20 сентября исполнится 90 лет со дня трагической гибели известного русского публициста Михаила Осиповича Меньшикова.Блестящие, искренние патриотические статьи Меньшикова печатались на полосах «Нового времени» два-три раза в неделю. Их с нетерпением ждали тысячи людей.
Увидев следователя, Михаил Осипович Меньшиков, конечно, не удивился. Перед ним сидел типичный выходец из черты оседлости. Фамилия чекиста — Якобсон. Нетрудно догадаться, какие вопросы задавались знаменитому публицисту. 19 сентября 1918 года он писал своей жене из заключения: «Члены и председатель чрезвычайной следственной Комиссии евреи и не скрывают, что арест мой и суд — месть за старые мои обличительные статьи против евреев».
Многие слова его сегодня звучат даже более актуально, чем 100 лет назад. «Мы — писал Михаил Осипович, — не восстаём против приезда к нам и даже против сожительства некоторого процента иноплеменников, давая им охотно среди себя почти все права гражданства. Мы восстаём лишь против массового их нашествия, против заполонения ими важнейших наших государственных и культурных позиций.
Мы протестуем против идущего завоевания России нерусскими племенами, против постепенного отнятия у нас земли, веры и власти. Мирному наплыву чуждых рас мы хотели бы дать отпор, сосредоточив для этого всю энергию нашего когда-то победоносного народа…».
После катастрофы в Косове публицистика Меньшикова воспринимается не просто как историческое свидетельство. В нынешнюю Россию хлынул поощряемый властями «антропоток». Располагающие властью менеджеры неустанно поощряют миграцию из Средней Азии и Кавказа, объясняя необходимость её нехваткой трудовых ресурсов. На сиюминутный соблазн дешевизной рабочей силы «подсели» и частные предприниматели. Задумываются ли они, что будет дальше? Какое будущее ожидает нашу землю, которую смуглые гастарбайтеры заселяют вместе со своими семьями, на которой строят мечети? В ней они хоронят умерших родственников и поэтому уже считают её своею.
Думают ли преуспевающие ныне люди о собственных детях и внуках? В какую другую — дополнительную, запасную — Россию побегут они из нашего Косова — с Ярославщины или Владимирщины? Неужели не понимают, что «сетевые структуры», создающиеся на руинах государства Российского, не защитят русских одиночек от окрепших чужеземцев?! И высокие заборы коттеджей не спасут! Что вы скажете нам, Михаил Осипович? Чем ответите на бумажный шелест сиюминутной выгоды и на ропот далеко идущей русофобии?
Вот как он отвечал: «Мы хорошо знаем, что эта святыня народная — Родина — принадлежит не нам только, живым, но всему племени. Мы — всего лишь третья часть нации, при том наименьшая. Другая необъятная треть — в земле, третья — в небе, и так как те нравственно столь же живы, как и мы, то кворум всех решений принадлежит скорее им, а не нам. Мы лишь делегаты, так сказать, бывших и будущих людей, мы — их оживленное сознание, — следовательно, не наш эгоизм должен руководить нашей совестью, а нравственное благо всего племени».
100 лет назад папиросный дымок декаданса, интеллигентского прекраснодушия и расслабления смешивался с застоявшимся запахом, казалось бы, могучего государственного аппарата. Не только единомышленникам, но и этому, не замечающему своей грядущей гибели миру, Меньшиков напоминал: «Хотя все русские люди — русские, однако, несомненно полезно присутствие тех, кто чувствует себя сознательно русскими и поддерживает об этом в обществе живое сознание. <…> Речь идёт не об угнетении других народностей, как совершенно неверно жалуются на наш национализм иные инородцы, — а лишь о соразмерности племенных прав».
Роль русских в России — тема, которую ныне даже формулировать «неприлично». А для Меньшикова она была одной из главных: «Империя, — как живое тело, — не мир, а постоянная и неукротимая борьба за жизнь, причём победа даётся сильным, а не слюнявым. Русская Империя есть живое царствование русского племени, постоянное одоление нерусских элементов, постоянное и непрерывное подчинение себе национальностей, враждебных нам. Мало победить врага — нужно довести победу до конца, до полного исчезновения опасности, до претворения нерусских элементов в русские. На тех окраинах, где это считается недостижимым, лучше совсем отказаться от враждебных “членов семьи”, лучше разграничиться с ними начисто».
В знаменитой триаде «Православие. Самодержавие. Народность» Меньшиков, а затем и созданный под влиянием его публицистики Всероссийский национальный союз, особо выделяли третью составляющую.
«Столыпин пришёл в годы великого испытания, — писал Меньшиков. — После двух столетий всевозможного покровительства инородцам Россия оказалась покрытой могущественными сообществами поляков, финляндцев, евреев, армян, немцев и проч. … Столыпин довершил борьбу с восстанием (революцией 1905 года — Ю. В.) и провёл ряд мер против финляндского, польского и еврейского натиска. Не погибни он от еврейской пули, возможно, что эти разрозненные меры сложились бы в строго национальную государственную систему…».
Статьи Меньшикова не оставляли равнодушными никого. По меткому выражению одного из читателей, его перо «обмакивалось в кровь, сочащуюся из поранений русской души»… Но — раны есть раны. Они не могли не оставить в творчестве и болезненного следа.
«Кровью сердца» в марте 1917-го было написано: «Трагедия монархии состояла в том, что, отобрав у народа его волю, его душу, — монархия сама не могла обнаружить ни воли, ни души, сколько-нибудь соответствующей огромной и стихийной жизни. Энергия народная веками глохла в… центре своей власти… Великий народ обречён был на медленное вырождение, подобно азиатским соседям, от атрофии своих высших духовных сил — сознания и воли».
Тематический диапазон публицистики Меньшикова был огромен. Не всё в этой титанической работе было додумано до конца, не всё выверено. Но сегодня хочется сосредоточиться на той наиболее «нетолерантной» теме, которую сам он назвал в своих предсмертных письмах родным, которую напрямик связал с местью.
О «еврейском вопросе» публицист писал немало. Но особую остроту эта тема получила в связи с «делом Бейлиса». Напомним, что этот злодей совершил ритуальное убийство киевского православного мальчика Андрюши Ющинского. Процесс по этому делу принципиально отличался от прежних, ему подобных. Тогда в Киеве обвинение в ритуальном убийстве ребёнка евреями было впервые сформулировано открыто.
М.О.Меньшиков писал то, что ему, конечно, не могли простить: «Особенно благосклонные к еврейству писатели смело заявляют: “Ну что ж из того, если бы даже действительно какие-то грязные хасиды зарезали христианского мальчика? И среди христиан случаются ритуальные злодейства… Изуверство встречается во всех религиях”. На это следует заметить, что изуверство изуверству рознь. Христиане ли служащие обедню чёрту, это большой вопрос… Про свихнувшихся «христиан» нельзя сказать, будто злодейство их основывается на их законе; про евреев же, увы, это утверждать можно, ибо самый Талмуд предписывает в отношении христиан всевозможные преступления»…
В итоге суд подтвердил доказанность обстоятельств убийства, отвечающих признакам ритуальности. Что же касается самого Бейлиса, то шестеро присяжных проголосовали за его виновность, а другие шестеро сочли обвинения недостаточно убедительными. По гуманным законам Российской империи такая «ничья» трактовалась в пользу подсудимого. М.О.Меньшиков уточнял: «Вместо “невиновен” было бы вернее сказать не уличён, или, еще точнее, недостаточно уличён. Старое, более гибкое, судопроизводство оставило бы подобного подсудимого в подозрении, но нынешнее, перестроенное в интересах преступности, не признаёт оттенков последней, и если обвиняемый не вполне уличён, его объявляют “невиновным” и даже “оправданным”…».
После Октябрьского переворота «интернационалисты» немедленно вспомнили всех обвинителей Бейлиса. Прокурора Виппера отправили «в концентрационный лагерь… до полного укрепления в Республике коммунистического строя». Были расстреляны: эксперт по проблеме ритуальности ксендз Пранайтис, министр юстиции Щегловитов, свидетельница Вера Чеберяк…
Меньшикова, которого Ленин окрестил «верным сторожевым псом царской черной сотни», арестовали на Валдае 14 сентября 1918 года. Сегодня можно с большой долей вероятности сказать, что приказ об аресте и расстреле публициста лично отдал руководитель Петроградской ЧК Моисей Соломонов-Шлемов Урицкий. «Как сейчас помню, — писал в своих мемуарах кадет В. Д. Набоков, которого, кстати, евреи горячо благодарили за защиту их прав, — эту отвратительную фигуру плюгавого человечка, со шляпой на голове, с наглой еврейской физиономией…». Это об Урицком.
Перед расстрелом Меньшиков писал, обращаясь к жене и к шестерым своим малолетним детям: «Запомните — умираю жертвой еврейской мести не за какие-либо преступления, а лишь за обличение еврейского народа, за что они истребляли и своих пророков. Жаль, что не удалось ещё пожить и полюбоваться на вас…».
20 сентября 1918 года приговорённого вывели на берег Валдайского озера. Расстреляли практически на глазах его семьи. По свидетельству очевидцев, Михаил Осипович молился, глядя на Иверский монастырь…
Одна из пуль пробила его сердце. То сердце, кровью которого было записано завещание всем нам: «Не раз великая Империя наша приближалась к краю гибели, но спасало её не богатство, которого не было, не вооружение, которым мы всегда хромали, а железное мужество её сынов, не щадивших ни сил, ни жизни, лишь бы жила Россия».
Юрий Юрьевич ВОРОБЬЕВСКИЙ