31 мая 1862 года, 150 лет назад родился Михаил Васильевич Нестеров
Не мила была Петербургская Академия художеств ученику её — 18-летнему уроженцу Уфы Михаилу Нестерову. Не ладились у него отношения с нею. Эскизы писал заведомо тенденциозные. За один такой на батальную тему «Проводы войск на войну в провинциальном городке» он получил даже официальный выговор, который вполне заслужил, поместив в числе действующих лиц самого ректора академии, кого-то из профессоров и бравого вахтёра включительно. В этюдный класс Нестеров не ходил, рисунок на вечеровом делал нехотя. С удовольствием бывал только в Эрмитаже, где, получив разрешение, копировал «Неверие Фомы» Ван Дейка. Здесь и обратил на него внимание известный художник Иван Николаевич Крамской.
Случайная встреча оказалась знаменательной в жизни Нестерова. Не будь её, трудно сказать, как бы сложилась дальнейшая его творческая судьба. Одобрив работу, Крамской неожиданно пригласил ученика Академии художеств к себе в мастерскую. Нестеров воспользовался приглашением мастера и стал бывать у него с большой пользой для дела.
Узнав, что перед ним недавний ученик преподавателя Московского училища живописи В.Г.Перова, Крамской со вниманием смотрел работы, которые Нестеров приносил с собой на просмотр. Темы их были чисто публицистические: в них сквозил перовский «сатирический» характер. То он рисовал сенаторского кучера, задавившего своими рысаками маленького чиновника: тут же были и сам сенатор, и расторопный городовой, и негодующий студент в пледе, и народ — всё тут было, как полагалось по правилам того времени.
И.Н.Крамской не разрушал перовского настроения у Нестерова, был с ним очень бережен, полагая, что придёт час, когда тот сам почувствует запоздалость своей сатиры. Он посоветовал художнику не ограничиваться эскизами, а выбрать сюжет и попробовать написать картину.
…Покинув Петербург, с увлечением работал в Москве Михаил Нестеров над картиной «До государя челобитчики». Работал долго. За картину получил звание классного художника и большую серебряную медаль в Московском училище живописи. Отправленная в северную столицу картина удостоилась премии от Общества поощрения художников, её ожидали на академической выставке. Успех был очевиден.
Ободрённый Нестеров возвратился в Петербург, где, устроив дела, поспешил к Крамскому, о котором ходили слухи, что он тяжело болен и недавно вернулся из-за границы после длительного лечения.
Услышанное было горькой пилюлей для Нестерова.
— Я недоволен вами, — говорил Крамской. — Раньше вы были ближе к жизни. И ждал я от вас не того, что вы дали. Сама тема картины слишком незначительна. Русская история содержит в себе иные темы, и нельзя, читая русскую историю, останавливать свой взгляд на темах обстановочных, малозначащих, придавая им большее значение, чем они стоят. Говорил Крамской, несмотря на явную трудность, горячо, не обидеть хотел, а только сбить с ложного пути, видно было, что судьба молодого художника ему не безразлична.
…Это была их последняя встреча. Вскоре Крамской умер. Смерть ближнего приводит каждого к Богу. Мастер оказался прав. Несправедливая, неожиданная смерть горячо любимой жены переменила взгляды 24-летнего Нестерова на жизнь, понимание смысла её, заставила по-иному взглянуть на назначение живописи и самого живописца в этом мире.
Нестеров задумывает свои первые картины на религиозные темы «Христова невеста», «Пустынник». Поселяется под Москвой, в Троице-Сергиевом Посаде, сняв маленький домик, начинает писать этюды к «Пустыннику». В Троицком соборе Сергиевой обители увидел он и модель для картины — старичка-монаха, постоянно бывавшего у ранней. Скольких трудов стоило Нестерову уговорить его позировать.
«Мой старичок открыл мне какие-то тайны своего жития, — вспоминал Нестеров. — Он со мной вёл беседы, открывал таинственный мир пустынножительства, где он, счастливый и довольный, восхищал меня своею простотой, своей угодностью Богу. Тогда он был мне так близок, так любезен…»
«Пустынник» был кончен и привезён в Москву. Его приняли единогласно. Это была первая работа М.В.Нестерова, купленная Третьяковым. Можно сказать, любовь к жене, а точнее, смерть её сделали Нестерова художником.
Совершив позже поездку в Европу, познакомившись с работами старых мастеров, Нестеров возвратился в Россию с мыслью написать картину, сюжет которой всё более захватывал его, — «Видение отроку Варфоломею».
Увиденное в Европе родило мысль, что центром миросозерцания европейской гуманистической культуры стал не Бог, а человек. Культура же, вся сведённая к материальному началу, сделала европейского человека «рабом тления». Нет, духовные запросы полностью удовлетворяются, только когда предметом устремлений человека становится Бог. Это Нестеров понял теперь.
На 18-й выставке передвижников особый спор разгорелся возле работы М.В.Нестерова «Видение отроку Варфоломею». А.С.Суворин, В.В.Стасов, Д.В.Григорович и Г.Г.Мясоедов судили картину страшным судом. Отправились отыскивать молчальника Третьякова, нашли его где-то в дальнем углу стоящим перед картиной.
— Правда ли, что вы купили картину Нестерова? — спросил Стасов. — У нас сложилось мнение, что картина экспонента попала на выставку случайно, по недоразумению. Она не отвечает задачам Товарищества. Неужели вы не видите вредный мистицизм, отсутствие реального, этот нимб над головой старика… Павел Михайлович, ошибки всегда возможны, но их следует исправлять. И мы, старые друзья, решили просить вас отказаться от картины.
Выслушав молча «доброжелательных охранителей чистой веры», когда их доводы иссякли, Павел Михайлович скромно сказал:
— Благодарю вас за сказанное. Картину Нестерова я купил ещё в Москве, и если бы не купил её там, то купил бы её сейчас здесь, выслушав все ваши обвинения.
Поклонился и тихо отошёл к одной из картин.
Не один П.М.Третьяков оценил глубокий смысл картины. Её заприметил художественный критик А.В.Прахов и пригласил Нестерова в Киев расписывать совместно с В.М.Васнецовым только что отстроенный Владимирский собор. Работа в соборе привлекала В.М.Васнецова, а впоследствии и М.В.Нестерова
возможностью создания «большого национального стиля». «Там мечта живёт, — писал Нестеров о работе Васнецова во Владимирском соборе, — мечта о "русском Ренессансе", о возрождении давно забытого дивного искусства "Дионисиев", "Андреев Рублёвых"». Пять лет жизни были отданы иконописному труду. Кисти М.В.Нестерова принадлежат четыре иконостаса, два образа на хорах — «Рождество», «Воскресение» и «Богоявление» в крестильне. Образы святых Бориса, Глеба, княгини Ольги…
На освящение храма приезжал государь. «Это был поистине праздник сердца», — вспоминая торжество, писал М.В.Нестеров.
Работая в храме, он не забывал и о холстах, поджидающих его в мастерской. Большинство картин, созданных им в эти годы, посвящены жизни Сергия Радонежского. К нему у художника сложилось своё особое отношение. Для Нестерова Сергий Радонежский был воплощением чистой и подвижнической жизни. Привлекая к себе мирские души, преподобный Сергий много способствовал укреплению духа русского человека. Он же сыграл основную роль в нравственном сплочении русского народа в тяжёлую годину, когда появилась угроза разорения русской земли.
«Зачем искать историю на этих картинах? — писал М.В.Нестеров. — Я не историк, не археолог… Я писал жизнь хорошего русского человека XIV в., лучшего человека Древней Руси, чуткого к природе и её красоте, по-своему стремившегося к правде. Эту прекрасную жизнь я и попытался передать в "Отроке Варфоломее"» и других картинах».
В этой внутренней жизни и красоте духа русского человека, принявшего учение Христа, и видел художник силу и неодолимость Святой Руси.
Лев Михайлович и Наталия Петровна АНИСОВЫ