Несмотря на то что количество писателей в России сопоставимо сегодня с количеством песка на морском дне, русская литература перестала приятно удивлять и радовать. Но речь не об уровне и качестве письма, не о постмодернистском безразличии к смыслам и прозрениям.
Помимо всех прочих недугов русская литература совершенно явственно с некоторых пор страдает раздвоением, разделившись отчётливо на русскую и русскоязычную. Без видимой связи с национальной принадлежностью и местом проживания автора.
Вполне естественно, что произведения, созданные на русском языке, адресованы прежде всего русскому читателю. Но в том-то и странность, что русский читатель зачастую не узнаёт себя в таких творениях. Помимо прямого обращения слово, как звук или цвет, взывает и к иррациональному, порождая ответные, необъяснимые порой душевные переживания. Чтение — это сотворчество. Вживаясь в эпитеты и образы, читатель воссоздаёт спрятанную за ними действительность. Но возможно это лишь в том случае, если читатель и писатель существуют внутри одной системы образов и смыслов. Иначе ни вживание, ни вчувствование не принесут плодов, и диалога с писателем не возникнет.
Для того чтобы понять, необходимо проникнуть внутрь. Что, в свою очередь, невозможно без искреннего, неподдельного интереса, причём интереса пристрастного, склонного истолковывать любые проявления предмета либо как достоинства, либо как досадные ошибки. Радуясь или сожалея соответственно.
Сегодня русскоязычные произведения наводнены слабоумными, патологически жестокими и сексуально озабоченными персонажами, типичными скорее для исправительных учреждений, а не для повседневной жизни. В отличие от них убийцы и растлители Достоевского отчего-то не вызывают отторжения и недоумения. Читатель узнаёт в его персонажах своих соотчичей и, чувствуя авторское сожаление по их поводу, сам начинает сожалеть и скорбеть. Происходит это потому, что ни русский писатель Достоевский, ни целая плеяда других русских писателей не ставили своей целью отомстить России за крепостное право, пакт Молотова — Риббентропа или что-нибудь ещё в этом роде. По этой самой причине ничто не мешало их верному восприятию и воспроизведению образа страны и её народа. Потому в литературу входил русский человек со всеми возможными достоинствами и недостатками, своеобразный и тем интересный. Существо же, которое под видом русского человека ныне вводится в литературу русскоязычным писателем, напоминает зачастую то самое чудище, которое «обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй».
Получается какой-то замкнутый круг: русскоязычный писатель адресуется к носителю языка, которого знать не хочет и на дух не переносит. Зато изображает его в самом неприглядном виде. При этом изначально русскоязычный писатель обречён говорить сам с собой или с узким кругом единомышленников, с меньшинством, снобистски противопоставляющим себя большинству и, как и всякая кучка снобов, претендующим на роль элиты.
Элитарность — это всегда обладание чем-то, доступным лишь немногим.
Хорошо, когда дело касается передовых идей просвещения — ведь рано или поздно большинство подтягивается за элитой. Но русскоязычный писатель, чьё творчество обретается за пределами русской эстетики, настроен на воспроизводство не действительности, а её изнанки. В этом вывернутом мире всё выглядит совсем не так, как на поверхности. Попадая в этот мир, герои оказываются психопатами, аскеты — импотентами, гении — сексуально неудовлетворёнными невротиками. А место Автора занял производитель текстов, которого не интересуют ни читатель, ни лицевая сторона действительной жизни. Разделение современной русской литературы на русскую и русскоязычную — это разделение на «отсталых» писателей-традиционалистов и продвинутых создателей текстов.
Элитарное знание об изнанке учит не доверять реальности. Именно недоверие всем и вся, взгляд на мир, словно через осколок волшебного зеркала, обособляет современную элиту и внушает ей ложное чувство якобы понимания истинной природы вещей.
Как только человек, называющий себя писателем, берётся рассуждать в духе и терминах «победившего фрейдизма», можно смело утверждать, что перед нами писатель, работающий на глобалистский проект, призванный разделить человечество на «элиту» и «быдло».
Тот, кого мы условились называть «русскоязычным писателем», воображает, что знает о человеке вообще, а уж о русском человеке, в частности, и подавно нечто такое, что может отбить охоту прекраснодушничать. Снова и снова заводит он свою шарманку, похабя и уродуя всё кругом себя, убивая литературу и кино, театр и музыку. В результате всё творческое многообразие превращается в одну сплошную порнографию.
Грань между русскими и русскоязычными писателями проводится вовсе не для того, чтобы разбить писательское сообщество на своих и чужих. Действительность заставляет констатировать как свершившееся раздвоение, так и заявляющие о себе его последствия для отечественной культуры.
Современная мировая элита и те, кто тщится примкнуть к ней, — это люди, рвущие связи с космосом, не укоренённые нигде и не связанные ни с каким местом. Причины раздвоения русской литературы просматриваются в кризисе человека, в кризисе понимания им самого себя, в конфликте человека с остальным тварным миром. Человек постепенно утрачивает своё место в этом мире, отчуждается от него и превращается в кочевника, ничему не доверяющего, ни к чему не привязанного, делающего ставку на потребление и удовольствия.
Однако большинство, устав от элитарных игр и снобизма, взыскует сегодня подлинного Смысла, способного вновь превратить человека в органичную часть космоса. Мир стоит на пороге создания нового интернационала, задачей которого станет восстановление подлинного бытия и реабилитация лицевой действительности. Для осуществления этого потребуется не свержение некой персонифицированной власти, а уничтожение духа потребительства и гедонизма, не социальная, но антропологическая революция.
Светлана Георгиевна
ЗАМЛЕЛОВА