Вопрос о Церкви. Многих внешних смущает сегодня то, с какой властью выносит она свои суды о самом главном. Всегда ли справедливы эти суды? И кто дал ей такую власть? Но разве это не тот же самый вопрос, с каким обращались и ко Христу Его враги, прежде чем взять Его и предать смерти: «Скажи нам, какою властью Ты это делаешь, или кто дал Тебе власть сию?» (Лк. 20, 2).
Антон Караваев, г. Челябинск
Этот вопрос, который задают враги Господа с целью уловить Его, имеет — вне зависимости от намерения вопрошающих — и добрый смысл. Такой вопрос должны бы задавать себе все священники, все, кто наделён властью, и давать на него ясный ответ. «Какой властью я это делаю?»
Истинно говорю вам: что вы свяжете на земле, то будет связано на небе, — говорит Христос Своим служителям. Если определения Церкви следуют тому, что установил Христос, Его суды будут следовать установлениям Церкви. Ибо Христос не может позволить, чтобы Его собственные установления кем-то попирались. Христос не примет как Своих тех, кого Церковь предала анафеме и запрещению. Но если определения Церкви несправедливы, милосердный Христос найдёт тех, кто изгнан из неё, и утешит их, как утешил Он изгнанного из Церкви первосвященниками и фарисеями исцелённого Им слепорождённого.
И что разрешите на земле, то будет разрешено на небе, — добавляет Господь. Христиане как бы связуют Бога. Какая страшная ответственность! Между небом и землёй, между временем и вечностью есть связь. Откровение Христово совершенно ясно: то, что нам удаётся связать или развязать здесь и сейчас, оказывается связанным или развязанным в Боге навеки. И не только для нас, но и для других. Никакое определение Церкви не связывает так крепко на небе, как разрешение от греха нелицемерно кающегося на исповеди грешника. Наказание, которое он понёс, достигло своей цели, и теперь он должен быть прощён и утешен. «Примири и соедини его святей Твоей Церкви о Христе Иисусе Господе нашем», — молится священник во время таинства. Принятый снова в общение с Церковью грешник, если покаяние его глубоко, может узнать в своём сердце, что прощение его действительно совершилось на небе. Власть вязать и решить — это то, благодаря чему Церковь становится Церковью. Это то, где мы узнаём Христа посреди нас и где Дух Святой являет Своё водительство и люди обретают способность говорить друг с другом во имя Божие.
Велика честь, которую Христос воздаёт Своей Церкви. С какой готовностью Бог отвечает на её молитвы! Истинно также говорю вам, что если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного. Многое обещает молитве веры и чудесно исполняет Свои обещания Господь, но особое благоволение являет Он к совместной молитве. Двое — это просто значит, что не один. Никакой небесный закон не ограничивает число участников молитвы. И никакие расстояния не могут препятствовать такой молитве. Но чего бы мы ни попросили, наша молитва должна быть всегда согласна с тайной Креста Христова, с догматами и заповедями Божиими, с нашей верностью истине. Если мы собраны во имя Христово, среди нас незримо присутствует воскресший Христос со Своей Божественной силой. В Откровении апостола Иоанна Богослова Господь Иисус Христос стоит посреди семи светильников, символизирующих Его присутствие посреди церквей. Он с нами, в нашем святилище, в наших таинствах, в наших сердцах присутствием Духа Святого, в наших телах и во всяком деле, о котором мы просим.
Вы часто говорите, что советская империя рухнула, потому что была построена не на камне. А православная монархия? Разве это не была власть, зиждущаяся на христианских принципах, имеющая благодатную помощь свыше — то, о чём Вы любите постоянно напоминать? Почему же последовало такое страшное её падение, как будто она была построена на песке?
О.В.Мартынов, г. Суздаль
После всего, что произошло, должны ли мы заключить, что православная монархия в целом потерпела поражение? Да, по отношению к идеалу христианской цивилизации и культуры, которые православная монархия хотела осуществить. Но будем справедливы, это следует измерять только согласно человеческим меркам. Ибо все человеческие дела и среди них устроение жизни государства и общества на христианских началах в конечном счёте с неизбежностью обречены на поражение. Никогда не существует совершенного успеха в рамках земной истории. В искушении осуществить христианский идеал здесь и сейчас, на земле и во временной истории, всегда присутствует тень Вавилонской башни. Как если бы судьба человечества могла завершиться на этой отпавшей от Бога земле, как если бы его история могла найти свою цель и свой смысл во временном. Всякий земной град и даже православная монархия — непрочное соединение Иерусалима и Вавилона, Града Божия и града зла. Часто соблазняются словами Блаженного Августина о «земном граде» и делают из этих слов неправильные выводы. Ясно, что взятый по существу «земной град», временный град, не есть что-то проклятое Богом. Это нормальное место, где живёт человек, созданный Богом, благословлённый Им: Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею (Быт. 1, 28). Это земля, где мы должны умножать таланты, вверенные нам. Одно дело создать теоретическую модель общества, где царствуют правда, порядок и мир, заповеданные творению, предназначенные для нашего земного существования, — то, без чего не может обойтись наша временная жизнь. Ничто как православная монархия не может содействовать созданию и сохранению этих ценностей. Но после этого следует тотчас же добавить, что не сюда должен быть направлен наш духовный взор или, если угодно, идеальный замысел, обозначающий цель, к которой должна устремляться наша деятельность.
Если бы такой замысел был действительно осуществим, временная деятельность человека прямо соответствовала бы его возрастанию в вечном. Но вот то, что реально существует: мы имеем не только доброе естество, которое восхотел даровать нам благой Творец, в истории и в жизни постоянно обнаруживает себя наше падшее естество, ослабленное и искажённое грехом.
Среди как будто самых благоприятных обстоятельств мы видим повсюду неистребимое и многообразное присутствие греха и зла. Только на краткие мгновения траектория человеческой деятельности становится единой с идеальным путём, ведущим к Богу. Человек постоянно уступает своим страстям и даже во граде справедливости покоряется прежде всего воле власти. Мир, как правило, — торжество силы, а то, что именуется порядком, основано не на согласии и любви, и этот порядок — не более чем «упорядоченный безпорядок». Каждое благо и каждую ценность этой земли, именуются ли они родиной, искусством или наукой, даже если они устремлены к высшей цели, следует воспринимать как промежуточную цель, как ступени восхождения к Богу, как то, через что человек достигает высшего блага. Увы, в наших руках эти блага, эти ценности нередко разрушаются в самой своей сущности, превращаясь в чудовищные карикатуры. Здесь не следует сразу же говорить о пессимизме историков-атеистов, выносящих приговор всякой политической системе, в особенности православной монархии. Они констатируют повсюду торжество греха, зла, решительно побеждающего силы добра: православная монархия для них в обозреваемом периоде истории, с точки зрения провозглашаемого ею идеала, — только насмешка над ним. Сознавая слепоту этих историков там, где они добросовестно заблуждаются, не видя главной — светлой стороны жизни, мы, христиане, не можем не признавать их частичной правоты. В коллективной истории мы находим тот же горький опыт поражения, что и в личной жизни в нравственном плане: Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю (Рим. 7, 19).
То, что было вначале прекрасной мечтой, благородным предприятием, по мере того, как теоретический его образ уточнялся, всё более вызывало разочарование. Всё яснее обнаруживался разрыв между тем, чем люди хотели бы быть, и тем, чем они остаются и фактически становятся. Наступает день, когда это расстояние становится слишком большим, и перед нами разверзается бездна.
Но всякое поражение во временной жизни, каким бы оно ни было, не должно приводить нас в отчаяние, как это бывает с не знающими Бога людьми, когда они видят, что все их возможности исчерпаны. Ибо наша надежда устремляется дальше и выше. Да, всё земное приговорено к исчезновению, и зло возрастает. Но Бог никогда не обещал нам, что мы будем непременно успешными в земных делах. Вот почему православное богословие — снова и снова будем повторять эту мысль — отвергает как иллюзию надежду тысячелетнего царства, царства праведников со Христом на этой подчинившейся злу и смерти земле и во временной истории. Скорее мы должны ждать противоположного. Мы постоянно напоминаем о том, что ни с чем не сравнимые гонения на Церковь, последовавшие за крушением православной монархии, явили не только небывалое число мучеников и исповедников, но небывалое отступничество от веры. Всё определяется только этим выбором.
Подлинная история — та, которая имеет смысл, — не завершается в обозримом пространстве времени, ибо не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего (Евр. 13, 14).
Часто спорят о том, что выше — созерцательное или деятельное христианство. Но разве Господь не сказал о сидящей у Его ног Марии, что она благую часть избрала?
З.А.Колесникова, г. Курск
Когда нашей души касается благодать Христова, ей открывается новая жизнь. Она находит Бога повсюду, но сознаёт, что только в молитве, в слушании Бога Бог даёт приблизиться к Себе. Однако Бог не есть исключительно Бог тех, кто удалился в пустыню или в монастырь. Он также Бог остальных людей, живущих в больших городах. Он Сам ведёт деятельную жизнь, так что Христос говорит: Отец Мой доныне делает. Бог даёт бытие и действие, и то, и другое являют Его Личность. Вот почему созерцательный человек находит Бога и в кипучей деятельности, как в молчании и покое.
Бог совершил очень великое дело, сотворив этот мир и вверив его людям. Бог совершил очень великое дело, окровавив Свои руки на Кресте, чтобы избавить нас от вечного зла. И Он призвал людей, как говорит апостол Павел, к соработничеству с Ним. Кто завершит созидание этого мира? Следует ли доверить эту невероятную задачу тем, кто не верит в Бога? Бог ждёт, что мы, христиане, возьмём на себя эту задачу, и требуются созерцательные люди, чтобы дело было совершено.