Архимандрит Тихон (Шевкунов) - Преосвященнейший послушник

 

О русском епископе Василии (РОДЗЯНКО) (окончание)

 

Проблемы начались, когда паломники стали пересекать государственные границы. Делегация должна была проходить пограничный контроль строго по групповой визе, загодя оформленной на всю группу. В эту визу была вписана Мария Георгиевна Жукова. И никакого епископа Василия (Родзянко) в ней не значилось.

Началось всё с Израиля, который славится своей лютой дотошностью в пограничных и таможенных делах. В аэропорту работники израильских спецслужб сразу отделили необычную группу из России в отдельное место и стали вызывать всех по именам. Пока речь шла об архимандрите Панкратии, об архимандрите Сергии, об Александре Николаевиче Крутове и о других, проблем не возникало. Но когда назвали имя Марии Георгиевны Жуковой, то вместо неё встал владыка Василий. Он приветливо улыбнулся израильскому агенту и поклонился.
— То есть как? — не понял агент. — Я назвал имя Марии Георгиевны Жуковой.
— Мария Георгиевна Жукова — это я! — простодушно ответил владыка.
— То есть как — вы? — опешил агент. — Вы кто?
— Я?.. Я — русский епископ Василий!
— Мария Георгиевна Жукова — русский епископ?! Здесь не место для шуток! Как ваше имя?
— По паспорту или…
— Конечно, по паспорту! — фыркнул агент.
— По паспорту — Владимир Михайлович Родзянко.
— Жукова, Василий, Родзянко?.. Да откуда вы взялись?
— Вообще-то я живу в Америке… — начал рассказывать владыка.
— Сейчас мы вам всё объясним! — попытались было вмешаться в разговор остальные члены делегации.
Но агент резко оборвал их:
— Попрошу посторонних помолчать!
И снова грозно обратился к владыке:
— Так, значит, вы говорите, что вы русский епископ, но живёте почему-то в Америке? Предъявите ваш паспорт!
— Прошу вас! Только не волнуйтесь так, пожалуйста! — Владыка был весьма огорчён, что стал причиной переживаний для этого молодого человека. Он протянул ему документ и сразу уточнил: — Правда, паспорт у меня великобританский…
— Что-о? — взвился от возмущения агент и затряс перед лицом владыки групповой визой. — А в этом документе кем вы значитесь?!
— Как вам сказать? — проговорил владыка, сам удивляясь себе. — Дело в том, что в этом документе я — Мария Георгиевна Жукова.
— Хватит! — заорал агент. — Сейчас же отвечайте, кто вы?
При всей своей кротости владыка не любил, когда на него кричат.
— Я — русский священник, епископ Василий! — с достоинством произнес он.
— Епископ Василий? А кто же тогда Владимир Родзянко?
— Это тоже я.
— А Мария Георгиевна Жукова?
— И Мария Георгиевна — тоже я, — развел руками владыка.
— Так!.. Вы — русский епископ. А живёте?..
— Живу в Америке.
— А паспорт?
— А паспорт у меня британский.
— А здесь?..
— А здесь я — Мария Георгиевна Жукова.
Такая картина повторялась на каждой границе.

Но, несмотря на все эти мытарства, владыка Василий был совершенно счастлив! И тому, что ему удалось исполнить свою мечту — помолиться на Пасху у Гроба Господня. И тому, что он, после стольких лет расставания, смог побывать в своей любимой Югославии. И тому, что он так хорошо исполнил данное ему важное послушание и возглавил паломничество в Святую Землю. И тому, что в Москве, в праздник святых Кирилла и Мефодия, он смог прошествовать крестным ходом рядом с Патриархом Алексием из Успенского собора Кремля на Славянскую площадь, торжественно неся перед собой скляницу с горящим в ней Благодатным огнём.

Хотя владыка никогда и не декларировал этого, но сослужить службу России и Русской Церкви было заветной целью его жизни. Так его воспитали. Однажды удалось договориться на Первом канале Центрального телевидения записать цикл телепередач — бесед о Боге и Церкви, о древних русских святых, о новомучениках, о России и русской эмиграции. Владыка Василий был уже нездоров, но сразу примчался в Москву и из последних сил день и ночь работал над этими передачами. Они стали первыми подобного рода беседами на советском тогда ещё телевидении. Эти передачи вызвали небывалый интерес у зрителей и потом повторялись ещё несколько раз. Где бы владыка после этого ни появлялся, обязательно находилось немало людей, которые выражали ему признательность за то, что обрели веру благодаря его беседам на телевидении. Для владыки такие свидетельства были самой высшей наградой.

Многое из церковной истории двадцатого века по-новому открывалось нам из рассказов владыки. Как-то в его присутствии завели спор на популярную тогда тему — о епископате советского времени. Некоторые высказывания были даже не просто осуждающими, а злобными и враждебно-ядовитыми. Владыка молча слушал спорящих. Когда же безстрашные судьи русских архиереев обратились к нему за само собой разумеющейся, как им казалось, поддержкой, владыка просто рассказал одну давнюю историю.

В начале шестидесятых годов к нему, тогда ещё священнику, прямо на лондонскую квартиру приехал митрополит Никодим, председатель Отдела внешних церковных сношений. Для беседы, которая им предстояла, обоим — и митрополиту, и отцу Владимиру — пришлось лечь на пол, чтобы филёры, которые нигде не выпускали из вида митрополита Никодима, не смогли записать разговор через оконное стекло.
Владыка Никодим шёпотом рассказал отцу Владимиру, что советские власти со дня на день собираются закрыть Почаевскую лавру, а иерархи на Родине уже исчерпали все возможности, чтобы помешать этому. Владыка просил отца Владимира организовать на радио Би-би-си и «Голосе Америки» передачи с целью привлечь все средства, чтобы не дать советскому руководству возможности расправиться с Почаевом. Это был один из последних действующих монастырей на территории Советского Союза. Оба — и митрополит, и отец Владимир — прекрасно понимали, чем рискует владыка Никодим, доверяя своему собеседнику такие сведения и сам полностью доверяясь ему.

Уже на следующий день тема Почаева стала ведущей в религиозных программах Би-би-си и «Голоса Америки». Тысячи писем протеста со всего мира полетели в адрес советского правительства. Тогда это оказало своё влияние на вынужденное решение властей вновь разрешить деятельность Почаевской лавры.

Как-то мне довелось побывать с владыкой Василием в Почаеве. Он впервые оказался здесь. Совершил литургию и смог встретиться с теми, кто, так же как и он, были участниками тех драматических событий тридцатилетней давности.

Что ещё вспомнить о владыке? Так уж получалось, что каждый его приезд совпадал с каким-нибудь исключительным событием. То Тысячелетие Крещения Руси, то первое принесение Благодатного огня, то панихида по царской семье, то первые религиозные программы по Центральному телевидению. Как любил повторять сам владыка: «Когда я перестаю молиться, совпадения прекращаются».

Не составил исключения и приезд владыки в Москву летом тысяча девятьсот девяносто первого года. Владыка прибыл тогда в составе большой делегации из Соединённых Штатов на Первый Всемирный конгресс соотечественников. Представителей русской эмиграции из многих стран мира, независимо от
их политических убеждений, впервые официально пригласили в Москву. По замыслу руководства страны, эта встреча должна была стать частью нового этапа жизни посткоммунистической России.

Народу тогда приехало великое множество! Рискнули появиться даже те эмигранты, которые раньше и носа не казали в Советский Союз. Прибыли такие «недобитые белогвардейцы», которые всю свою жизнь ни на йоту не верили советской власти. Приехали даже участники власовских формирований. Как уж этих смогли убедить, мне до сих пор непонятно. Видно, как ни страшно им было верить посулам советских эмиссаров, но уж очень всем хотелось повидать Родину!

Гостиница «Интурист» была забита до отказа. Эмигранты и их потомки гуляли по Москве, разглядывая город и лица людей. Поражались тому, с каким интересом к ним здесь относятся. А ещё больше — с какими завышенными надеждами, доходящими порой до безудержных фантазий, их здесь принимают. В то время было действительно немало прекраснодушных людей, которые свято верили, что «заграница нам поможет». К слову сказать, если кто от лица русской эмиграции не на словах, а на деле и внёс вклад в духовное возрождение России, то это был скромный, заштатный владыка Василий наряду с ещё несколькими подвижниками-эмигрантами — архиереями, священниками и мирянами.

Главным событием конгресса соотечественников была Божественная литургия в Успенском соборе Московского Кремля. После долгих десятилетий запретов на совершение богослужений в кремлёвских храмах её возглавлял Святейший Патриарх Алексий. Владыка Василий тоже сослужил Патриарху. Но беда была в том, что за неделю до вылета в Москву он у себя в Вашингтоне сломал ногу. А поскольку пропустить такое важное событие владыка не мог, то прибыл на Родину с загипсованной ногой, на костылях, и очень забавно прыгал на них, еле-еле поспевая вслед за шумной толпой русских эмигрантов.

Рано утром девятнадцатого августа, в день Преображения Господня, из гостиницы «Интурист» выехали автобусы с эмигрантами со всех континентов. Их привезли к Кремлю, к Кутафьей башне. Со слезами на глазах, не веря себе, они прошествовали через кремлёвские ворота к Успенскому собору, где Святейший Патриарх Алексий с сонмом архиереев (в их числе и владыка Василий на костылях) начал Божественную литургию.

Но, как известно, как раз в это время, утром девятнадцатого августа тысяча девятьсот девяносто первого года, произошло событие, которое будет вспоминаться в отечественной истории четырьмя заглавными буквами — ГКЧП. Да-да, именно в тот час, когда Святейший Патриарх молился в Успенском соборе, произошёл тот самый переворот.

Так что, когда растроганные и переполненные счастьем эмигранты после окончания литургии вышли из Кремля, перед их потрясённым взором предстали не их туристические автобусы, а плотная стена автоматчиков, за которыми высились ряды танков и бронетранспортёров.

Вначале никто ничего не понял. Но потом кто-то в отчаянии закричал:
— Я так и знал!!! Большевики снова нас обманули! Это была ловушка!
Недоумевающие солдаты в рядах оцепления растерянно переглядывались. Из толпы эмигрантов раздались отчаянные крики:
— Я же предупреждал!!! Нельзя было ехать! Ловушка, ловушка!!! Это всё специально подстроено!

В это время к впавшим в панику эмигрантам быстро приблизился офицер, которому уже были даны распоряжения относительно делегатов конгресса соотечественников: их надо было срочно проводить на Лубянскую площадь, где делегатов уже ждали автобусы, отправленные сюда после появления у Кремля войск. Затем как можно скорее всех иностранцев надо было доставить в гостиницу «Интурист».
— Товарищи, без паники! — командным голосом объявил офицер. — Предлагаю всем без паники, организованно пройти на Лубянку! Вот эти люди вас проводят!
При этом офицер указал на взвод автоматчиков.
— Нет, нет, мы не хотим на Лубянку!!! — в ужасе закричали эмигранты.
— Но вас же там ждут! — искренне удивился офицер.
Это привело эмигрантов в ещё больший ужас.
— Нет, нет!!! Только не на Лубянку! Ни в коем случае! — кричали все.
Офицер ещё несколько раз пытался воззвать к здравому смыслу этих странных людей, но поскольку все его попытки ни к чему не привели, а время для исполнения приказа вышло, он дал распоряжение своим бойцам, и те, энергично подталкивая эмигрантов то руками, то дулами автоматов, погнали их к Лубянской площади.

Все были в таком шоке, что забыли про владыку Василия. Он на своих костылях так и остался у Кутафьей башни в окружении солдат и бронетехники. О ГКЧП к тому часу ещё никто не слышал. Советские граждане, оказавшиеся около Кремля, строили свои догадки, но, конечно же, никто ничего не мог понять. Многие стали узнавать владыку Василия и обращаться к нему за разъяснениями. Скоро вокруг растерянного владыки, который был на голову выше всех, образовался целый митинг.

Между тем эмигранты, оказавшись на Лубянской площади, поняли, что их привели к автобусам и что путь им предстоит в гостиницу, а не в подвалы КГБ. Тут-то наконец они и вспомнили о своем архиерее! Секретарь владыки Мэрилин Суизи выбежала из автобуса и мужественно устремилась назад к Кремлю, к танкам и бронетранспортёрам, по этой загадочной стране, к своему дорогому владыке Василию.

Она сразу увидела его. Владыка был похож на седовласого вождя, возвышающегося над толпой в самом центре бушующего митинга. Мэрилин протиснулась к своему архиерею и кратко, но убедительно обозначила ему путь ко спасению — надо двигаться на Лубянку. Но владыка на своих костылях просто физически не мог одолеть такой маршрут. Он объяснил Мэрилин, что ничего не поделаешь, надо в этой неразберихе найти какой-нибудь транспорт. Мэрилин вынырнула из митингующей толпы и огляделась вокруг. Никакого транспорта, кроме ревущей бронетехники, поблизости не было. Мэрилин подошла к молодому офицеру и на своём ломаном русском языке объяснила ему, что здесь находится старый священник из Америки, которого необходимо отвезти на Лубянскую площадь, к его автобусу. Офицер только развёл руками: «Что я могу вам предложить? Только танк! Или самоходное орудие».

Мэрилин начала понимать весь ужас создавшейся ситуации. И вдруг она заметила, что неподалеку притормозила небольшая, вполне подходящая машина.
— А что, если на этом джипе?! — воскликнула Мэрилин.
— На «воронке», что ли? — обрадовался офицер. — Это — пожалуйста! Сейчас договоримся с милицией!

Он проявил искреннее участие в судьбе иностранцев, и скоро «воронок» подъехал к толпе, в центре которой был владыка. Мэрилин вслед за офицером и двумя милиционерами стала пробираться к нему. Перекрикивая толпу и ревущие танки, Мэрилин прокричала владыке, что их ждёт замечательный джип, который готов отвезти их на Лубянку.

Все вместе — милиционеры, офицер и Мэрилин — подхватили владыку и потащили сквозь толпу. Увидев это, народ заволноваться.
— Что такое? Куда милиционеры уводят священника? — возмущались люди.
Когда же все увидели, что старого батюшку с загипсованной ногой пытаются засунуть в «чёрный воронок», разъярённый народ бросился защищать владыку:
— Начинается!!! Уже священников арестовывают! Не отдадим батюшку! Стеной станем за него!
— Нет, нет! — в отчаянии кричал владыка, отбиваясь от своих спасителей. — Отпустите меня, пожалуйста! Я хочу на Лубянку!

Еле-еле, с его ногой и костылями, владыку удалось затащить в машину и вывезти сквозь разгневанную толпу.
Владыка смотрел в окно «воронка» и сквозь слёзы благодарности только и повторял:
— Какие люди! Какие люди!

И даже хворая в последние годы жизни, он всё равно стремился в Россию в надежде, что ещё сможет послужить ей.

Последний раз владыка приехал в Москву уже совсем больной. Несколько недель он провёл в постели. Наталья Васильевна Нестерова, в доме которой он гостил, обеспечила ему самый заботливый уход. Но я, понимая, что владыка, возможно, последний раз в России, попросил, чтобы вместо сиделок у его постели по очереди дежурили монахи и послушники нашего Сретенского монастыря. Ведь молодые монахи смогли бы пообщаться с владыкой, спросить его совета, задать вопросы, на которые может ответить только много переживший, духовно опытный священник.

Хотя, наверное, мои монахи были не самыми лучшими сиделками. Наверное, они задавали больному архиерею слишком много вопросов и требовали слишком большой отдачи сил. Но так же как для них было необычайно полезно провести со старым мудрым архиереем эти дни и ночи, и для владыки было очень важно общаться с теми, кто шёл ему на смену в Церкви. Он был совершенно счастлив от того, что пусть даже превозмогая себя, но может отвечать на вопросы, наставлять, передавать свой опыт и знания, может совершать служение, ради которого он жил и вне которого себя не мыслил.

В своё последнее сокровенное путешествие, в небесное странствие — из отечества земного в долгожданное отечество Небесное, — владыка Василий отправился совершенно один. Утром его нашли бездыханным, лежащим на полу в своей вашингтонской комнате. В ней владыка прожил многие годы. Комнатка была крохотной, но, кроме самого владыки, в ней каким-то образом умещались домовый храм, радиостудия, архив его радиопередач за несколько десятилетий, гостеприимная для всех гостей трапезная и рабочий кабинет. Хватало даже места для постояльцев: люди из России зачастую останавливались у владыки на ночь-другую, а то и на недельку.

Даже после смерти владыка не отказал себе в удовольствии и ещё немного попутешествовал. Родные долго не могли решить, где же хоронить владыку. Предлагали то в России — всё-таки Родина, то в Англии — рядом с его матушкой, то в Сербии — очень уж он её любил.

Я представляю, в каком восторге на небесах была душа владыки: любая из поездок обещала быть увлекательной. Но покойника свозили всего лишь из Вашингтона в Нью-Йорк: кто-то настаивал, чтобы его похоронили в находящемся неподалеку от города монастыре Ново-Дивеево. Но там что-то не сложилось, и владыка снова вернулся в Вашингтон. Здесь телесные его путешествия всё-таки завершились, и владыка упокоился на православном участке кладбища «Rock Creek».

При жизни владыка иногда шутливо называл себя «покойным» епископом. По статусу он был всего лишь заштатным архиереем, уволенным «на покой» из Американской Автокефальной Церкви. Епископ, отправленный «на покой», действительно не руководит ничем и не решает в официальной церковной жизни ровным счётом ничего. Поэтому владыка время от времени так и представлялся: «покойный епископ Василий». Но он был настоящим владыкой! Он безпредельно владычествовал над человеческими душами. Несокрушимыми силами этой удивительной власти, которая простирается и сегодня над теми, кто имел счастье знать владыку Василия, были его незабываемые и неповторимые доброта, вера и любовь.

Архимандрит Тихон (ШЕВКУНОВ)