«Природа души моей была отзывчива на все явления человеческой жизни, но лишь искусство было и есть моим единственным призванием… Я избегал изображать сильные страсти, предпочитая им скромный пейзаж, человека, живущего внутренней духовной жизнью в объятиях нашей матушки-природы.
И в портретах моих… меня влекли к себе те люди, благородная жизнь которых была отражением мыслей, чувств, деяний их…» — эти слова Михаила Нестерова из книги «Давние дни» как нельзя лучше отражают суть его долгого творческого пути, длившегося более шестидесяти лет.
Наш журнал много раз писал о выдающемся русском художнике, родившемся тихим майским вечером 1862 года в купеческой семье Уфы, но выбравшем иную стезю. Нестеров вспоминал, что «с ранних лет чувствовал себя чужим, ненужным в магазине и умел продавать только лишь соски для младенцев и фольгу для икон…». В пятнадцать лет Михаил Нестеров уже стал учеником Московского училища живописи, ваяния и зодчества и окончил курс с двумя медалями — за рисунок и за этюд. Из воспоминаний Нестерова: «Я впервые был на выставке, да ещё на какой, — лучшей в те времена!.. Совершенно я растерялся, был восхищён до истомы, до какого-то забвения всего живущего, знаменитой "Украинской ночью" Куинджи. И что это было за волшебное зрелище!.. Много, много лет спустя судьбе было угодно моё имя связать с его именем. По его кончине я был избран на его освободившееся место как действительный член Академии художеств».
Символично, что потрясение было вызвано пейзажем украинской ночи. Невольно напрашивается сравнение с нашими временами. Ведь именно братская Украина, встав на путь политиканства и раскола даже в общей нашей религии, сумела отторгнуть от многих православных великое наследие Нестерова — росписи Владимирского собора.
С инициативой строительства собора в ознаменование 800-летия 
Крещения Руси выступил ещё в 1852 году (за 10 лет до рождения Нестерова) митрополит Киевский и Галицкий Филарет (Амфитеатров). Эта мысль очень понравилась императору Николаю I. По всей стране начался сбор пожертвований на строительство храма, и уже к сентябрю 1859 года было собрано около 100 тысяч рублей. Киево-Печерская лавра пожертвовала на строительство 1 миллион кирпичей, произведённых на собственном кирпичном заводе.
Первый камень заложил в 1862 году митрополит Арсений (Москвин). Освящение же собора состоялось лишь через тридцать четыре года, 20 августа 1896 г., в присутствии императора Николая II и императрицы Александры Фёдоровны.
Главный художник по росписи Виктор Васнецов пытался привлечь к участию в проекте виднейших русских художников Поленова, Репина, Сурикова и других. Но получил отказ. Поленов мотивировал отказ антиклерикальными убеждениями.
Молодой художник Михаил Нестеров горячо согласился сотрудничать с Васнецовым. Предстояло не только «сложить живописную эпопею» в честь св. князя Владимира, но и создать целый пантеон подвижников Веры, русской культуры, истории и православного просвещения — Андрея Боголюбского, Михаила Черниговского, св. Александра Невского, св. Нестора Летописца, иконописца Алипия и других.
Нестеров создал во Владимирском соборе по собственным эскизам композиции «Рождество» и «Воскресение»; запрестольные образа двух приделов; «Богоявление» (в крестильне); на хорах в иконостасе северного придела — образа Богоматери, Христа, святых Бориса и Глеба; в иконостасе южного придела — образа Богоматери, Христа, святых митрополита Михаила и Ольги; образа царских врат обоих приделов; образа св. Варвары, Константина, Елены, Кирилла и Мефодия…
После того как выдающийся памятник русской архитектуры и церковной живописи — Владимирский собор в Киеве — захватили раскольники-филаретовцы, я сперва придерживался точки зрения многих истинно православных верующих и не заходил в любимейший собор державы. Как сказали мне активисты Союза православных граждан Украины: «Собор захвачен, осквернён и для нас потерян!»
Но ведь там продолжают звучать стройной симфонией фрески гениев русской живописи. В один из недавних приездов не выдержал — зашёл напитаться потрясающей настенной и подкупольной росписью. После любования опустил взгляд и увидел человека в чёрном облачении и в фиолетовом непривычном уборе, чернявого, с резкими и волевыми чертами лица. Держался он по-хозяйски, кого-то благословлял, кого-то на ходу наставлял. Сразу поняв, что это высокий чин, спросил спокойно: «На каком языке ведётся в соборе служба?»
— На украинском, русском и церковнославянском. Как пожелают прихожане.
— А проповеди на каком звучат?
— Только на украинском. Так желает паства. У нас к тому же и члены правительства, и депутаты часто бывают. Они — только на украинском признают.
Сейчас уже не помню, как разговор мгновенно перекинулся на политику. То ли я спросил батюшку, где он учился, и он рассказал про четыре года учёбы в Загорске, в академии Троице-Сергиевой Лавры: «А потом приехал, помолился, да и доехал на автобусе до какого-то села: церковь разрушенная, избы со стариками доживают, а в стороне — многоэтажки. Специально людей от земли и веры отрывали! Вот она, ваша Россия…»
— Как мы увидели, что Россия то в Афган хлопцев посылает, то в Чечню, так сразу решили: нам не по пути!
— А потом ваших хлопцев в Ирак, да и в тот же Афган посылали. А уж в НАТО влезете…
— И что России это НАТО с Украиной дались? Вы больше с НАТО сотрудничаете. И вообще: что вам до Украины? Бросьте следить, кто куда вступает. Займитесь своей страной. Ведь вымирает Россия, скоро её не останется, всю Сибирь Китай возьмёт. Если бы, как колодец полный, Россия через край населением да богатством фонтанировала, все бы и так потянулись. А ведь вымираете!
— Да, двенадцать миллионов либеральный безпредел в России сожрал, но ведь и Украина почти шесть миллионов населения потеряла. Чего нам трагедиями меряться?
— Мне лично приятно, когда сосед хорошо живёт — приеду, порадуюсь, сто грамм за него выпью. Но нет ведь этого. И оставьте нас в покое… Прощайте. У меня сейчас гости высокие будут.
— Простите, а вы кто?
— Настоятель Владимирского собора отец Борис.
Александр Александрович БОБРОВ