Архив:
...Зима в занятом гитлеровцами Крыму была удивительно холодной и невероятно снежной и долгой…
Нина сунула ноги в валенки, надела телогрейку, накинула вязаный платок, взяла ведро с помоями и вышла за дверь. Утоптанный скользкий снег покрывал три дощатые ступеньки во двор. Было пасмурно и сумеречно. Низко висели снеговые тучи. Озябшие галки хохлились на чёрных ветках старой акации посреди обледеневшего двора.
Нина осторожно спустилась по ступенькам, пересекла двор, хрустя снежком, выплеснула ведро в обледенелую помойную яму рядом с дощатым сортиром и поспешно вернулась в дом. Здесь было темно и тихо, только размеренно щёлкали ходики. Оба окошка – в ледяных разводах. За окнами быстро темнело. На кровати, закутавшись в одеяло и покрывала, спали мальчик и девочка – дети Нины. Девочке было пять, мальчику три года…
По улице под окнами проехала легковая машина и остановилась неподалёку. Лязгнула щеколда на калитке. В дверь негромко постучали. Нина прижала руки к груди, ощутила, как колотится сердце.
– Кто там?
– Нина, открой, – послышался придушенный женский голос.
В крохотную прихожую протиснулась молодая женщина в чёрной эсэсовской форме, включила электрический фонарик и направила луч на лицо. Нина узнала ее – Наталья, они бывали в общей компании.
– Ты нужна, – торопливо и взволнованно заговорила Наталья. – Нина, я знаю, ты нас не выдашь. У нас безвыходное положение…
Из сбивчивого рассказа, как выяснилось, подпольщицы Нина узнала, что из Москвы прислали резидента, но парашют отнесло ветром далеко в сторону. Резидент двое суток скрывался от облавы, промёрз и заболел. Когда его нашли свои, он уже был в жару. На явки его не повезли, потому что половина явок провалена, а предателя ещё не вычислили, но завтра резидента переправят к партизанам. Однако до завтра человека надо где-то спрятать…
Когда стемнело, к калитке снова подъехала машина, и Наталья привела резидента. Тонкая офицерская шинелька с погонами обер-лейтенанта была мокрой и грязной и в двух местах порвана. Он едва шёл, обхватив Наталью за шею. Нина слышала, как у него от озноба стучат зубы.
Нина захлопнула дверь. Вдвоём они усадили разведчика на диван, на котором спала Нина. Разули, раздели, уложили. Нина навалила на него одежды из шкафа, чтобы согреть. Наталья поставила на стол бутылку шнапса, три банки консервов и коробку с таблетками.
Дети сидели на кровати – с круглыми от испуга глазами.
– Тс-с! Тихо! – сказала им Наталья. – Никого тут, кроме вашей мамки, нет и не было. – И бросила на кровать шоколадку…
За разведчиком должны были приехать завтра вечером. Наталья сказала пароль и отзыв. Когда она ушла, Нина дала гостю две таблетки из коробки. Гость долго ворочался, кашляя и бормоча что-то невразумительное – бредил, и наконец забылся. Нина села на стул у буржуйки, растопила книгой, начала подкидывать щепки. Надо было дожить до завтрашнего вечера.
Ближе к полуночи по улице прошли три грузовика. Нина услышала, как из кузова выпрыгивают солдаты, раздавались немецкие команды, топот сапог.
Облава, сообразила Нина. Сердце сжалось, а в груди сразу похолодело. Пропали ни за грош. И зачем согласилась? Смертный приговор себе – и детям. Она в отчаянии заметалась по комнате, потом услышала, как лязгнула калитка, и застыла в проёме двери между комнаткой и прихожей.
Забарабанили в дверь в дальнем конце двора, значит, к ней придут в последнюю очередь. И что им сказать?
И вдруг Нина вспомнила о Боге. Она выросла в советской стране, где молитвам не учили. Родители были людьми набожными, но сама Нина считала религию пережитком, как ей и объясняли в школе.
И вот теперь, прижавшись спиной к притолоке, она лихорадочно пыталась вспомнить хоть одну молитву, но ничего не вспоминалось. И тогда она принялась страстно шептать то, что приходило ей на ум: «Господи, Матерь Божия, услышьте меня, защитите меня и моих детей, не дайте нас в обиду, обороните от страшной напасти, от смерти и мучений…» И при этом слышала, как грохотали в очередную дверь. И чем ближе были шаги и стук, тем жарче и быстрее она шептала мольбы о спасении, о помощи, тем неистовее просила о чуде.
Когда сапоги затопали по её ступеням, она обессиленно опустилась на колени, но всё шептала и шептала не останавливаясь и крестилась, крестилась…
За дверью немец пролаял какую-то фразу. Нина услышала, как переводчик сказал кому-то по-русски:
– Офицер спрашивает, кто здесь живёт?
И голос соседки, старухи, с которой Нина не так давно поскандалила:
– Да здесь вдова-солдатка с двумя детками живёт…
Послышался перевод. Пауза. Нина обмерла. И – голос офицера резко выплюнул: «А!.. Scheiße!..» И сапоги застучали по ступенькам прочь от двери.
Нина не поверила своим ушам. Шайзе! Дерьмо! Ах ты, мой дорогой, морда ты фашистская! Главное – что ты так и не постучал!!! Нина осела на пятки и торопливо зашептала слова благодарности своим спасителям – Богу и Божией Матери… Она шептала, и слёзы ручейками текли по её щекам, но она их не чувствовала…
На следующую ночь партизаны увезли разведчика в лес.
Олег Геннадьевич
БАРЫШЕНСКИЙ