15 марта 1917 года, 95 лет назад российский император Николай II отрёкся от престола
Не утихающий до нынешнего времени спор о том, что следовало делать императору Николаю II во время государственного переворота в конце февраля — начале марта 1917 года, на самом деле был разрешён уже через месяц, в апреле 1917 г.
Эрнест Хемингуэй в политическом очерке «Старый газетчик» (1934) писал: «Франция была готова к революции в 1917 году после провала наступления при Шмэн-де-Дам. Полки восстали и пошли на Париж. Клемансо взял в свои руки власть, когда почти каждый политический деятель и «здравомыслящий» человек или подготовлял мир, или чаял мира, и, расстреляв или терроризировав всех своих старых политических противников, отказавшись обсуждать мирные условия, казнив бог весть сколько солдат, которые умирали в Венсенне без огласки, привязанные к столбам перед карательными взводами, и продержавшись без наступления до прибытия американцев, он добился того, что войска его снова дрались в июле 1918 года».
Добавлю, что в отличие от Февральской революции в России, когда восстали запасные полки в Петрограде, а на фронте никто и не думал о восстании, во Франции в апреле 1917 г. мятежные полки шли с фронта, что, конечно, куда серьёзнее — фронт-то был не так далеко от Парижа. И что же? Оказалось достаточно политической воли всего одного человека, к тому же вовсе не обладавшего такой властью, как Николай II, чтобы, не тратя время на размышления и совещания, бросить навстречу революционным полкам верные войска республиканской гвардии, окружить их с трёх сторон под Венсенном и покрошить из пулемётов. Причём эта расправа не нарушала закона: в демократической Франции действовал свой приказ «Ни шагу назад!» от 5 сентября 1914 г., в котором между прочим войскам настойчиво рекомендовалось выбрать между гибелью и отступлением гибель, чего всё же в сталинском приказе (во всяком случае, прямым текстом) мы не найдём. Для подавления пораженческих настроений Клемансо делал вещи и похуже, чем расправа под Венсенном (читаем у того же Хемингуэя): «…по приказу Клемансо республиканская гвардия в блестящих кирасах и хвостатых касках на широкогрудых, тяжелоногих, крепко подкованных лошадях атаковала и топтала шествие инвалидов войны, которые уверены были, что "старик" никогда не тронет их, любимых его poilus…»
Но кто же оказался прав в исторической перспективе: «кровавый старик» Клемансо, по приказу которого тяжёлая кавалерия топтала «безногих, безруких людей и бегущую толпу», или его миролюбивые оппоненты? Прав был Клемансо, потому что и опыт революции 1917 г. в России, и французской революции 1870—1871 гг., произошедшей во время войны с Пруссией, показал, что военное поражение вследствие мятежа приносит нации неизмеримо большее количество человеческих жертв и страданий, чем быстрое и безпощадное подавление революционеров-пораженцев. Не дай Бог, конечно, ни того, ни другого, но опыт мировой истории не даёт, увы, какого-то третьего решения этой проблемы.
Кстати, приведённая выше цитата Хемингуэя — едва ли не единственное свидетельство кровавого характера венсеннских событий 1917 г. Эту сверхсекретную информацию писатель получил в начале 20-х гг. от своего друга Уильяма Болито Райалла, журналиста манчестерской «Гардиан» и бывшего английского разведчика, работавшего в 1917 г. военным корреспондентом во Франции. Что же до современных французских историков, то они до сих пор не признают казнь «бог весть скольких солдат» под Венсенном, говоря о всего лишь нескольких расстрелянных. А на вопрос: куда же делись потом мятежные полки, отвечают — наверное, были расформированы, а солдаты погибли на фронте. В общем, «а-ля гер ком а-ля гер» — на войне как на войне! Точно так же невозможно добиться от английских историков ответа на вопрос, сколько людей погибло во время кровавого подавления англичанами восстания 1916 г. в Ирландии, инициаторами которого не без оснований считают немцев. С точки зрения национальных и военных интересов Англии и Франции эти действия были оправданными, и историки не считают нужным подвергать их сомнению, сообщая о количестве жертв. Я совсем не уверен в том, что они правы, но в данном случае интересна тенденция, а не правота. Все эти разговоры о т.н. «общечеловеческих ценностях», «объективности» быстро заканчиваются, когда встаёт вопрос, какие ценности важнее — общечеловеческие или национальные.
Между тем одна из главных причин отречения государя Николая II звучит так: он «не хотел жертв». Позвольте, но ведь в это время сотни тысяч людей погибали на фронтах! Им, видите ли, умирать можно, а тыловым крысам, поднявшим мятеж за спиной сражающейся армии, — нельзя! Хочу, чтобы меня поняли правильно: я никогда не сомневался в правомерности канонизации государя и его семьи. Как человеку я ему горячо сочувствую. Его низко, подло обманули, и он поверил… Со дня отречения и до самой смерти его, семью, горстку соратников окружали гнусные выродки, подонки человечества… Но даже они, давно подавившие в себе всё благородное, высокое, честное или не имевшие этого никогда, не могли скрыть восхищения, как достойно, кротко, по-христиански, но в то же время безстрашно вёл себя низложенный русский царь. Его палачи даже устрашились этого и сменили русских людей в охране. Когда думаешь об этом, то понимаешь, что великая Россия — не только те люди, что готовы сражаться с врагами за Веру и Отечество до последней капли крови (не только своей, естественно), но и те, кто имел нечеловеческие силы любить своих врагов, не проливая ничьей крови.
Тем не менее между обыкновенными людьми и царями есть 
существенная разница. Канонизация государя и его семьи, на мой взгляд, ни в коем случае не является подтверждением правильности совершённого им 15 марта 1917 г. поступка. Напротив, она говорит о том, что этого категорически не следовало делать, потому что отречение не помогло ни царю, ни его семье избежать мученической смерти, на что он, судя по дневникам, надеялся. Совершённый Николаем II подвиг христианского смирения от этого не обезценивается, просто важно понимать, что он принял мученический венец точно так же, как и другие русские святые от рук безбожников-большевиков. А как православный русский царь он должен был принять его иначе — как, например, его предок Павел I, написавший тот самый закон о престолонаследии, что не подразумевал возможности отречения. А Павел Петрович, как известно, предпочёл отречению мученическую смерть от рук масонов-заговорщиков.
Разве Николай не знал, что в России с 1905 года шла другая война — внутренняя, развязанная её врагами? Противники царя и ненавистники России решили воспользоваться тяжёлой, затяжной Первой мировой войной для свержения самодержавия. Сегодня это уже доказанный факт. Вот, например, отрывок из письма вождя кадетской партии П.Н.Милюкова к одному из своих единомышленников И.В.Ревенко, написанное в 1918 году: «Вы знаете, что твёрдое решение воспользоваться войною для производства переворота было принято нами вскоре после начала этой войны (курсив мой. — А.В.). Заметьте также, что ждать больше мы не могли, ибо знали, что в конце апреля или начале мая (1917 г. — А.В.) наша армия должна была перейти в наступление, результаты коего сразу в корне прекратили бы всякие намёки на недовольство и вызвали бы в стране взрыв патриотизма и ликования».
Как писал один из фигурантов заговора, начальник штаба Северного фронта генерал Ю.Н.Данилов: «…арест государя предполагалось произвести или в Ставке, или во время одного из переездов его из Могилёва в Петербург или обратно». Так оно и случилось. 14 марта 1917 г. заговорщики загнали литерный поезд Николая II, следовавший из Могилёва в Царское Село, на станцию в Псков. Заговор этот был настолько засекречен, что мы и сегодня не имеем правдивой информации о том, что же помешало царскому поезду проследовать в Царское Село. Судя по дневнику государя, сначала станции Любань и Тосно, потом Гатчина и Луга оказались «заняты восставшими». Парадокс, но мы до сих пор не знаем, что за отряды захватили эти станции и какова была их численность! Позвольте, но дело происходило в зоне ответственности войск Северного фронта! Кто как не начальник штаба Ставки генерал М.В.Алексеев и командование Северным фронтом должны были немедленно выяснить, что это за «вооружённые отряды» занимают стратегические станции на подходе к столице? А если эти отряды организованы немцами? Ведь идёт война! Однако командующий Северным фронтом генерал Н.В.Рузский и его начштаба Данилов не отправили даже разведку в Любань и Лугу. А может быть, их никто и не захватывал, а просто железнодорожники закрыли там семафоры по приказу хозяйничавшего на Центральном железнодорожном телеграфе в атмосфере петроградского хаоса кадета Бубликова? Разве истории известны имена «героев», захвативших Любань и Лугу? Почему-то имена участников (даже рядовых) петроградских, кронштадтских и гельсингфорсских событий февраля 1917 г. мы знаем, а этих — нет. Существовали ли они на самом деле? А если и существовали, то как объяснить их осведомлённость и оперативность? Царь сообщает Рузскому и Данилову о намерении следовать дальше через Лугу — и там через 2—3 часа, как по заказу, появляются «вооружённые отряды».
В любом случае едва ли 14 марта 1917 г. революционеры заблокировали железные дороги успешнее, чем в декабре 1905 г. Но тогда оказалось достаточно сил одного полка, чтобы очистить Николаевскую железную дорогу (Петербург — Москва). Пути очень быстро открывались после того, как солдаты ставили боевиков и мятежных железнодорожников на колени и приставляли к их затылкам дула винтовок. От государя требовалось силами конвоя (как и предлагал ему генерал Нилов) арестовать и немедленно расстрелять Рузского и Данилова, направиться в штаб фронта, лично, как это делал прадед его, Николай I, вывести из казарм имевшиеся силы, посадить в эшелоны и направить в Петроград… Вместе с войсками войти с боем в город (он же был главнокомандующий, строевой офицер!), поднять юнкерские училища, насчитывавшие около 14 тысяч штыков, любой ценой раздавить мятеж… Всё это было более чем возможно — или, во всяком случае, не менее возможно, чем отпор, организованный мятежникам Клемансо. Но ничего этого не произошло.
Поэтому трудно в принципе не согласиться с резкими, в чём-то, может быть, несправедливыми словами Михаила Осиповича Меньшикова, который, прочитав в июне 1918 г. в газете «Молва», «будто Николай II был очень огорчён, узнав, что "Новое время" переменило фронт, что М.О.Меньшиков и Пиленко сделались республиканцами», написал: «Если это правда, то что же! Стало быть, Николай читал мою статью "Кто кому изменил?". В ней я доказывал, что не мы, монархисты, изменники ему, а он нам. Можно ли быть верным взаимному обязательству, которое разорвано одной стороной? Можно ли признавать царя и наследника, которые при первом намёке на свержение сами отказываются от престола? Точно престол — кресло в опере, которое можно передать желающим. Престол есть главный пост государственный, высочайшая стража у главной святыни народной — у народного величия. Царю вручена была не какая-либо иная, а национальная шапка, символ единства и могущества народа. Вручены были держава, скипетр, меч, мантия и пр. — облачение символическое носителя всенародной личности. Тот, кто с таким малодушием отказался от власти, конечно, недостоин её. Я действительно верил в русскую монархию, пока оставалась хоть слабая надежда на её подъём. Но как верить в машину, сброшенную под откос и совершенно изломанную?»
Но нельзя забывать и о других словах Меньшикова, написанных тогда же, в июне 1918 г. «Сегодня видел сон: как будто я стою в храме, где почти никого нет, — я и Николай II.Он говорит, указывая на пол: «Что это?» довольно строгим голосом. Я на одно мгновение усумнился, ко мне ли этот вопрос, и, поняв, что ко мне, ответил: «Это грязь, Ваше Величество» (и подумал, не обиделся бы он, что не сказал императорское Величество). Тогда царь молча стёр подошвой эту грязь (такую, какая прилипает к обуви на улице). Мне показалось, что мне о чём-то нужно говорить с государем, но сразу нашло очень много народа прикладываться к кресту, который будто бы вынес не священник, а тот же Николай II, и мне показалось, что, когда я приложусь, тогда и поговорю с ним. С этим проснулся. Но в связи ли этот сон со слухами, что Николай II убит?»
Это было предпоследнее пророчество Меньшикова. Он сделал его 21 июня 1918 года, за 26 дней до расстрела Николая II и его семьи и за три месяца до собственной смерти. Конечно, в этом вещем сне Меньшикову была предсказана не только гибель царя, но и его собственная: «…будто я стою в храме, где почти никого нет, — я и Николай II».
А ещё в этом сне Михаил Осипович увидел крестную судьбу всего русского народа, повторяющую трагическую судьбу царя: «…нашло очень много народа прикладываться к кресту, который будто бы вынес не священник, а тот же Николай II…»
Исполнилось печальное предсказание Серафима Саровского, но что оно означало в целом для России, в том числе для России нынешней?
Ответа до сих пор нет.
Андрей Венедиктович ВОРОНЦОВ