Архив:
Когда-то в эпоху перестройки в прессе было запущено выражение «Социализм с человеческим лицом». А ведь на самом деле источником для этого выражения стала фраза Александра Дубчека, сказанная им 18 июля 1968 года во время выступления по телевидению.
В ней он призвал проводить «такую политику, чтобы социализм не утратил своё человеческое лицо». События этого периода политической либерализации получили название «Пражская весна».
Идеологами перестройки в России, как и Пражской весны, под этим понималась попытка смягчения тоталитарного характера государства, привнесение в него демократических элементов. Горбачёв предпринял действия, которые, во-первых, отделяли государственную власть от власти КПСС, во-вторых, «вводили» элементы демократизации в структуры партийной бюрократии. Он понимал это как попытку «вернуться к Ленину». Но вот перестройку запутчило. К Ленину вернуться, слава Богу, не успели, но родили новых монстров, с которыми потом и жили все 90-е годы.
В этот момент кому-то показалось: «Эх, жалко, красивый термин пропадает!» И тогда произошла незаметная подмена, все забыли про социализм и начали бурно обсуждать новый лозунг: православие с человеческим лицом! Никому даже в голову не пришло, что мы имеем дело с самой настоящей идеологической диверсией. В этот период на остатках разваленного Союза стала стремительно возвышаться настоящая созидательная сила — Православная Церковь. Её надо было попытаться сделать «комфортной», удобной и необременительной. Это и есть главная причина всех претензий к нашему Православию за последние 20 лет — отсутствие комфорта.
Известно, что главный метод либерал-демократии — интеллигентная провокация. «Церковь-де не та, тоталитарная! Ей бы надо человеческое лицо! Даёшь либерализацию духовной жизни!»
Я помню ответ на эту словесную эквилибристику московского пастыря протоирея Александра Шаргунова: «А с каким ещё лицом может быть Церковь? Только с человеческим, с ликом Христа!»
Прошло с тех пор лет 20. И вот новая волна попыток показать «человеческое Православие» захлестнула Церковь. Только теперь уже изнутри. Создаётся даже такое впечатление, что некоторые молодые священники соревнуются, кто креативней и современней, кто найдёт самый примитивно-доходчивый язык проповеди. Там, глядишь, какой-нибудь отец красуется перед камерой на YouTube: «Это фуфло, а тут чувак с чувихой… Анджелина Джоли — класс». Или концерт в городе Одессе хора семинаристов, на мотив «Хава нагилы» поющих православную молитву «Многая лета». Однако никто не говорит, что это Православие с пейсами, это, видимо, то самое — с человеческим лицом.
Не отстаёт и православная журналистика, например, недавно на популярном православном портале читаю заголовок: «Приключения Библии в России: быть ли новому переводу?» Интересно, это кому-то ещё режет слух? Или уже привыкли? Страх Божий потеряли? Тогда объясняю: Библия — это не приключения «Итальянцев в России». Это Бытие, Исход… Евангелие, Апокалипсис… Вот вышла книга одного священника, а к ней предисловие очень хорошего, уважаемого мною журналиста, где он про батюшку пишет: «Священник с человеческим лицом». Я что, должен сразу себе представить, будто нас окружает безчисленное количество попов с нечеловеческими физиономиями? Конечно, не этого эффекта добивался журналист, а хотел подчеркнуть удивительную духовность и образованность батюшки. Но слух опять режет.
К сожалению, мы часто забываем слова Спасителя: Царство Мое не от мира сего. Слова эти неизменны, как и всё Евангелие. Однако новые традиции либерального диалога таковы, что напоминание об Истине теперь называют некорректной запредельной критикой.
Современные православные либералы очень хорошо научились манипулировать двумя понятиями: свобода и любовь. Если вы такому «ортодоксу» на его мысли об обновлении Церкви, якобы закосневшей, не идущей «в ногу со временем», скажете: «Так нельзя», — то сначала обязательно услышите: «Господь сказал: Се творю все новое!». Когда же просто поймаете за руку такого товарища, обратив внимание на противоречие мнению отцов Вселенских Соборов, вас сразят любовью: «Что ты, брат, надо всё с любовью решать! Ты же православный, христианин!» И вот приходится отходить, сокрушаясь в сердце своём об отсутствии любви, не зная, как и ответить. Вспомнится вдруг заушение Ариево, и совсем неразбериха в голове начнётся. А тут ещё вдогонку что-то про кота Леопольда пошутят: «Ребята, давайте жить дружно!»
Я очень люблю святителя Николая и часто многие современные события измеряю таким образом: а за это великий святитель мог заушить или нет? Так же советую и плывущим в мэйнстриме «Православия с человеческим лицом» задумываться иногда: а если придёт и прямо в ухо?
Пётр Олегович КОНДРАТЬЕВ