Мне и самому интересно, как это я объехал весь белый свет и ни разу не был в Китае? А ведь Китай занимает большое место в моей жизни. Начать с того, что моей пронзительной отроческой мечтой было иметь китайскую авторучку.
А красочный настенный календарь у соседей, на котором была изображена китаянка такой красоты, что я, приходя к ним, как-то даже стеснялся посмотреть в её сторону. И уж конечно, незабываемый китайский фильм «Седая девушка». Девушка, тоже необыкновенной красоты, сражается с оккупантами, попадает в плен, подвергается пыткам, седеет от них, но не сдаётся. А великая песня «Москва — Пекин»? Это прямо был гимн нашей дружбе. Расправляющий грудь и плечи марш. Помню всегда:
Москва — Пекин, Москва — Пекин,
Идут, идут вперёд народы
За прочный мир, за светлый мир
Под знаменем свободы.
И ударяли припев:
Сталин и Мао слушают нас,
Слушают нас,
Слушают нас… и т.д.
Потом был интерес к китайской литературе. Особенно Лао Шэ, «Записки кошачьего города», Ли Бо, Ду Фу, Ван Вэй, были и весьма нескромные «Цветы сливы в золотой вазе», но там описания развратной жизни мужа искупались страданиями его жены и тем, что она вырастила сына, который уходит в монастырь замаливать грехи отца.
Прожил я вместе со всеми и времена отторжения СССР от Китая. Нас даже — я после армии учился в московском вузе — возили на Ленинские (ныне опять Воробьёвы) горы к китайскому посольству выражать протест. В связи с чем протест, не помню, но выражали. Как выражали? Постояли и разошлись. Очень тяжело вслед за этим пережил я трагедию на острове Даманском. Помню и чекиста из внешней разведки, который говорил, что Китай совершенно закрыт для засылки туда агентов, что информация о Китае минимальна. «Завербовать агента из китайцев можно, но безполезно. Он в любом случае останется китайцем и будет поставлять нам выгодные для них сведения». — «А почему нельзя заслать разведчиков?» — «Мы же резко от них отличаемся. А в Китае все китайцы, и даже император китаец, как Андерсен написал в сказке о настоящем и искусственном соловье».
Но после, так сказать, замирения была встреча со студентами-китайцами из института имени Патриса Лумумбы. Небольшое представление о китайцах я получил. Встреча была в их общежитии, после общих слов о дружбе читали стихи. Вдруг они говорят: «Нам надо провести партсобрание. Вы подождите двадцать минут». И провели. Один выступил, двое его поддержали, ещё один заполнял протокол, который все они подписали. А потом вновь обратились к нам. Кажется, его звали Шань, китайца, которого я наивно спросил: «Вы все такие одинаковые, как вас различать?» — «Да ты что, — ответил он. — Мы все очень разные, это вы все на одно лицо».
Ещё образ Китая как-то слился с песней о северной русской столице. В детстве, вскоре после войны, я лежал в больнице, и там умирал ветеран войны. Его кровать была у окна. Он приподнимался на локтях, глядел на улицу и пел: «Любимый город в синей дымке тает, знакомый дом, зелёный сад и нежный взгляд». А я был маленький и понимал слова песни так: «Любимый город в синий дым Китая». И представлял Китай зелёным, маленьким, в синей дымке. Даже потом и рассказ написал «Синий дым Китая». Друг мой, вятский земляк поэт Анатолий Гребнев, вспомнил этот рассказ и перед моим отлётом в Шанхай прочёл по телефону шуточный экспромт: «Зачем же ты Россию покидаешь, душою всё же оставайся здесь. Ведь ты умчишься в синий дым Китая и в этом дыме растворишься весь. В Китае будет общее собранье, и с должности слетит Дэн Сяопин. По воле всенародного признанья на это место встанет В.Крупин. И если с Вятки тёплый ветер дунет, то затрещит китайская стена, и рядом с изваянием Цзэдуна поставят изваянье Крупина».
А может, я оттого так долго не летел в Китай, что берёг его на старость, когда пора свершать последние земные круги.
Знаменитая Шанхайская книжная выставка. Ежегодная, осенняя. Вот и я, грешный, удостоился чести побывать на ней. Но теперешнее электронное, сетевое пространство избавляет меня от необходимости рассказывать о самой выставке, кому надо — узнают, я о Шанхае. Я же, готовясь к поездке, читал об этом городе, вообще о юго-восточной местности Китая. Нашёл сведения у Марко Поло в его «Книге чудес света»: «Народ здесь идолопоклонники, занимается земледелием, дровосеки и охотники. В лесах тут, знайте, диких зверей много: и львов, и медведей, волков, ланей, антилоп, оленей, всяких зверей тут довольно. Тамошний народ ловит их много, и дело то прибыльное. Есть у них и пшеница, и рис, и всякого другого хлеба вдоволь, и он дёшев, земля тут плодородная».
Ещё вычитал про симпатичного зверька панду, мордочка которого на многих рекламах и товарах. Оказывается, тогда по крайней мере, пандой называли бамбукового медведя, хищника очень серьёзного. Интересно о бамбуке. Он помогал пасти скот, с его помощью охраняли пастбища домашнего скота. Как? Рубили стволы ещё зелёного бамбука и бросали в костёр. Бамбук разогревался, корчился и начинал страшно трещать и взрываться, от этого в ужасе разбегались и львы, и тигры, и панды. А своих коров, овец, коз и лошадей приучали к пальбе постепенно, с детского возраста.
Прочёл и о похоронах в древности. Покойника сжигали, а с ним и сделанных из бумаги лошадей, дом — верили, что на том свете всё это будет настоящим.
И, конечно, вспоминалось общеизвестное про Великую китайскую стену, про изобретение пороха, бумаги, про самую древнюю письменность (здесь писали на дощечках из бамбука в отличие от глиняных дощечек царства Урарту), вспоминалось виденное на экране подземное неисчислимое терракотовое воинство, что говорить, Китай есть Китай. Даже и такая теория вспоминалась, вряд ли научная, что белой расе на земле скоро придётся уходить с мировой арены, на смену идёт жёлтая раса.
К случаю я вспомнил рассказ турецкого гида из Антальи о той же Великой китайской стене. Оказывается, её построили… турки. Зачем? Чтобы спасти Ближний и Средний Восток и Европу от вторжения китайцев. Смешно. Будто китайцы не найдут других дорог. Их главное завоевание пространства — демографическое. Если в Китае есть контроль над рождаемостью, то в других странах никто не запрещает китайцам иметь большие семьи. А китайские женщины — идеальные жёны и матери. Китайцев вне Китая всё больше и больше. Посмотрите на рынки Иркутска, Красноярска, Благовещенска, да уже и Москвы.
Последнее событие российской жизни — вступление во Всемирную торговую организацию. Трезвые голоса доказательно предостерегали от такого шага и приводили в пример Китай, который долго не вступал в ВТО, а вступил тогда, когда производство товаров в нём развилось до такой степени, что теперь этими товарами завален весь мир. А Россию затащили туда как сырьевую базу для господ-капиталистов.
Но это уже наша боль. А пока мы летим в Китай, в самый его большой город.
— Ну, Олег, — говорил я, листая книгу по истории, — с этим Китаем вообще можно голову сломать. Слушай: «Период Троецарствия, смуты. Войска царства Вэй уничтожают царство Шу и покоряют царство У. Правит династия Западная Цзинь, вскоре её правитель свергнут, правит уже Восточная Цзинь, столица Цзянькань…»
— Это сейчас Нанкин, — говорил Олег и советовал: — Ты особо не углубляйся.
— Дочитаю. «В 420-м году трон захватил военачальник Лю Юй, основавший династию Сун». Да, вот интересно. Ещё в начале ХХ века страной командовала императрица Цы Си. Широко известны её слова: «Никогда не позволяйте женщине править страной». Её льстивые сановники называли Почтенным Буддой. Всего-всего полна история Китая: и опиумные войны, тут можно смело говорить, что наркотики в Европу везли первыми англичане и французы, тут и восстание боксёров, и уже после нашей революции «Восстание осеннего урожая», Сунь Ятсен, партия Гоминьдан, Чан Кайши, наконец, Мао Цзэдун, «красное солнце, великий кормчий», цитатники. Всего они натерпелись. Вроде нас. После Сталина Мао хотел быть вождём мировой революции, сказал: «Империализм — это бумажный тигр». Ты знаешь, он прав. Империализм жаден, значит, обречён.
— Отвлекись, — говорил Олег, — убери столик, поставь спинку кресла в вертикальное положение, обед несут.
— А вот ты не знаешь, откуда появились китайцы. Откуда? Богиня Нюйва сидела на берегу Хуанхэ, в переводе Желтая река, и лепила из жёлтой глины жёлтых человечков. Они оживали и выскакивали из её ладоней. До сих пор лепит.
Мы взялись за обед.
Да, сколько ни читай про любую страну, пока в ней не побываешь, её не узнать. Ну а что узнаешь за неделю? Тоже проблема.
Теперь же я понял, что узнать страну за неделю, конечно, трудно, но полюбить очень даже возможно. Так что докладываю: я полюбил Шанхай.
Как? Мне, сельскому мальчишке, полюбить не просто мегаполис, а супергипермонополис, в котором китайцев миллионами считают, как? При снижении самолёта я ужаснулся, когда в иллюминатор смотрел. Какие торчат башни, прямо в сотни этажей. Ну, хотя бы одна-две напоказ, а то тысячи и тысячи. В каких они облаках живут? И за облаками даже. Да, летящие серые лоскутья облаков касались не только вершин, но и середины башен. Свет раннего утра переливался по стеклянным и металлическим поверхностям, отражался по многу раз в других сверкающих плоскостях, восхищая и ужасая взгляд. Но это не каменные джунгли европейских и американских небоскрёбов, это рвущийся в небо лес искусственного бамбука, может быть, так можно сравнить. Перелетели реку. Честно сказать, мутновата, много на ней судов, сверху как соринки.
Шанхай так огромен, что даже лететь над ним и то очень долго. Объявили по радио, что температура в нём плюс тридцать четыре. Ну, ничего, теперь уже и Москву такой температурой не удивишь. Выдержим. Сели. Но здесь была не московская жара, а шанхайская жарища. Даже духотища. А солнца не видно. И почти не видел я солнца во все дни пребывания. Так что же тогда, как не солнце, разогревает воздух? Оно здесь не разогревает, а распаривает. Море близко, широкая река. Водяные горячие пары накрывают город, как белое пуховое одеяло. Просто баня. Влажность такая, что рубашка сразу мокрая. Скорей в машину, в машине кондиционеры. А от них сразу холодно.
Владимир Николаевич КРУПИН
(Продолжение следует.)