В 1920 году в Мариинском театре ставили оперу А.Н.Серова «Вражья сила». Фёдор Иванович Шаляпин был одновременно режиссёром спектакля и исполнителем партии Ерёмки. Когда возник вопрос о том, кто может создать декорации и костюмы для «Вражьей силы», не сговариваясь, решили просить об этом Бориса Михайловича Кустодиева.
Сам Шаляпин приехал в мастерскую художника.«Жалостливая грусть охватила меня, когда я, пришедши к Кустодиеву, увидел его прикованным к креслу, — вспоминал Фёдор Иванович. — По неизвестной причине у него отнялись ноги. Лечили его, возили по курортам, оперировали позвоночник, но помочь ему не могли. Он предложил мне сесть и руками передвинул колёса своего кресла поближе к моему стулу. Жалко было смотреть на обездоленность человечью, а вот ему как будто она была незаметна: лет сорока, русый, бледный, он поразил меня своей духовной бодростью — ни малейшего оттенка грусти в лице. Блестяще горели его весёлые глаза — в них была радость жизни.
Я изложил ему мою просьбу.
— С удовольствием, с удовольствием, — отвечал Кустодиев. — Я рад, что могу быть вам полезным в такой чудной пьесе. С удовольствием сделаю вам эскизы, займусь костюмами. А пока что, ну-ка, вот позируйте мне в этой шубе. Шуба у вас больно такая богатая. Приятно её написать.
— Ловко ли? — говорю я ему. — Шуба-то хороша, да возможно — краденая.
— Как краденая? Шутите, Фёдор Иванович.
— Да так, — говорю, — недели три назад получил её за концерт…
— Да как же это случилось?
— Пришли, предложили спеть концерт в Мариинском театре для какого-то, теперь уже не помню какого, «Дома» и вместо платы деньгами али мукой предложили шубу. У меня хотя и была тататка кенгуровая, и шубы мне, пожалуй, брать не нужно было бы, но я заинтересовался. Пошёл в магазин. Предложили мне выбрать. Экий я мерзавец-буржуй! Не мог выбрать похуже — выбрал получше.
— Вот мы её, Фёдор Иванович, и закрепим на полотне. Ведь как оригинально: и актёр, и певец, а шубу свистнул.Посмеялись и условились работать».
Борис Михайлович решил написать портрет Шаляпина на фоне русской зимы и широкой масленицы. Был заказан холст. Началась работа. Кустодиев в эти минуты весь преображался, становился каким-то подтянутым, сосредоточенным, казался ушедшим от действительности. Портрет он написал за два с половиной месяца. Работал, сидя в кресле. На потолке укрепили блок, через который была пропущена верёвка с привешенным на её конце грузом, с помощью которой Кустодиев сам, без посторонней помощи, мог приближать большой холст к креслу.
Картину наклоняли так, что художнику приходилось работать, глядя вверх, как при написании плафона (это с его-то болями в шее и руках!). Работал наугад и ощупью. Трудно себе представить, как мог он создать такую махину, видя лишь небольшие участки своей работы. Можно только подивиться изумительному расчёту и уверенности в своей работе!
Сын Кустодиева вспоминал об одной смешной подробности при работе над портретом: «Любопытно было смотреть, как "позировала" любимая собака Фёдора Ивановича — чёрно-белый французский мопс. Для того чтобы он стоял, подняв голову, на шкаф сажали кошку, и Шаляпин делал всё возможное, чтобы собака смотрела на неё».
Кустодиев стремился сделать портрет живым, праздничным.
Огромная фигура Шаляпина в шапке и меховой шубе нараспашку возвышается на взгорье над праздничным гуляньем. Поза его несколько театральна. Взор обращён на происходящее. Широкая «кустодиевская» ярмарка разворачивается за его спиной: балаганы, скоморохи, лоточники, мчащиеся сани, весёлые извозчики, толпы народа у карусельных гор. Вдали — церковь, запорошенная снегом… И центром этой «кустодиевской Руси», изображённой на полотне, является человек, в котором талант народа выразился во всей полноте. Великий артист до самой своей смерти не расставался с этой картиной и ценил её выше всех других своих портретов — за широту, размах и «русский дух».
Сам Кустодиев напишет однажды: «Не знаю, удалось ли мне сделать и выразить в моих вещах то, что я хотел, — любовь к жизни, радость и бодрость, любовь к своему "русскому" — это было всегда единственным "сюжетом" моих картин».
«Церковь на моей картине — моя подпись», — слова Кустодиева.
Мальчишкой он, сын преподавателя духовной семинарии, ученик этой семинарии, пел в церковном хоре Астраханского собора. Готовился стать священником (большинство его родственников принадлежали к духовному и купеческому сословию) и стал бы им, если бы не тяга к рисованию, проявившаяся в ранние годы.
Всерьёз увлекшись искусством, он в 18 лет оставил семинарию, уехал в Петербург и поступил в Академию художеств. Занимался в мастерской у И.Е.Репина. В нём обнаружился дар портретиста, и руководитель мастерской пригласил его к себе в помощники для работы над картиной «Заседание Государственного совета». Правая часть её в значительной степени написана Борисом Кустодиевым.
И.Е.Репин скажет об ученике: «Вот художник здорового и сильного таланта… Я подчёркиваю определение таланта Кустодиева, как именно здорового; его привлекает к себе истинная красота, не манерничанье, не условности, коими так увлечены многие из его товарищей. Я пророком не буду, но предскажу Кустодиеву будущность широкую — и в том, поверьте, не ошибусь».
В сентябре 1900 года, вместе с двумя студентами Академии художеств, Кустодиев едет на Волгу собирать материал для конкурсной картины. В Кинешме молодые художники сошли с парохода, сели в телегу и поехали лесом в заволжскую сторону. Извозчик привёз их в большое село Семёновское-Лапотное, посреди которого на широкой площади гудел шумный базар: торговые ряды с грибами, ягодами, яблоками, соленьями, рогожами, кадками… И посреди них движется яркая, пёстрая толпа: крестьяне в красных кафтанах, молодицы в цветастых сарафанах и ярких полушалках, купчихи в модных сапожках… Художники были поражены увиденным. Особенно Борис Кустодиев. Ему стало ясно, тема для конкурсной картины найдена — «Базар в деревне»!
Он поселился на окраине села. Тогда Кустодиев ещё не ведал, что судьба уготовила ему подарок не менее ценный — здесь, в соседнем поместье, он встретит 19-летнюю красавицу Юлию Евстафьевну Прошинскую, которая станет его женой и преданным другом.
Конкурсная картина была удостоена золотой медали. Кустодиева послали на два года в Европу. Но он не пропутешествовал и пяти месяцев. Писал друзьям из-за границы: «Меня не прельщают Париж, Мадрид, Севилья, меня тянет в Семёновское-Лапотное».
Рядом с любимым селом, на краю небольшой подлесной деревушки Маурино, художник, любивший всё русское, построил дом затейливой архитектуры, напоминавший старинный терем. Он и стал мастерской Бориса Кустодиева.
С наступлением весны художник с женой приезжали в деревню. До глубокой осени писал Борис Кустодиев портреты, сцены из народной жизни, пейзажи…
В 1906—1908 годах впервые закружились кустодиевские хороводы, зашумели красочные ярмарки. Вспомним картины Бориса Кустодиева «Базар в русской деревне», «Ярмарка» (1906), «Ярмарка» (1908), «Праздник в деревне» (1907), «Гулянье» (1909), «Провинция» (1910)…
Бориса Кустодиева по предложению И.Е.Репина и других профессоров Академии художеств избирают академиком.
К 1910 году он становится всемирно известным художником. Его картины появляются на выставках в Париже и Берлине. Ему присуждаются золотые награды. А он говорит: «Вот и эта медаль (Международной выставки в Мюнхене) — я очень рад, что она на меня не повлияла». И читает книги о старинных иконах, часто рассматривает их. Особенно Кустодиев ценил иконы новгородских мастеров. Говорил сыну: «А ведь это они изображали мужичков, которых видели рядом с собой, удивительно просто, жизненно и в необычайно сильной живописной манере. Чудо, как хорошо! Далеко иностранцам до наших шедевров в смысле простоты и выразительности изображения. У наших — величие образа и композиции, а у итальянцев — манерность и накрученность».
Мировую знаменитость ищут сиятельные заказчики, а он сбегает от них в свой «Терем». Там, и только там, он по-настоящему счастлив… Родились сын Кира и дочка Ира. Иру он носит в грибной корзинке в лес, а сыну рассказывает о лесных травах и медленно плывущих по небу облаках.
Живопись Кустодиева делалась всё более красочной, приближаясь к народному искусству. На хорошее дело, как известно, всегда много ревнивцев. Мало кому столько доставалось от художественной критики и коллег-живописцев, сколько ему. Футуристы ругали мастера за то, что он никак не может порвать со своим учителем И.Е.Репиным и всё «оглядывается на передвижников». Корифеи «Мира искусства» «едва допускали Кустодиева к себе». Художественные «критики» больших газет называли его искусство «лубочным».
Кустодиев довольно спокойно относился к подобным выпадам в свой адрес и работал, невзирая не хулу и брань. Энергия и жизнелюбие его были поразительны. С 1916 года, прикованный в результате тяжёлого заболевания позвоночника к креслу-каталке, он, несмотря на частые мучительные боли, бывал на премьерах в театрах и даже совершал дальние поездки по России.
Его не сломило и то, что в двадцатых годах на него навесили ярлык «певец купцов» и о нём просто «забыли». Как, впрочем, «забыли» Нестерова, Васнецова и других мастеров русской живописи.
Но он, как и прежде, остался верен себе. В 1920 году Борис Михайлович создал серию ярких, озорных, под лубок, акварелей «Русские типы». Его литографские иллюстрации в сборнике «Шесть стихотворений Некрасова» (1922), рисунки к повестям Николая Лескова «Штопальщик» (1922) и «Леди Макбет Мценского уезда» (1923), полные жизни и глубокой правды, стали гордостью отечественной графики.
«Говорят, русский быт умер, что он "убит" революцией, — говорил Кустодиев. — Это чепуха! Быта не убить, быт — это человек».
Он писал сокровенное: Русь, которая дорога ему. Трудился по двенадцать часов в сутки. Одна за другой появляются его картины: «Христосование» (1916), «Вербный торг у Спасских ворот» (1917), «Купчиха за чаем» (1918), «Масленица» (1919), «Извозчик в трактире» (1920), «Половой» (1920).
За год до смерти Кустодиев закончит работу над картиной «Русская Венера» (1925 — 1926), ставшую завершающим аккордом в его искусстве. Само название откровенно соотносит эту вещь с великими творениями мировой классики.
Молодая здоровая крестьянка моется по-русски, с берёзовым веником в деревенской бане. Весёлое, курносое, смеющееся лицо без тени жеманства устремляется на зрителя. Естественная простонародная красота будто бросает вызов образцам классики, утверждая, что истинная красота всегда связана с красотой народной. Последним произведением художника был этюд триптиха «Радость труда и отдыха».
…Кто-то верно подметил: это был человек, мелькнувший как метеор и оставивший огромный след в русской живописи.
Незадолго до своей кончины художник попросил посадить на его могиле берёзу и не ставить надгробную плиту.
Борис Михайлович Кустодиев ушёл из мира в 49 лет, оставив нам свои картины — воистину настоящий праздник русской живописи.
Наталия Петровна и Лев Михайлович АНИСОВЫ