Объявление войны меня застало на работе 22 июня в воскресенье. 23 июня вручили повестку в военкомат в Кунцево. 25-го меня провожала вся моя семья.
Выехали 26-го в ночь с Пресненской заставы в 11 часов. Мария дождалась, пока отошёл поезд. Тяжело было расставаться, зная, что или вернусь, или убьют, но смирился с мыслями, что так надо. До Вязьмы ехали 15 часов, и там мы уже встретили эшелон с ранеными. 28 июня приехали в город Смоленск. Он горел. Его подожгли при бомбёжке. 30 июня приехали в Витебск, но до этого раза три поезд с самолёта обстреливали и один раз бомбили. Человека четыре или пять убили, но состав не потревожили. А назначение было в город Оршу, но она была уже взята немцами. Нас дальше не пустили, хотели оставить в Витебске. Начальник пошёл получать оружие, но вместо винтовок там оказались лопаты. Тогда он, размахивая «наганом», приказал нас отправить обратно, где мы могли бы получить оружие и обмундирование. 3 июля мы приехали в город Вязьму, Смоленск ещё горел. В Вязьме нас сформировали, одели и дали знать, кто в какой части и роде войск способен служить.
Меня зачислили в 16-й пограничный полк, который находился на границе и под натиском немцев отступил, много потеряв личного состава. Здесь нас начали обучать, как нести пограничную службу, следить, чтоб солдаты не уходили с фронта, и так далее.
25 августа мы выехали на фронт на машинах, и у города Белый Смоленской области нам поручили заставу в деревне Дроздово. Возле нас стояли «Катюши», за которыми фашисты охотились. 31 августа немец пробил оборону и пошёл в наступление со стороны города Белый. Наша армия начала отходить, но мы заняли оборону. Нам дали противотанковые гранаты и бутылки с горючим. Одни сутки мы простояли, и нам дали приказ выходить по Минскому шоссе в сторону Вязьмы. А по шоссе идут гражданские с коровами, имуществом, пушки, миномёты, солдаты, то есть невозможно ни обогнать, ни пройти. Некоторые из нашего полка ушли за Вязьму и где-то растворились, а мы остались в назначенном месте. Немец бросил четыре десанта из двадцати человек на Вязьму, и нам казалось, что мы находимся в окружении, а немец обстреливает шоссе и пространство вокруг Вязьмы. Все в панике. Командиров нет. К вечеру собрались мы человек пятьдесят и пошли в обход лесом. Мы нашли высшее начальство, и нам объяснили, что мы находимся в окружении. Немцев мы близко не видели; они лишь несколько раз бросали десант с самолёта и обстреливали два наших полка. Затем мы пошли выходить из окружения, но немцы уже заняли оборону, и мы пошли в наступление на деревню Рыжово — от Вязьмы километров 12 — 15. Деревня горит. Немцы бьют по нам с миномётов. Я шёл рядом со станковым пулемётом. Он стоял на повозке. Вёл огонь командир батареи Павел Иванович Морозов, очень смелый пограничник. Но нам не даёт поднять головы немец. Вдруг пулемёт наш замолк. Я подхожу к Морозову, а он на меня матом. «Уходи от меня, — го-ворит он, — я ранен в ногу». А пулемёт больше стрелять не может. Я отполз. Рядом с моей головой разорвался снаряд. Оглушило, почувствовал боль, бежать вперёд уже не мог. Командира полка убили, получилось замешательство. Дальше идти всё труднее. Много раненых, слышны стоны, есть убитые, но немец не отошёл. Прорвали небольшое кольцо, из него ушли вправо, зашли в деревню. Нас никто в хату не пускает: «Немцы вчера были у нас и приказали никого из русских солдат не пускать». Наша разрозненная деморализованная армия осталась без единого начальника. В лесу нас обстреливают с самолётов и верхушек деревьев, мы находимся как крысы в крысоловках. К нам бросают листовки немцы, с самолётов приказывают сдаваться.
Наших уже не узнать. Кто солдат, кто офицер? Сорвали знаки различия, остригли волосы, в общем, все стали солдатами. Я пошёл по лесу, нашёл военную технику, продовольствие, обмундирование. Надел на себя четыре рубашки, четверо кальсонов, бушлат. Взял примерно три килограмма сахара. Вдруг слышу, бегут за мной по лесу немцы. Я одного из них убил. Затем мы с другом свернули в болото, зашли, чтобы немцы нас не видели, сели на кочку, а ноги в воде, упёрлись спиной в берёзку. Проснулся 13 сентября, вода в болоте замёрзла, и ноги к воде примёрзли. Вижу, будто сон, а может, и наяву, что на берёзе, прислонившись к которой я уснул, сидит Божия Матерь (как икона) и говорит мне: «Не пугайся. Я пришла тебя спасать». У меня слёзы на глазах, я встрепенулся, приподнялся и начал выходить из болота. Огляделся, кое-где увидел своих солдат — разноцветную голодную стаю. Нас собралось человек семьдесят. Мы пытались пройти на свою сторону, но не было руководства, так мы и бродяжничали часов до двенадцати ночи почти поодиночке, так как нас везде обстреливают. А у немцев было правило: наших не брать, а уничтожать. Затем подошёл к нам замполит, всех нас собрал, кто был поблизости, и сказал: «Вот здесь ждите нас, а мы пойдём в разведку и узнаем, как нам пройти незаметно». Мы остались, прошло уже часов девять. Они не вернулись, и мы все разошлись. Я с другом пошёл посмотреть дорогу, как пройти незаметно лесом на свою сторону. Вышли на большак. Немецкий фронт пошёл вперёд, к Можайску. Наша армия без боя отходит. Дорога прямая, всматриваемся и видим: прямо на нас идёт вышедшая из леса немецкая пехота, но шума и стрельбы нет. Откуда ни возьмись на мотоциклах появились немецкие офицеры. Они вели связь. Один из них приказал всем русским поднять руки вверх, а сам начал наставлять на меня и моего друга «наган». Затем обыскал нас, у одного обнаружил гранату и со всего размаху рукояткой «нагана» ударил по голове. Солдат упал и остался лежать, а нам дали команду идти влево, в деревню. За нами ехал мотоциклист. Когда пришли в деревню, там наших солдат полна улица. Нас остановили возле колхозного сарая для обыска. Приказали сдать бритвы, ножи, снять хорошие сапоги. Холодно, легли на землю, укрылись соломой, часа три полежали, затем нас подняли и повели к Вязьме. Колонна растянулась километра на четыре. По дороге к нам присоединяют наших солдат, охрана сильная, с собаками. Идём большаком на Спас-Деменск. Прошли километров 20 — 25. Люди не могут идти, падают с голоду; кто идёт медленно или отстаёт — пристреливают. У меня силы начинают сдавать, идти не могу, вижу, что отстаю. Думаю, вот-вот упаду. Это было 13 ноября. За ночь намело много снега, идём деревней, и под ногами я увидел кусок сам не знаю чего, поднял, попробовал.
Оказалосчто-то мёрзлое, но съедобное. Это оказался кусок свиного сала с горохом килограмма на полтора. Иду, а сам жую и чувствую, что силы у меня прибавляются. Ну, думаю, жив буду, а может, и убегу в сторону леса. Идёт рядом конвоир, разговаривает с нами, и мы удивляемся: говорит на ломаном русском языке. И сказал нам: «Мы чехи, сменили немецкую охрану. Охранников здесь осталось мало, скоро будет лес». Охранники говорят: «Мы этой дорогой уже прогоняли русских и разрешали бежать им в лес. Так делайте и вы. Мы будем стрелять, но не по вам. А если здесь не уйдёте, там труднее будет убежать, так как нас сменит немецкая охрана». И действительно, прошли километров пять. За это время чехи никого не убили, а наоборот, поднимали и ставили на ноги. Кто не мог идти, оставляли, но не убивали. Я вроде оправился. Берусь за брюки и к лесу, за мной дружок. Смотрю, там и там бегут наши солдаты. Мы легли в окоп, идёт стрельба, но убитых нет. Тогда мы вылезли из окопа, боясь, что нас обнаружат или собаки загрызут, и побежали в глубь леса. Вот так с помощью чехов мы ушли, пройдя лесом километров пять. Вышли на поляну, видим — деревня, стоит старик и топит баню, готовясь к престольному празднику Михайлова дня. Мы накопали картошки, сварили. От старика мы узнали, что в деревне немцев нет. Зашли в крайнюю хату. Одна женщина нас накормила, чем могла, но нам казалось мало, потому что мы больше двух дней совершенно ничего не ели, и спросили, где бы ещё нас подкормили. Она указала хозяйку, у которой муж, сын и дочка в армии. Хозяйка была нам очень рада, поставила на стол щи, суп, картошку, кашу, холодец, а мы всё едим и едим. Нас было четыре человека. Хозяйка удивляется: что ни подаст, мы всё едим, затем спросила: «Может, молочка кипячёного выпьете?» Мы не отказались, выпили. Затем кто полез на печку, кто на полу, и всю ночь не могли уснуть, мучились животами, которые, казалось, вот-вот разорвутся. К утру пришла хозяйка, за стол не стала нас сажать, дала буханку хлеба и отправила, так как уже передали, что в эту деревню идут немцы. Так мы отпраздновали сытно Михайлов день.
Пробирались к своим частям. Идём лесами, а к вечеру ближе к деревне. Напросим хлеба, а сами опять к лесу на ночь. На подходе к магистрали Москва — Минск нас увидел охранник, гнавший по дороге военнопленных. Свистком и выстрелом приказал остановиться и встать в шеренгу. Он гнал наших человек пятнадцать. Вечером оставили нас ночевать в деревне, на большаке. Здесь был бой. Нас заставили закопать убитых, загнали во двор, поставили охрану. Немец распорядился нас накормить картошкой. Нам дали два ведра картошки, затем ещё ведро. Четверо солдат не могли есть. Тогда один из нас вызвался один съесть ведро картошки. Он один съел ведро картошки, а нам дал махорки по две осьмушки. Проходит 3 — 5 минут. Он так заорал, что мы привстали, хотя курим, а он просит помощи, такая резь в животе, а мы помочь не можем, но дали знать охраннику. Он что-то гавкнул и стрельнул, и вся была его помощь. Когда я подошёл к солдату, он почти потерял сознание. Я нажал коленкой на его живот, и у него пробка из прохода выскочила. Меня начали ругать ребята, думая, что я ему живот разрезал, а больной полежал минут пять, поднял голову и говорит, что я спас его, и стал меня благодарить и оставшиеся у него две осьмушки махорки подарил мне. Утром нас погнали в Вяземский лагерь, а оттуда строить мост. Стемнело, и, когда проходили деревню, я прислонился к дому, и охрана прошла мимо меня. Тут же я подался к лесу, перешёл речку, воды было по грудь. Прошёл лесом, увидел ригу, где сушат лён. Я вошёл в ригу, а в деревню не пошёл. Залез в сушилку, обсушился и там же уснул. Наутро подался к лесу. К вечеру пошёл дождь. Захожу в деревню, в крайнюю хату. Голоден, никого нет, а на столе картошка, хлеб. Я огляделся, засунул за пазуху хлеб, а хозяйка увидела меня при выходе, взяла палку и бьёт по спине. А я вроде и внимания не обращаю, но она побежала жаловаться старосте и кричала. А я знал, что в той деревне Буливино вчера ночью остановились немцы. Тогда я пробрался огородами и опять направился в лес…
Егор Алексеевич АЛЕКСЕЕВ