Архив:
Всё против школьного учителя, всё. Говорит он ученикам о порядочности — телевизор славит подлецов, говорит он о чистоте и целомудрии — телевизор издевается над девственностью, говорит учитель об истории Отечества как о школе жизни — телевизор поливает историю грязью. Всё святое, возвышенное покрывается хрюканьем и гоготом телевизионной бесовщины.
Да и только ли телевидение? Уже работает индустрия порнографии: разврат, пошлость и насилие в норме отношений меж людьми. Киноэкраны давно кровавого цвета. Страницы лаковых журналов не вылезают из постелей. На лотках безчисленные издания об извращениях, садизме, колдовстве — словом, нет той мерзости, которая бы не выставляла сейчас себя на всеобщее обозрение. Всё это заливает мутным потоком школу. Уже не под партой, а на партах появились всякие похабные издания.
Октябрьский переворот 17-го года был Божьей карой за грехи. А в чём главный грех человека? В том, что он начинает надеяться на себя больше, чем на Бога. На приход революции много поработали «прогрессивная» русская литература и особенно учителя. Созданный в начале XX века Всероссийский учительский союз делал всё для того, чтобы скорее полилась кровь в России.
Каким образом? Изгнанием из школы Церкви. Диву даёшься, читая протоколы заседаний учительских съездов. Сколько злобы в адрес священнослужителей! Все делегаты (из Прибалтики, Кавказа, Сибири, Средней Азии, Украины, коренной России — все!) за то, чтобы изгнать из школы предмет Закона Божия. За что изгнать? А ни за что, сами справимся. Мешают длиннополые вводить в России демократические свободы. Вот за что. Учительский союз, подготовив чёрное дело измены России, престолу, Богу, спохватился в 17-м, запищав: «Ах, мы не этого хотели!» Его тут же и разогнали.
Долг нынешнего учительства — вернуть в школу Закон Божий и этим искупить грех учителей начала XX века. Церковь, как известно, была отделена большевиками от государства, а школа — от Церкви. Из всех предметов, которые раньше учили нравственности, остались история, география и литература. История была быстро переделана в угоду новой власти, география из предмета патриотического стала политической и экономической, осталась литература.
И вот с ней-то, с литературой, большевики до конца не справились. Конечно, Чернышевский, Добролюбов, Герцен, Писарев, Белинский стали определять направления умов. Конечно, Радищев учился наизусть, враги самодержавия — декабристы — превозносились; из Некрасова сделали революционера; даже Гоголя истолковывали социологически; Пушкин только и делал, что «горел свободою»; Лермонтова славили за строчки о «немытой России», которых он не писал…
Но произошло нечто неподвластное большевикам. Классика восстала против безбожия большевизма. Что могут сделать идеологи с рассказом «Живые мощи»? А со стихами «По небу полуночи ангел летел…», «У врат обители святой…», «Когда для смертного умолкнет шумный день…», «Бесы» (это пушкинское «Мчатся тучи, вьются тучи, невидимкою луна…»), а был же ещё и роман Достоевского «Бесы», запрещённый к изучению, отгороженный от вузов и школы (но если есть забор, то возникает и желание заглянуть за него). А что можно было сделать со строчками: «Затеплила Богу свечку, затопила жарко печку…» или: «Я вошёл в хату, на стене ни одного образа — дурной знак…», или: «Скорей зажги свечу перед иконой…» А любимое детьми «Бородино» — «Когда б на то не Божья воля, не отдали б Москвы…» или из «Песни про царя Ивана Васильевича…»: «И погнулся крест, и вдавился в грудь, как роса из-под него кровь закапала…» А былины, в которых стояние богатырей за веру православную, служба князю Владимиру Красное Солнышко — главное.
Здесь цитаты настолько узнаваемы, что смешно давать ссылки. Сколько мест, где верность долгу, присяге, церковному обряду была нормой жизненного поведения, а отклонение от неё было наказуемо. Гринёв присягал престолу и России и не может изменить присяге. И как страшно наказывается изменничество Швабрина, хотя и его жалеет автор, понимая, что не наш суд ждёт предателя, а Божий. Катерина в «Грозе», преступившая святость венца, не выдерживает тяжести преступления. И тут ни при чём «тёмное царство», и никакой она не «луч света» в нём.
Классика, берущая соки питания у Священного Писания, у летописей, былин, житийной литературы, народных песен, — вот что спасало учителей и детей, а значит, Россию.
Теперь, как никогда, возможно именно так преподавать русскую классику, как порождение Церкви, как мостик между мирской жизнью и Богом. Но для этого нужна воцерковленность прежде всего самих учителей. Без этого ничего не получится. А для начала хотя бы понимание, что без Бога Россия не возродится, что Господь — это такая же реальность, как окружающий нас Божий мир.
В мире растёт авторитет русской классики. И до того, что Россию изучают не по экономическим и политическим книгам, а по Достоевскому, Гончарову, Шолохову, Шмелёву.
Любящий свой предмет и учеников учитель — он уже проводник Божией любви. А если ещё вдобавок к преподаванию программы и совместным поездкам по святым местам он привьёт тягу к чтению житийной литературы, нет цены такому учителю. А если ещё будет возрождаться школьный театр, противостоящий пошлости эстрады, опять же с помощью классики, то счастливы воспитанники такого наставника.
Сейчас же просвещение и образование изгоняются из школы самым иезуитским способом. Якобы для приведения к единообразию введены госстандарты, экзамены по тестам, где надо только ставить галочки против нужной графы. От этого и знания улетают, как галочки. Почему, спросим, сочинение заменено примитивным изложением? Почему литература изгнана из обязательного экзамена?
Ответ один: министерство образования подрядилось делать из детей англоязычных биороботов, и государство с этим согласно. Значит, культурные, грамотные, масштабно мыслящие люди демократии не нужны, нужны налогоплательщики, называемые в дни выборов электоратом. А необразованный электорат легко обмануть.
Величие России в области мировой культуры безспорно. Уберите из мира русскую музыку — мир оглохнет, уберите русскую живопись — мир потускнеет, уберите русскую литературу — мир онемеет. А откуда и музыка, и живопись, и слово? От Церкви и из Церкви. Вот кому обязана Россия своим высоким нравственным сводом, своим могуществом, своим первенством в мировой культуре.
Истолкование свободы у нас дьявольское — это вседозволенность. Вседозволенность в издании книг у нас ужасная. Давайте сопоставим и увидим разницу между литературой пошлости, детективщины, развлекательности, всяких кроссвордов, анекдотов, оккультных сборников, толстых журналов о модах, прямой порнографии, коммерческих фолиантов, проспектов — всего, что лавиной низвергается из типографий, губя бумагу, то есть русский лес, и омрачая наше сознание, — и сравним это с количеством душеполезной, спасающий литературы. Во сколько первое больше второго? В сотни раз. Так почему же богохульная, ростовщическая, развращающая, одуряющая литература почти не имеет успеха? Ответ один — русский язык такой литературе не помощник. Это как ораторы: и красно говорит, и гладко, а веры ему нет. В год русского языка надо возвеличить русский язык. Он — тайна. Слова его похожи на деньги, которые обеспечены золотым содержанием, то есть стоят на основе чувства, переживания, мысли, выстраданности.
Нашествий на русский язык и книгу было много всегда, но последнее столетие было самым ощутимым. Появилось кино — запели литературе отходную, убрали её в прикладной жанр. Появилось телевидение — снова надгробные песни книге. Но телевидение обкрадывало людей, внедряя в них только двухмерное мышление. А интернет, вакханалию которого видим сейчас, не делает умнее, он делает самоувереннее. Тот, кто сохраняет любовь к настоящей книге, сохраняет душу и уровень мышления, более близкий к Престолу Божию.
Русский язык награждает способностью мыслить. А как мыслить с запасом слов в несколько сотен, это убогое трафаретное следование навязанным шаблонам. Чем больше человек знает слов, тем он богаче мыслит, тем он ценнее для науки и искусства, для всех ремёсел, для семьи и государства.
Мы привычно говорим о 70-летнем периоде вавилонского пленения. Но жива была вера Православная. Спасительная сила Православия не оставляла нас в дни, годы, десятилетия богоборчества. Церкви жгли, ломали, превращали в психлечебницы, рестораны, склады, овощехранилища. Но всегда над поруганными, но и освящёнными в своё время навсегда алтарями стояли ангелы-хранители.
Нас отбивали от Господа, но Господь нас не оставил. Сохранил в нас совесть — это голос Божий в человеке. Не было покаяния, но что же тогда всегда бывшее в русском воспитании требование признания в совершённом проступке. В детстве я с братенником украл несколько яблок. Дядя велел нам пойти, признаться во всём и извиниться. 55 лет спустя я приехал в эту деревню, и в деревенском магазине старухи сказали: это ты ведь тогда яблоки воровал? Но одна из старух заметила: он же тогда покаялся, чего теперь вспоминать?
Дед мой, Семён Евфимиевич, призывал бабушку Александру Андреевну и говорил: «Слушай, мать, каяться буду». — «Я ж тебе не поп», — говорила она. «Их же нет», — отвечал он. Ближайшие церкви были километров за пятьдесят, да и то за рекой. Он ей честно всё рассказывал. И это была разновидность покаяния. Сама душа просила очищения.
Спасала нас устная народная традиция. Как ни навязывали большевики свободную любовь, подавая пример в разврате, чистота и целомудрие сохранялись. Как и теперь, кстати, когда демократическое искусство упражняется в пропаганде цинизма и скотства. Всё равно есть великое наследие Святой Руси. Одна сказка «Финист Ясный Сокол» победит всю жеребячью похоть сильно голубого экрана. Марьюшка, идущая за любимым, спасающая его, непредставима в зубоскальстве эстрады в обществе телепузиков. И Марьюшка воюет за души, не давая отрокам и отроковицам стать фанатами, тинейджерами, скинхедами.
Совершенно необходимо постоянно издавать устное народное творчество. Вот былины: это величайшая ценность, одолевающая время и пространство. «Стоял утреню во граде Полоцке, а обедню служил во Чернигове, а к вечерне попал в стольный Киев-град». И народные песни. Ищет мать угнанную в полон доченьку свою, находит, а та уже с дитёнком. И что же? «И качает мать татарчонка-внука». Издавать пословицы, поговорки, прибаутки, потешки, колыбельные, свадебные обряды. Раз я выступал в молодёжной аудитории и говорил о сатанизме рок-музыки.
Молодёжь была недовольна. Хорошо, сказал я, возьму слова обратно, если вы споёте мне колыбельные песни, которых сотни. Как вы понимаете, свои слова обратно мне брать не пришлось.
Смотришь книгу русских пословиц, загадок… Многое ушло. Крестьянский двор, упряжь, полевые работы. Но ведь и возрождается. Нам же не прожить без животного, у которого четыре четырки, две растопырки (корова), не прожить без матушки-земли. Тяга к земле у нас на генном, неуничтожимом уровне. Один большой начальник, выходец из села, очень тосковал по петушиному пению. Это было и воспоминанием детства, и подсознательное ощущение, что петушиного крика боится нечистая сила, да и память о том алекторе, который возгласил Петру его временное отречение от Христа. И вот этот начальник купил дорогого попугая, повёз к старухе-матери, запер попугая в курятнике, тот быстро выучился кукарекать и сейчас живёт и кукарекает в Москве. Правда, кричит не вовремя, но проживёт долго, переживёт учителей, ибо им-то до старости дожить не суждено.
Год русского языка должен быть ознаменован возвращением в школу отобранных на пропаганду разврата часов от литературы. А то, что зла в мире всё больше, это тоже добрый знак. Господь поразит зло, и поразит во всём объёме, вот для этого злу велено раскрыться. Только малое стадо Христово спасётся. И не жалко жизни, чтобы заслужить место в нём.
Владимир Николаевич КРУПИН