навсегда и бесследно. И кажется, что тут приговор самому себе.
Нет, так понять было бы слишком поверхностно, плоско. В последних строках вовсе нет ни пессимизма, ни отчаяния, в них – истинная мудрость. «Пожрётся вечностью» нужно понимать как «будет принесено в жертву Творцу» – и никак иначе. Все эти земные ценности, вся эта слава и якобы бессмертие в поэзии – всё это не более, чем сокровища на земле. Мы-то за это цепляемся, нам это кажется значительным и важным. Но жертва Создателю – и важнее и значительнее всех этих ценностей, всего этого ложного бессмертия, к которому иные так стремятся. Поэт спокойно принимает последние мгновенья своей жизни и смиренно приносит в жертву всё то, что когда-то имело для него столь высокую цену.
Державин явил себя мудрым богословом и смиренным христианином в этих своих строках. Он истинно велик в них. Его последнее стихотворение – из тех вершин, какие уже нельзя превзойти, можно лишь встать рядом, но не выше.
Михаил Михайлович ДУНАЕВ