Архив:
И вот мы прилетели на Святую Землю, на фестиваль «Братья». Сто пятьдесят человек. Фестивалю уже много лет, а замечателен он тем, что создаётся для людей и по воле Божьей.
В программе встречи и беседы людей с людьми, разных с разными. А эффект почему-то всегда один: душа расправляется, отдыхает. Потому что люди замечательные, потому что из сердец своих выносят лучшее и потому что там, где люди собираются во имя Божие, там и Господь посреди них. А там, где Господь, и есть Рай.
В первые дни ребята рассказывали о том, как сподобились ехать. Сотня удивительных историй. Слушаешь и понимаешь: не бывает на фестивале случайных людей.
Программа поездки предполагала маршрут из Галилеи в Иерусалим через Иудею. Вслед Спасителю. Наш путь начался молебном, продолжился подъёмом на гору Фавор. Крестным ходом, с хоругвями и пением. Мы поднимались, а вокруг солнце золотило деревья и цветы, с открытых мест было видно, как небо сливается с землёй. Мы поднимались, а сердце ширилось, полнилось. Мы поднимались, а вокруг струилась молитва, и расступались люди, пропуская нас. Мы поднимались поклониться подножию ног Господних.
Церковь в честь первого чуда Спасителя, церковь Благовещения, место чудного умножения хлебов и рыб, православный греческий монастырь на месте древнего Капернаума. И всё это с чтением Евангелия, среди садов, снаружи укрытых стенами, а внутри зеленеющих и цветущих. С пением, идущим от сердца и поднимающимся в высоту.
Закат на море Галилейском. Перламутрово-розовый, с затихающими над водой криками чаек, с огромной луной посреди глубокой и чёрной шёлковой ночи. И Вифлеем. Храм Рождества Христова. С греческой литургией. И необыкновенной тихой радостью в сердце. Ранним утром радость всегда тихая. После литургии она всегда светлая. А в храме Рождества она... Ты несёшь её домой, и глаза твои светятся. На душе спокойно. А на улице свежо и пахнет апельсинами.
А ещё пустынные монастыри. В сухих жёлтых иудейских горах. Лавра Саввы Освященного, где мужчины молятся, а женщины пребывают в благодати по их молитвам. Любовью и заботой оборачивается здесь благодать. Льётся прохладным лимонным соком, благоухает миром и отражается в душах словами акафиста.
Монастырь Георгия Хозевита в ущелье Вади Кельт. Плотно прижавшийся к скале, обжигаемый солнцем, пахнущий кофе.
Мы шли по пустыне, а она зеленела и цвела. Красными анемонами.
Пустыня цветёт, представляете? Сухая, каменная, жёлтая, а цветёт. И ты веришь и радуешься.
А затем – Иордан. Купание в белых до пят рубашках. Вместе и порознь. Ты выходишь из воды и чувствуешь, будто легче стал. Вокруг пригоршнями рассыпается смех: это в омытых сердцах рождается детская радость, искренняя, необдуманная. Словно заново крестились.
Монастырь Герасима Иорданского. Крошечный Божий сад с птицами, цветами и необыкновенно добрыми глазами насельников.
Русский Горненский монастырь. Просторный. С цветущим миндалём. Опускающийся с высоты в ночь, душистую, тихую, какую-то по-русски родную и летнюю.
А ещё Вифания. И русская школа для девочек. Невероятное место, где Промысел Божий очевиден даже ярым противникам Христа. Русская женская православная монашеская община из четырёх человек в самом центре исламского мира! Как цветущий красный анемон посреди сухих жёлтых камней. Невозможно! А он цветёт. И ты стоишь, слушаешь, широко распахнув глаза, и вдруг внезапно понимаешь, что ты – как дома. И потом ещё долго не можешь прийти в себя от удивления, радости и сочувствия.
Иерусалим. Встреча с Патриархом. Такая необычная для нас, привыкших к большим расстояниям между людьми.
Гробница Божией Матери. И Гефсиманский сад с терновым венцом, небрежно оставленным на ограде.
Крестный путь. От Овчей купели, через Преторию и порог Судных врат, между торговыми рядами, безпечно торгующими, отчаянно зазывающими, со скорбью, приглушающей рыночный шум, ко храму Гроба. И Воскресения.
Ночная литургия в храме Воскресения. Минута, когда единой становится церковь, причастившаяся от святой Чаши. Это апогей. То, ради чего собрался и жил фестиваль, то, к чему он шёл, кланяясь на всём пути Господу. И вот теперь ты смотришь вокруг, видишь лица, светлые в полумраке под древними сводами. Они улыбаются счастливо. Взгляды встречаются, и улыбки становятся ярче: люди понимают, что слышат и чувствуют одно. Совсем не хочется говорить: ты знаешь, что не сможешь ни высказать то, что чувствуешь, ни добавить к этому что-то. Полнота. И вот, где-то в глубине, в самом центре тебя вдруг рождаются слова благодарности и хвалы – единственное, что ты можешь принести, и несёшь с восторгом и нежностью...
А потом ещё раз Иерусалим. Ещё раз заново Крестный Путь. Чтобы запомнить каждый шаг. Чтобы снова поклониться каждому шагу, чтобы через годы и годы, сбиваясь с пути, вспоминать этот единственный верный – такой прямой и короткий, такой нестерпимо трудный, окроплённый Кровью Путь. Мимо игольных ушей, через равнодушие торгующей толпы... к Воскресению.
Необыкновенно. На беседе в последний вечер люди говорили, вспоминая самое яркое, силясь охватить всё происшедшее и безсильно замолкая на полуслове. Когда концентрация удивительного достигает сверхпороговой силы, человек утрачивает возможность удивляться, он перестаёт отделять одно чудо от другого и даже перестаёт их замечать.
Это как выехать из крупного угнетённого города молодой весной, два часа гнать машину, а потом остановиться и выйти в поля. Тебя накрывает свежей волной и, захлёбываясь, ты ловишь свежесть талого снега, аромат молодой травы, нежность первых цветов, горчинку распускающихся тополей. Но стоит твоим лёгким наполниться, как ты уже не отделяешь себя от этой жизни, не сортируешь ароматов, твои глаза раскрываются шире, дыхание выравнивается, и ты c радостью принимаешь всё предложенное тебе таким и в таком количестве. Как передать свои чувства? Можно пытаться описывать апельсиновые деревья и цветущий миндаль, можно показывать фотографии видов с Фаворской горы… Но смогут ли эти отпечатки стоп на песке дать представление о всём человеке, их оставившем? Едва ли. Однако эти чувства не остаются неразделёнными. Сто пятьдесят невероятно разных человек, оказывается, могут чувствовать хором. Большое видится на расстоянии. И оно увидится, вспомнится, сравнится. Потом.
И вот нас снова поднял на крылья самолёт, оторвал от израильской земли, которая взметнулась нам вслед песчаной бурей, мощнейшей за последние годы. Понёс сквозь облака. И Москва приняла с радостью: весь день улыбалась солнцем с голубого неба, обещала весну. Мы прощались в аэропорту, обмениваясь телефонами, улыбаясь и плача…
Фестиваль снова рассыпался по земле. До времени.
Анастасия Николаевна ШЕЛГИНСКИХ