Архив:
«Сегодня небо темнее, чем вчера, и кажется, что звёзды привязаны к нему за ниточки», — говорит Надюша. В полупрозрачных сумерках её лица почти не видно — только поблёскивают в темноте карие глаза. Служба закончилась, мы сидим на лавочке, ждём отца Григория. Он обязательно должен ей «что-то сказать».
Я протягиваю руку к нависшим над нами веткам берёзы, срываю духмяную маслянисто-влажную почку.
— Перестаньте! Увидит матушка — не пустит нас ночевать!
Я внутренне улыбаюсь, представляя, как строгая матушка (игуменья) за столь тяжкое «прегрешение» не пускает нас на ночь в паломническую.
«Надюша», — так уменьшительно-ласково называет пятнадцатилетнюю девчушку отец Григорий. Её искренняя привязанность к нему по-детски наивна и трогательна. Она или молчит, или говорит о нём… Как он её кормил варениками, как принёс ей сыру, как водил к врачу (Надюша — «сердечница»), как называет Надюшей. Видно, что так никто и никогда с ней не обращался.
Девочка приехала в монастырь три дня назад. Но успела уже везде побывать, всё узнать и со всеми познакомиться. Как это у неё так быстро и естественно получилось — ума не приложу. Когда я приехала, утренняя служба уже закончилась. В прохладной тишине пустого храма несколько паломниц мыли полы. Среди них была кареглазая, высокая, тоненькая девочка. Но даже не эта «тоненькость» покоряла и пленяла. В ней была чистота не лица, но лика. Будто ангел, тихий и сияющий, шёл мне навстречу по храму с тяжёлым ведром грязной воды.
В наших совместных «путешествиях» по обители пытаюсь подключить весь свой небогатый «педагогический опыт» и выяснить, что привело её в монастырь. Но девочка тут же настораживается. Она не хочет раскрываться, говорит, что приехала в монастырь с братом и что брата я увижу на службе. На мои банальные вопросы так же вежливо и банально отвечает, что она из многодетной и неблагополучной семьи.
Отец Григорий сказал Надюше утром обязательно исповедаться перед причастием. Надюша ещё никогда не исповедовалась и не причащалась. Она взволнованно зажимает в ладошке свечку. До её исповеди остаётся три человека, два, один… Надюша испуганно оглядывается на меня, крестится и опускается на колени.
Кто-то сказал, что путь к вере у девушек и у юношей различен. У ребят это
всё проламывающая «тяга к универсальному знанию», а у девчонок — чаще «заочно-платоническая» доверительная привязанность-влюблённость в «своего батюшку». Но итог детской, юношеской, ещё не отяжелённой житейской греховностью молитвы — чистое и безкорыстное прославление Его «от избытка сердца». Может быть, то единственное, что Ему от нас и нужно и что мы в отличие от них, юных, дать Ему уже не в состоянии.
— Надюша! — громко произносит она своё имя, со скрещенными на груди руками подходя к Чаше.
— Надежда, — строго поправляет её иеромонах.
— Как хорошо! — шепчет Надюша после службы, уткнувшись мне в плечо.
— Ты не уедешь сегодня? — спрашиваю я Надюшу.
— Нет, я останусь здесь.
«Ну что ж, на всю жизнь ей Господь стержень дал», — подумала я.
Мария Ивановна РЕБРОВА