Архив:
Мужской хор из Вологды воскресил старинные церковные распевы Русского Севера, которые слышал, наверное, ещё Иван Грозный. Найденное на раскопках кольцо, почерневшее от времени, непросто представить на пальце женщины из прошлого. Древний текст не понять без пояснений языковеда. С музыкой — иначе, она не ржавеет и не устаревает до полного растворения во времени.
Расшифрованные по рукописным «крюкам» (древним нотам) песнопения, исполненные певцом или хором «под присмотром» медиависта, доносят голос прошлого, что называется, без посредников. А это производит неизгладимое впечатление даже на непосвящённых. Иначе как чудом это воскресение и оживление давно канувших в Лету эпох назвать трудно.
Уникальность проекта «Певческая традиция Русского Севера XVII–XIX веков», осуществлённого Мужским камерным хором Вологодской филармонии на средства президентского гранта, в том, что от начала до конца над ним работала единая команда, составленная из специалистов различных сфер. Сами изучили сотни певческих рукописей, сами отобрали наиболее интересные, характерные для Русского Севера и нерасшифрованные, сами расшифровали их и сами исполнили со всем скрупулезным следованием древней традиции. В такой широте и разнообразии певческие рукописи Русского Севера ранее не исследовались и тем более не исполнялись. Большинство произведений взяты из собраний Кирилло-Белозерского и Соловецкого монастырей, а также Софийского собора Вологды.
КРЮКОТВОРЧЕСТВО
Большинство современных россиян подлинной древнерусской музыки не слышали. В исторических кинофильмах о Руси, даже снятых мэтрами отечественного кино, звуковая дорожка, как правило, написана советскими композиторами и представляет собой патриотически-приподнятые мелодии, загримированные гуслями под фольклор. На симфонической сцене вероятности встретиться со старинной русской духовной музыкой значительно больше — Мусоргский ввёл в музыкальную ткань своей «Хованщины» несколько подлинных церковных песнопений, а «Всенощное бдение» Сергея Рахманинова написано в духе распевов.
С древней духовной музыкой вологодский хор Альберта Мишина впервые столкнулся ещё на заре своего существования. Одной из первых серьёзных работ коллектива, начинавшего как церковный хор небольшого вологодского храма святителя и чудотворца Николая, и его руководителя Альберта Мишина стала запись в 2001 году совместно с храмом Христа Спасителя диска «Средневековые распевы Русского Севера». Но тогда хор исполнил известные и давно расшифрованные произведения. Спустя десять лет Мишин и его подопечные вернулись к этой работе уже на ином уровне: получение гранта президента России позволило провести процесс оживления песенных текстов, триста и более лет пролежавших в хранилищах без особенного внимания, от начала до конца. От аз до ижицы. От белых перчаток и отдела древних рукописей до дирижёрской палочки и студии звукозаписи.
Собственно, за белые перчатки и древние рукописи в проекте в большей мере отвечала музыковед и медиевист Екатерина Смирнова, преподаватель кафедры древнерусского певческого искусства Санкт-Петербургской консерватории имени Римского-Корсакова. Она же расшифровывала крюковую письменность, благодаря которой произведения пережили века. Нижней исторической границей авторы проекты взяли XVII век. Более ранние произведения могли быть воссозданы лишь как реконструкции, их достоверность снижается. Реформы патриарха Никона оказали огромное влияние на церковную певческую традицию. На диске вологодского хора дониконианские и постниконианские произведения стоят рядом. В том числе и для сравнения.
Увидев в читальном зале склонившегося над пожелтевшими фолиантами человека, никогда не подумаешь, что в этот момент в его голове звучит музыка. Но если это музыкальный этнограф, а перед ним зашифрованный крюками знаменный распев, то так оно, вероятнее всего, и есть. Опыт и тренировка позволяют специалисту «слышать» распев и без хора. Работать расшифровщики стараются с первоисточниками, а копии делать самостоятельно, от руки, путём переписывания. Зачем же в век ксероксов и фотоаппаратов высокой чёткости возвращаться в средневековье и превращаться в переписчика? В возвращении и превращении основная суть работы и заложена.
— Когда переписываешь от руки, ты входишь в эту культуру, погружаешься в контекст эпохи, вдыхаешь её аромат, — объясняет Екатерина Смирнова. — Я считаю, есть такие области культуры и искусства, которые не терпят электронных носителей. То, чем я занимаюсь, относится к их числу. Вы будете во время службы читать псалтирь по электронной книжке или петь по нотам с экрана ноутбука? Я — нет. Да и редко кто так поступает. Святые тексты требуют особого к себе отношения.
Екатерина Смирнова расшифровала немало певческих рукописей, но работу над диском «Певческие традиции…» назвала особой.
— Мы впервые рассмотрели традицию Русского Севера как локальную, — говорит она. — На этой земле издревле располагалось множество монастырей, обителей и скитов, в которых жили преподобные отцы и русские подвижники, и сложившиеся там духовные и певческие традиции, без сомнения, имели влияние и на другие регионы Московской Руси. Для северной традиции характерна богатая многораспевность. Северные распевы более широкие и пространные, чем, например, киевские. Они развёртываются более неспешно.
Эти широта, пространность и непокорность метроному требуют от современных певцов привычки и глубокого проникновения в материал.
— Я работала со многими хоровыми дирижёрами, и все они проходили определённую ломку во время перехода с западноевропейской гармонии, её строя, метра и построения музыкальной фразы к древнерусской, — продолжает Екатерина Смирнова. — Сложнее всего современному дирижёру и хористу избавиться от такого клише, как метр. В древнерусской музыке он свободный.
Вологжанин Альберт Мишин и его хор преодолели этот переход на удивление легко.
— Сколько бы в нас всего ни мешали, национальный ген живёт и распознаёт родное, — говорит дирижёр. — И на эту музыку, несмотря на её сложность и непривычность для уха современного человека, что-то внутри отзывается.
Теперь о сложностях. Мы привыкли к музыке, в которой есть аккордовая фактура, приятная нашему уху. Слышим диссонанс — морщимся. Не скрою, для работы над древними духовными песнопениями нам пришлось в чём-то ломать себя, свои вкусы и воззрения. С одноголосием проблем не возникало — мелодия одна, голос один. Многоголосие — иначе. Есть голос-путь и несколько сопровождающих его голосов, верхние и нижние, которые соприкасаются и расходятся. Если анализировать произведение, как мы привыкли, там сплошной диссонанс. Благозвучного неподготовленный слушатель в некоторых песнопениях может вообще не найти.
Произведения для диска и печатного сборника Альберт Мишин и Екатерина Смирнова отбирали совместно. «Если сказать грубо и приблизительно, старались собрать произведения разных стилей, бытовавших в северных монастырях», — продолжает Альберт Мишин. Во время записи и подготовки к ней они также работали в паре. Дирижёр специально изучил старовизантийскую нотацию, в студии перед его глазами стоял двоезнаменник с крюками и европейскими нотами.
ГАРКНУТИ И ПОКУДРИТИ
Строго говоря, церковный распев не совсем музыка, а скорее интонация, сочинённая, записанная и по древним нотам исполняемая. Слово нараспев. Когда мы читаем стихи вслух, меняем интонацию, чтобы слушатели нас лучше поняли. Это очень близко к тому, что делал автор распева. Мелодия меняется в зависимости от смысла стихов, которые имеют первостепенную важность. Впрочем, низводить церковную мелодию до служебной функции было бы неправильно. В каждом из песнопений мелодия оригинальна, а в некоторых даже поддаётся насвистыванию, как бы кощунственно это ни прозвучало.
Расшифровка крюковой записи и переложение её на современную ноту похоже на перевод с одного языка на другой, причём языков неродственных, где простой заменой одного слова на другое не обойтись — нужно переводить целыми фразами или даже кусками. Да и не переводить даже, а максимально адекватно и точно воплощать заново иными средствами. Екатерина Смирнова сравнивает процесс расшифровки с переводом со словарём. Причём без словарей знаков и попевок действительно не обходятся даже крупнейшие специалисты. Словарей множество, для каждого региона и традиции — свой. Крюковая запись не только сложна, но и хитра. Иногда знаки обозначают вовсе не то, что всегда. Таково «знамя сокровенное» — закодированная информация, рассчитанная на понимание посвящённых.
Европейская нота строга, точна и холодна. Крюки и знамена более информативны и помимо ответа на вопрос «ЧТО исполняю» (итальянская нота этим и ограничивается) подсказывают — КАК исполняю.
Крюком записывают не звук, а интонацию или иногда целый музыкальный оборот. Кроме того, знак обозначает продолжительность звучания, динамику и способ исполнения. Особенно богата терминология, связанная со способом исполнения, к которым исполнитель обязан прислушиваться. Читая музыкальные «термины» той эпохи, удивляешься безграничным особенностям человеческого голоса и богатству русского языка. Вот лишь некоторые — «ступити», «поиграти», «подернути», «выгнути», «двигнути», «тряхнути», «гаркнуть», «голкнуть», «покудрити», «вывертити» и многие другие, значение которых на сегодняшний день остаётся неясным. Отдельные крюки объединяются в группы, образуя мелодические формулы, называемые попевками.
Упомянутое богатство русского языка мешает указаниям быть конкретными и оставляет специалисту по расшифровке и исполнителю огромные возможности для интерпретаций. А потому фамилию расшифровщика, как правило, публикуют на изданных нотах и дисках. И она стоит там в одиночестве. Ведь авторы подавляющего большинства распевов неизвестны. В некоторых рукописях попадаются надписи на полях и даже с фамилиями, но чаще всего сообщается, кому принадлежала рукопись, какому головщику, то есть руководителю хора, или монастырю.
Связь конкретных монастырских стен и произведений, которые были в них созданы, требует особого изучения. Ещё сто пятьдесят лет назад Кирилло-Белозерский монастырь обладал одной из крупнейших в России коллекцией певческих рукописей. А сейчас одноимённый музей-заповедник, расположенный в Вологодской области, не может и листочка с крюками показать посетителям. Рукописи вывезены и распределены между библиотеками и музеями Москвы и Санкт-Петербурга. По словам заместителя директора Кирилловского музея по науке, историка Ильи Смирнова, вывоз начался в конце XIX века, когда монастырь потерял прежнее величие, авторитет и сократил монашеское «население».
— Резкое разделение на центр и провинцию существовало, наверное, всегда, — говорит он. — Чем старше и ценнее рукописи, тем больше внимания к ним со стороны крупных городов. Сохранить что-то существенное в своих стенах было непросто даже такому крупному монастырю, как Кирилло-Белозерский.
Упоминалось, что в глубинке не сумеют сохранить и уберечь святыни. Тогда же, в конце XIX века, в Новгороде появился музей и начался сбор реликвий из близлежащих обителей, а монастырь в те годы располагался как раз на территории Новгородской губернии.
Рукописей нет, знаменитый на всю Россию хор (монастырская гордость) более ста лет как расформирован, подлинное северное многоголосие забыто. Единственное, что сохранил музей из древних певческих традиций монастыря, — акустику своих церквей и храмов, в согласии и своеобразном дуэте с которой сочинялись распевы.
Возможно, следующим этапом работы над ними станет исполнение и запись произведений в тех стенах, в которых они рождались. И в которых их, вероятно, слушали частый гость монастыря Иван Грозный и сосланный в Кириллов опальный патриарх Никон. Успенский собор (XV век) и церковь Гавриила (XVI век) хоть сейчас готовы воскресить акустический дуэт. А петь что-либо в не менее древней церкви Введения Пресвятой Богородицы Илья Смирнов не посоветовал: В XIX веке она подверглась перестройкам, вроде бы и незначительным, но с тех пор распевы звучат здесь глуховато и нечётко.
Сергей Юрьевич ВИНОГРАДОВ