Виктор Тростников - Повод задуматься над своей жизнью

24 апреля 1682 года, 330 лет назад сожжён протопоп Аввакум

Дух животворит,плоть не пользует нимало…

Человечество нынче бурлит и волнуется. Как же ему не волноваться: оно втягивается в незнакомый процесс, к которому у него нет иммунитета, — в процесс глобализации. В чём же его суть?

Нобелевский лауреат по экономике Стиглиц недавно дал свой ответ на этот вопрос: глобализация — это «массовое политическое пробуждение неразвитых стран». Неразвитым, по Стиглицу, является весь мир, кроме Запада.

Профессор прав. Безпорядки в исламском мире, недовольство властью в России и «второе великое переселение народов», т.е. миграция из бедных стран в богатые, — результат того, что всё население земного шара захотело жить так же комфортно, как живут люди в США и странах ЕС. Сам же Запад пропагандой своего образа жизни соблазнил всех, и все решили, что такая жизнь — неотъемлемое право человека. Но Западу удалось устроить у себя такую жизнь только потому, что он грабил остальной мир, а как устроят её все другие — кого они станут грабить?

Насадив глобальный культ угождения плоти и развлечений, Запад подложил под себя бомбу замедленного действия. Чтобы жить в роскоши, эту роскошь кто-то должен делать. Но если все будут жить в роскоши, то кто же будет её в поте лица производить? Выход из тупика у человечества только один — перестать так сильно заботиться о теле и повернуться к заботе о душе. Божий Промысл скоро заставит людей сделать это, но потом они обнаружат, что стали более счастливыми, ибо главное в человеке всё же не тело, а душа. Стремление к наживе и комфорту делает человека животным, стремление к высшему делает его настоящим человеком и наполняет его душу блаженством, которое он уже ни на что не променяет.

Божьи избранники, ставившие перед собой высочайшую цель — служение Господу, — все до единого были счастливы, даже если телесно страдали. Об этом говорят жития святых, но скептики могут сказать, что жития написаны стереотипно и не являются надёжным источником. Пусть так, но есть два драгоценных свидетельства, в которых люди, заботившиеся о своей душе и пожертвовавшие ради неё плотью, сами рассказали о своём выборе и о том, почему они его сделали. Это — римская патрицианка Перпетуя, жившая в начале III века, и русский священник Аввакум, живший в XVII веке.

Боже праведный, как они похожи! Правда, что во Христе нет ни эллина, ни иудея. Ни мужского пола, ни женского. Разделённые четырнадцатью веками, выросшие в абсолютно разных условиях, говорившие на разных языках, они, как сестра и брат, одной породы, сделаны из одного теста. Они оба во Христе, а Христос, по слову апостола Павла, всегда тот же. И дополнительно их роднит то, что их рассказы о себе — хорошая литература.

Перпетуя была воспитана на лучших образцах греческой и латинской словесности, а Аввакум от природы обладал выдающимся писательским дарованием, и его автобиография представляет собой, пожалуй, лучший образец русской художественной прозы семнадцатого века. Но есть между ними и различие: Перпетуя — это прелюдия к Аввакуму, многообещающий, но не успевший распуститься бутон, а Аввакум — прекрасный цветок, а потом и созревший плод.

Она приняла мучительную смерть в 22 года, он — в 61 год, поэтому в нём раскрылось многое такое, что в ней только должно было раскрыться. Его преданность Христу — это её преданность, продлённая на сорок лет, чтобы продемонстрировать миру её несокрушимую силу и несравненную красоту. И то, что обретший Христа обретает сокровище, которое никто не может у него отнять.

Кто же пытался отнять Христа у тех двух, которых мы с вами сегодня вспоминаем? 

В случае Перпетуи это делала светская администрация, выполнявшая волю императора Септимия Севера, надеявшегося силою заставить христиан отречься от своей веры. В случае же Аввакума это делала власть, выполнявшая волю Патриарха Никона, приказавшего применять самые жестокие наказания к тем священникам, которые не примут новых обрядов и не будут служить по исправленным книгам.

Читатель возразит: как можно сравнивать — Септимий Север был язычник, а Никон — православный архиерей, который никак не мог отнимать у Аввакума Христа, поскольку сам всей душой в Него верил. Да, то, что в Никоне была вера, не подлежит ни малейшему сомнению, но, как сказал апостол Иаков, вера без дел мертва, а дела Патриарха нельзя назвать христианскими, ибо они не были делами любви. Лучше всего сказал об этом сам гонимый Никоном Аввакум: «Чюдо, как то в познанье не хотят приити: огнём, да кнутом, да висилицею хотят веру утвердить! Которые-то апостолы научили так? — не знаю. Мой Христос не приказал нашим апостолам так учить, еже бы огнём, да кнутом, да виселицею в веру приводить».

Но это всё-таки слова человека, от которого трудно ожидать объективности, поэтому обратимся к суждению безпристрастной инстанции. Эта инстанция — московский Великий Собор 1666 года, созванный царём Алексеем Михайловичем, на котором присутствовали Александрийский и Антиохийский Патриархи и множество митрополитов и архимандритов православных зарубежных церквей. На этом Соборе Никон был лишён патриаршего сана и в качестве простого монаха сослан в заточение в Ферапонтов монастырь. И знаете в чём состояли главные обвинения, предъявленные Никону? Ему вменялись гордыня, самоуправство, превышение своих полномочий, особенно в наказаниях священства, высокомерие, а также самовольное оставление кафедры в 1658 году, в результате чего усилилось церковное нестроение, а ещё — обвинение православнейшего русского государя в «латинстве». Заметим, что как раз Никоново насаждение веры «огнём и мечом» типично для католиков, а не для православных, так что в «латинстве» надо было бы обвинить Патриарха, а не царя. Выслушав обвинения Собора, Никон категорически их отверг, усугубив этим грех гордыни: он один, дескать, прав, а Вселенская Церковь не права.

А вот у Аввакума ни в поступках, ни в словах не было и тени гордыни. В конце своего жизнеописания он говорит: «А я ничто же есмь. Рекох и паки реку: аз есмь человек грешный, блудник и хищник, тать и убийца, друг мытарям и грешникам и всякому человеку лицемерец окаянный. Простите же и молитеся о мне, а я о вас должен, чтущих и послушающих. Больше того жить не умею». Почему же, имея такое смирение, он стал символом упрямства и непослушания?

За него отвечает его предшественница Перпетуя: «Мой отец из любви ко мне всячески старался отвратить меня от веры. "Отец, — сказала я ему, — видишь этот кувшин?" — "Вижу", — ответил он. "Можешь ли ты назвать его не кувшином, а как-то иначе?" — "Нет", — ответил отец. "И я не могу назвать себя по-другому, чем кто я есть: я — христианка". Тогда отец в гневе бросился на меня, но не тронул и ушёл прочь с бесовскими мыслями».

Став христианкой, Перпетуя не могла уже стать никем другим. Сформировавшись как протоиерей старорусской Церкви, Аввакум так полюбил её, что переход с её обрядов и её службы на другие обряды и другую службу был для него предательством, немыслимым для любящего. Вот в чём дело — в любви, которой было так много в сердце скромного батюшки Аввакума и так мало в сердце великого Патриарха Никона. Аввакум был однолюб, и перенести свою любовь к дореформенной Церкви на реформированную он не мог, как кувшин не может перестать быть кувшином. Однажды он пытался сделать это, но у него ничего не вышло. Был момент, когда Аввакум возвратился из ссылки в Москву (Никон тогда самовольно оставил патриаршество и жил в Новом Иерусалиме). «Приказал государь уговаривать мене Родиону Стрешневу, чтоб я молчал. И я потешил ево: царь-то есть от Бога учинён, а се добренёк до меня, — чаял, либо помаленьку исправится… да так-то с полгода жил…» Но, приглядевшись к новой Церкви, «паки заворчал, написав царю многонько-таки, чтоб он старое благочиние взыскал и мати нашу общую — святую Церковь, от ересей оборонил».

Он знал, что после этого письма его снова отправят в ссылку, но не заступиться за свою возлюбленную Церковь он не мог. И его действительно снова сослали.

Ни Перпетуя, ни Аввакум не были рыцарями-одиночками: их обоих поддерживали единомышленники, которые видели в них идеал человека и пример для подражания. Вся семья Перпетуи, кроме отца, завидовала ей в том, что она скоро обретёт мученический венец, а её брат Сатур добровольно присоединился к ней, выдав себя властям. А вот что рассказывает Аввакум. «Опечалился, сидя, рассуждаю: что сотворил? Проповедаю ли слово Божие или скроюся где? Понеже жена и дети связали меня. И виде меня печальна, протопопша моя приступи ко мне со опрятством и рече мне: "Что, господине, опечалился еси?" — аз же ей подробно известих: "Жена, что сотворю? Зима еретическая на дворе, говорить ли мне или молчать? — связали вы мене!" — она же мне говорит: "Господи помилуй! Что ты, Петрович, говоришь? Аз тя и с детьми благословляю: дерзай проповедовати слово Божие по-прежнему, а о нас не тужи"».

Тот самый Великий Собор, который низложил Никона, одобрил и узаконил все его реформы. Русская Церковь утвердилась, снискала благодать и вырастила таких светочей, как преподобный Серафим, святитель Игнатий, святой праведный Иоанн Кронштадтский и целый сонм других. А потом и сама претерпела жестокие гонения, явив миру великое число мучеников и исповедников.

Человечество сошло с ума. Все хотят угождать плоти. Но такого угождения на всех никак не хватит: откуда возьмётся столько материальных благ?

Христос ответил на этот вопрос: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф. 6, 33). Но где Его искать? И об этом сказал Спаситель: «Царство Божие внутри вас есть».

Юная Перпетуя сама направила меч молодого гладиатора, у которого тряслись руки, на свою лебединую шею. Седовласый Аввакум, оставляя жену вдовой, а детей сиротами, сам взошёл на костёр. Плакать ли нам о них? О себе нам надо плакать, что мы не такие! Такими нам, конечно, не стать, но пусть прекрасно прожитые ими жизни помогут нам не поддаться всеобщему сумасшествию и повернуться от внешнего к внутреннему — туда, где находится Царство Божие.

Виктор Николаевич ТРОСТНИКОВ