В издательстве Сретенского монастыря готовится книга архимандрита Тихона (Шевкунова). В неё вошли реальные истории, произошедшие в разные годы, которые были использованы в проповедях автора. История, которую мы сегодня публикуем, впервые была рассказана в проповеди о Промысле Божием, произнесённой в 1992 году в Донском монастыре
Эта история произошла в 1986 году. Меня, тогда ещё молодого послушника, перевели из Псково-Печерского монастыря в Москву. Архиепископу Питириму, руководителю Издательского отдела Московского Патриархата, рассказали, что в Псково-Печерском монастыре, в коровнике, есть послушник с высшим кинематографическим образованием. Как раз в том году государственные власти наконец разрешили Церкви подготовку к празднованию тысячелетия Крещения Руси. Сразу срочно понадобились специалисты: впервые предстояло показать жизнь Церкви по телевидению, снимать фильмы о Православии. Вот я и «попался под руку» митрополиту.
Для меня переезд обратно в город, откуда я несколько лет назад уехал в Псково-Печерский монастырь, был настоящей трагедией, но мой духовник отец Иоанн сказал: «Послушание превыше всего. Будь там, куда тебя поставило священноначалие». И всё же, оказавшись в Москве, я пользовался любым случаем, чтобы хотя бы на денёк вернуться в любимую обитель.
Однажды мне позвонил игумен Зинон, монах-иконописец, живший тогда в Псково-Печерском монастыре, и очень взволнованно, ничего не объясняя по телефону, попросил, чтобы я срочно приехал в обитель. Не помню уж, под каким предлогом отпросился я у владыки Питирима, но на следующее утро уже был в Печорах, в келье отца Зинона.
Под большим секретом он поведал, что несколько недель назад с гор в Абхазии, из тех мест, где на нелегальном положении вот уже несколько десятилетий тайно жили монахи, вынужден был спуститься в мiр один инок. И он находится в опасности.
Монахи нелегально жили в горах под Сухуми давно, ещё с первых лет советской власти. Они навсегда уходили из мiра в труднодоступные горные районы, укрываясь от властей мiрских, а иногда и церковных. Среди них было немало настоящих подвижников, которые искали уединения ради общения с Богом, непрестанной молитвы и созерцания. Другие уходили, протестуя против государственной и церковной неправды, рвали свои советские паспорта, боролись против экуменизма, соглашательства с властями, словом, против всего того, о чём глухо роптал тогдашний церковный народ.
Я однажды был в этих горах по благословению духовника Троице-Сергиевой лавры архимандрита Кирилла (Павлова) и тогдашнего лаврского благочинного архимандрита Онуфрия (теперь он митрополит Черновицкий). Мы с друзьями тайно перевозили туда на нелегальное положение одного монаха из Троице-Сергиевой Лавры. Это особая история, но во всяком случае, я хорошо знал и дом диакона Григория и его матушки Ольги в Сухуми на улице Казбеги, с которого начиналось почти всякое путешествие к кавказским вершинам, от легальной жизни в жизнь нелегальную. Знал и два-три другие места, где по дороге в горы христиане укрывали монахов. По крутым горным тропам, от одной кельи к другой, путники продвигались в труднодоступные и необычайно красивые места, где жили подвижники.
Власти, конечно, нещадно тех монахов преследовали. Их ловили, сажали в тюрьмы. Но они всё же возвращались сюда и были для многих примером не покорившейся властям Церкви.
Так вот, отец Зинон рассказал, что один из этих монахов вынужден был спуститься с гор, а затем оказался в Печорах. Это был ещё совсем молодой человек — 22 года. Звали его Августин. Я слышал о нём от монахов в Сухуми, но сам никогда не видел. Когда ему было четыре года, его мать стала монахиней. Она ушла в горы и взяла ребёнка с собой. Мальчик был воспитан среди подвижников и в 18 лет пострижен в монашество. Жил он в келье вместе с матерью, воспитывался под руководством старцев и даже не помышлял о том, чтобы оставить своё пустынножительство.
Но вот однажды, когда он работал где-то на горных террасах в огороде, а мать его хлопотала по хозяйству, на их келью набрели абхазские охотники. Они были пьяны и безцеремонно потребовали от матери Августина приготовить им еду. Женщина, видевшая своё совершенно безправное положение (вернувшись в деревню, охотники могли донести о ней и сыне властям), собрала им на стол. Но охотники, наевшись и изрядно выпив, стали грубо домогаться этой молодой ещё женщины. Тогда она сказала, что лучше пусть они её сожгут, чем надругаются над нею. Обезумевшие от вина и страсти охотники облили её керосином и подожгли…
Августин издалека услышал страшный крик своей матери. Он бросился к келье и увидел ужасающую картину: мать, охваченная пламенем, мечется по их убогой хижине, а охотники, протрезвев, в панике гоняются за ней, пытаясь сбить огонь. Увидев вбежавшего в дом человека, охотники ещё больше перепугались и бросились прочь. А Августин, наконец, сбил огонь с горящей матери. Она была уже при смерти. Августин перенёс её в ближайшую деревню, в дом их друзей, но ей уже ничем нельзя было помочь. Монахиня умерла, причастившись Святых Христовых Таин и завещав сыну не мстить за себя, а молиться за несчастных убийц.
Но охотники, придя в себя после всего случившегося, встревожились не на шутку. Они понимали, что монахиней или не монахиней была эта женщина, легально она жила в горах или нет, с паспортом или без паспорта, но в случае огласки им придётся перед законом отвечать за убийство. И тогда они начали охоту на единственного свидетеля, то есть на Августина. Узнав об этом, старцы, которые руководили жизнью молодого человека, сказали ему: «Они тебя всё равно найдут. Лучше тебе спуститься с гор. Подвизайся, где сможешь, но здесь они тебя убьют».
Августин послушал их совета. Вначале его переправили в Троице-Сергиеву Лавру. Но жить там без паспорта было слишком опасно. И тогда его направили в Псково-Печерский монастырь.
Там уже жил один монах, спустившийся с гор. Он был очень стар и прожил в горах больше 40 лет. Сильно заболел, и старцы благословили ему лечиться в мiру. Наместник Псково-Печерской обители архимандрит Гавриил, грозный и всесильный властитель Печор, к которому этот странник пришёл, сжалился над ним и нашёл способ через милицию и КГБ добиться разрешения для больного монаха, у которого не было никаких документов, безпрепятственно проживать в монастыре. Даже паспорт ему справили с помощью отца наместника. Он и жил в богадельне, в Лазаревском корпусе монастыря.
В надежде на такую же помощь отец Зинон, к которому привезли Августина, подвёл молодого монаха к отцу наместнику. Но тот, видимо, был в этот момент сильно «не в духе». И лишь взглянув на Августина, гневно закричал: «Какой это монах? Водят тут всяких бродяг и жуликов! В милицию его!». Отец Зинон еле успел увести растерявшегося и испуганного Августина в свою келью.
— У-у, этот Гавриил — чекист! — сокрушался отец Зинон. — И как я додумался повести к нему такого ангела?
О том, что юный монах просто равноангельское существо,
отец Зинон рассказывал совершенно потрясённо:
— Ты представить не можешь, что это за человек! Он ест в день не больше, чем пятилетний ребёнок. Глаза — чистейшие, ангельские. Непрестанно пребывает в молитве!
Отец Зинон даже прибавил:
— Это единственный настоящий монах, которого я встречал за всю свою жизнь.
Конечно, сказал он это сгоряча, в сильном огорчении от грубого поступка отца наместника, но как бы то ни было, по его словам, все, кто видели Августина, были по-настоящему поражены. Было жаль, что в эти дни в монастыре не было духовника братии архимандрита Иоанна (Крестьянкина). Он мог бы как никто другой дать правильный совет, как поступить с этим удивительным юношей-монахом.
Я спросил, где сейчас отец Августин? Оказалось, отец Зинон после инцидента с наместником отправил его от греха подальше из Печор в Москву к своим духовным детям Владимиру Вигилянскому и его жене Олесе.
На следующий день, вернувшись в столицу, я познакомился с этой супружеской четой. Сегодня отца Владимира Вигилянского знают многие — он руководит пресс-службой Патриарха Московского и всея Руси, а тогда был просто Володей, научным сотрудником Института искусствознания, и жил со своей женой и тремя маленькими детьми в писательском доме на проспекте Мира. Их соседями были такие знаменитости, как Булат Окуджава, космонавт Леонов, спортивный комментатор Николай Озеров. Именно в их доме как особую драгоценность и укрывали отца Августина. Конечно, мне не терпелось его увидеть. И вот, наконец, в московскую комнату на девятом этаже, как человек из другого мiра, зашёл молодой монах с длинными, распущенными по плечам волосами, с удивительно большими синими-синими глазами.
Мы поздоровались с ним особым, принятым у горных монахов, образом. Олеся и Володя с восхищением смотрели на нас. Мы уселись за стол, и я стал расспрашивать его об общих знакомых, живущих там, у высокогорной реки Псоу. Об отцах Мардарии, Оресте, Паисии, маленьком отце Рафаиле. Августин отвечал немногословно и спокойно: он знал этих людей с детства. Мы попили чаю, и он ушёл в свою комнату.
А мы остались с удивительным светлым впечатлением от этой встречи и с тяжестью неразрешимого вопроса: что же нам сделать, чтобы ему помочь? Напомню, на дворе был 1986 год. Если его, человека в подряснике (а в светской одежде он выходить на улицу категорически отказывался), не имеющего документов, остановит милиция, он будет сразу задержан. Как объяснили Володе Вигилянскому знакомые юристы, его в первую очередь «пробьют» по всем нераскрытым за последние лет пять уголовным делам от Калининграда до Владивостока. И надо понимать: при желании на него удобно будет списать не одно тяжкое преступление.
Но при одной мысли, что этот монах-подвижник, ничего не понимающий в мiрской жизни ангел-маугли, воспитанный в горах на книгах святых отцов, окажется в камере предварительного заключения, или даже в армии, куда 22-летний здоровый молодой человек попал бы в лучшем случае, мы приходили в ужас! А если произойдёт самое страшное, и он окажется в тюрьме — чистый, безгрешный подвижник, всю свою юную жизнь отдавший Богу?.. Мы были потрясены грядущей опасностью.
В течение нескольких дней судорожно пытались найти выход из положения. Владимир ездил советоваться с лаврскими духовниками. Мы обратились к своим друзьям, у которых были знакомые юристы. Кто-то пообещал покровительство даже Аллы Пугачёвой — на случай, если надо будет вызволять Августина из милиции…
А отец Августин жил своей жизнью. Молился в своей комнате, которую мы сразу стали называть кельей, и ждал нашего решения. Наблюдая за ним, я заметил, насколько порой разные традиции в обычных монастырях и в горных кельях. Например, я вдруг случайно увидел, что отец Августин носит под подрясником священнический крест с украшениями.
— Откуда он у тебя? Или ты тайный священник? — спросил я, зная, что и такое иногда бывает.
— Нет, я не священник, — отвечал Августин. — Это мой старец, умирая, благословил мне свой крест носить. И велел, когда я буду священником, носить его уже открыто. А до этого времени его крест будет меня хранить.
У него было красивое кадило, и он каждый день кадил свою «келью», для чего просил нас достать уголь и ладан. Такого в наших монастырях я не видел. Как-то я предложил ему вместе почитать кафизмы и был очень удивлен, что отец Августин делает немало ошибок при чтении. Я даже чуть было не осудил его — монаха, так плохо знающего Псалтирь, но поспешно одумался и догадался, что в абхазских горах его попросту некому было учить правильному церковно-славянскому языку.
Так проходили дни. И вот постепенно мы стали замечать, что отец Августин меняется. Точнее, называя вещи своими именами, портится в нашей компании! Мы-то ведь, в отличие от него, были далеко не ангелами. А как написано в Псалтири: «С преподобным преподобен будеши, с мужем неповинным неповинен будеши, со избранным избран будеши, а с со строптивым развратишися». Вот это последнее, про строптивых грешников, было как раз про нас: мы действительно каждый день могли наблюдать плоды нашего пагубного влияния на него. Скажем, как-то после долгого обсуждения всевозможных планов по спасению отца Августина, так ни к какому решению не придя, мы решили полакомиться мороженым. Ореховое мороженое за 28 копеек неожиданно так понравилось нашему монаху, что он съел подряд пять порций, а потом стал каждый день посылать Володиного сынишку Нику в ближайший киоск за ним. Отказать ему было неудобно, и мы с трепетом наблюдали, как самым настоящим образом соблазнили отца Августина: он мог есть это проклятое мороженое 24 часа в сутки!
Мальчик Ника теперь вырос, закончил институт и служит диаконом в московском храме Успения в Печатниках, но очень хорошо помнит, как со слезами каялся, что скармливал горному подвижнику немереное количество мороженого. Или, например, у брата Олеси был магнитофон. И вдруг мы видим, как Августин подсаживается к нему, и они вместе с ним слушают песни «Битлз»!.. Это повергло нас в тягчайший шок. Мрачные и безпомощные, мы вновь и вновь собирались на совет в квартире Вигилянских. К тому времени к нашей компании прибавились супруги Чавчавадзе, Елена и Зураб, и игумен Димитрий из Троице-Сергиевой Лавры (теперь он архиепископ Витебский).
Но последним ударом лично для меня стал случай, когда отец Августин вдруг радостно закричал с балкона:
— Смотрите, Николай Озеров!
Я был потрясён. На балконе соседской квартиры этажом ниже действительно стоял легендарный спортивный комментатор и, добродушно посмеиваясь, смотрел на узнавшего его монаха.
— Какой Николай Озеров? Ты-то откуда его знаешь? — заорал я, утаскивая его с балкона.
Тут же всё выяснилось: отец Августин нашёл подшивки «Огонька», и долгие часы, в одиночестве коротая время, часто просматривал журналы в своей келье.
Я понял, что надо безотлагательно, как можно скорее, сделать всё, чтобы избавить этого чистого, непорочного монаха от нашего общества. Иначе нам прощения не будет.
Среди всех этих невесёлых событий вдруг пришло решение. Его нашёл мой друг Зураб Чавчавадзе. Он и его супруга Елена и сегодня прихожане нашего Сретенского монастыря. Зураб предложил отвезти отца Августина в Тбилиси к Грузинскому Патриарху Илие.
Это была действительно прекрасная идея. Те, кто жили в Советском Союзе, помнят, что Грузия была тогда во многом особой территорией внутри нашей огромной страны. Там можно было такое, о чём нельзя было даже подумать, скажем, где-нибудь в Псковской области, в Сибири или на Дальнем Востоке. Например, «выправить» человеку документы, тем более что отец Августин всю свою сознательную жизнь прожил на канонической территории Грузинского Патриархата. Сам Зураб несколько лет был у Святейшего Илии иподиаконом. Патриарх уважал древний род Чавчавадзе, и Зураб был уверен, что Патриарх Илия захочет и сможет помочь нам, сделает то, что было практически невозможно в Москве.
Продолжение следует
Архимандрит Тихон (ШЕВКУНОВ