(продолжение)
Итак, мы едем. На юг, на остров Эвбея, к его святыням. Выехали позднее предполагаемого времени, но зато утром побывали у мощей святого великомученика Димитрия Солунского. Паломничество к другим святым отложили на возвращение. Помолились на дорогу, поставили свечи. Едет нас много: пятеро священников и три супружеские пары, одна с сыном Мишей. То есть получается вроде бы 12, но отец Пётр едет с матушкой Галиной, уже 13, и ещё Елена Александровна, иконописица, всего 14. Числа всё библейские: 12 апостолов, а 13 — это Иисус Христос и ученики. В дороге во всём хочется видеть добрые знаки. Самый же добрый — что в передней машине помещена икона Святителя Николая Зарайского. А мы при ней. Святитель Николай — любимый святой православной Руси. Помню, сказал одной старушке, что святитель Николай — грек, она рассердилась даже:
— Да ты что? Он же из Можайска.
— Нет, — могла бы тут же возразить другая, — он из Зарайска.
Я же, как вятский уроженец, вполне бы претендовал на то, что святой Николай родом из села Великорецкого, есть и образ такой — Никола Великорецкий. И к месту обретения этого образа вот уже 630 лет каждый год свершается знаменитый Великорецкий крестный ход. Год от года он всё полноводнее, течёт как река по вятским просторам в начале июня. Святитель разный на иконах — и летний, лик в обрамлении седых волос, и зимний, в шапочке. Пишется с домиком, и с церковью в руках, и с мечом, ограждающим от зла. Зарайский — назидающий и просвещающий. Правой рукой святитель благословляет, в левой держит Священное Писание. Одеяние белое с крестами, золотой омофор.
Тут к месту будет сказать о том, что в Коломне, соседней с Зарайском, есть храм Николая Гостиного, имя которому дал Зарайский образ. Есть два предания: одно — «Повесть о Николе Зарайском», другое — благочестивая легенда, записанная в начале XIX века. Оба предания сходятся в главном: опасностям Зарайск подвергался много раз. Жители, спасая святой образ от набега крымских татар, унесли его в Коломну в 1512 году. Там он и был как бы в гостях. От него происходили многие чудеса. Когда образ вернули в Зарайск, оставили в Коломне список иконы, а храм получил название Николы Гостиного.
Другое предание относится к эпохе Смутного времени. Вот выписка из сочинения краеведа Н. Иванчина-Писарева: «Вот изъяснение названия храма Николы Гостиного: всем русским известны подвиги князя Пожарского и избежание его от ножа убийцы, подосланного Заруцким, но не все знают, что он приписывал и успех, и спасение своё заступлению Святителя Николая через его чудотворную икону Зарайскую. Усердие к этой древней Корсунской иконе ещё во время его воеводства заставило его пещись о сохранении её от огня и меча литовцев и мятежников, и он препроводил её в Коломну, где она гостила внутри крепости. Когда буря мятежной брани затихла, тогда икона была возвращена Зарайску, а в Коломне остался список».
В нашей машине едут сразу трое батюшек: отец Сергий, отец Георгий и, за рулём, отец Геннадий. Впереди, рядом с ним, как штурман, Александр Борисович. Он и в самом деле с картой. Бодро говорит на поворотах: «Справа и сзади чисто, впереди и слева туман». Кроме того, Александр Борисович с какой-то сверхдорогой фототехникой. Он без жены, поэтому свободен в выборе кадров. Сзади сидим мы втроём: Елена. Надежда и аз многогрешный. Конечно, тесновато, но разве это искушение, просто малое неудобство. Тем более быстро привыкаем и едем, как будто так и надо. В передней машине (она побольше) тоже семеро: три супружеские пары: отец Пётр с матушкой, Дмитрий Гаврильевич с Галиной Георгиевной, Валерий Михайлович с Ириной Александровной и с сыном Мишей. Он едет совершенно счастливым: мама привезла ноутбук, и Греция сейчас летит мимо него, ибо его внимание нырнуло в переписку. «Плохо без тебя», — пишут одноклассницы.
Несёмся постоянно по 140— 150 километров в час, иногда идём под 200. Машина не мчится, а плывёт.
— Не туман впереди и слева, а Олимп, — сообщает отец Геннадий. — Олимп подо мною, стою в вышине.
— Один, совсем один, — поддерживает отец Георгий.
Олимп! Гора поэтических мечтаний юности! Жадно читал о ней, мечтал напиться из кастальских родников, текущих у её подножия. Сказать ли батюшкам отроческую строчку: «Мои Кастальские ключи текут из-под сосны»? Промолчу. Да, благодаря Олимпу, даже и не мечтая, что увижу его, и утешая себя, писал: «Наш северный лотос — кувшинка, наш виноград — рябина, наши моря — озёра, наша пальма — сосна». Вспомнились лекции по «античке», ссоры и склоки богов Олимпа, войны из-за того, что кто-то кому-то, но не тому, подарил яблоко. В нём, может быть, отголосок яблока из райского сада. От соблазна — к ссорам и войнам. Но вообще уже знаю, что таких Олимпов античность наплодила множество. Всем же хотелось, чтоб боги жили у них. А гор тут хватает. Напротив Константинополя, в Малой Азии, тоже есть Олимп.
Чаще всего в машине воцаряется молчание, идёт внутренняя молитва. Елена вычитывает свои длиннейшие правила, Надежда — пяточисленные молитвы. Перебирает чётки отец Сергий. Но, видно, плоховато ему, температурит, простыл на Афоне, на горе Преображения. Несёт свои страдания мужественно, старается, чтобы о нём не заботились. Но разве утаишь недомогание от внимания женщин? На совместной остановке в небольшом городке Галина Георгиевна и Ирина Александровна сразу понимают его состояние и решительно гонят своих мужей в аптеку, приказывая набрать и таблеток и сиропов. Мужья возвращаются с лекарствами, потрясённые ценами на них. Отец Сергий начинает лечиться. Из солидарности с ним и от того, что появились средства исцеления, и мой организм решает напомнить о себе, даёт сбои, я тоже начинаю кашлять и прикладываюсь к пузырьку.
Ни одно место под солнцем не забыто Господом, уж тем более Греция. Да так можно о любом месте сказать. Доказательство: везде, где бывал я, слышал такую притчу, которую рассказывали сербы, болгары, грузины, осетины, буряты, молдаване, монголы... в общем, все. Вот она: Господь делил землю, раздавал её народам, а болгарин (чех, поляк, молдаванин, бурят...) опоздал. Варианты опоздания: заработался, проспал, заблудился... Приходит к Господу, просит прощения. «Что с тобой делать, — говорит Господь, — хороший ты человек, вот тебе земля, бери, для Себя оставлял».
Во всём здесь Божие присутствие: не устающий от восторгов взгляд следит, как плавно переходят равнины в предгория, как украшают их дела рук человеческих — плантации винограда, фруктовых деревьев, орошаемые зелёные поля овощных культур, и всюду, несмотря на осень, цветение трав и кустарников. Далее светло-серые и коричневые склоны гор, исцарапанные мелкими и глубокими ложбинами. Можно себе представить, как несутся по ним весенние потоки с вершин оттаивающих гор, как рокочут растревоженные камни, подобно шуму мельничных жерновов.
Да, Греция. Греческие священники крестили Русь, слава Богу. Именно их призвал в Киев святой равноапостольный князь Владимир. Именно от них приняла веру православную его бабка — святая равноапостольная Ольга. И всегда Россия благодатно окормлялась, так сказать, кадрами Второго Рима.
Рынок надгробий. Странное ощущение испытываешь, когда ходишь по нему. Вроде и не по аллеям кладбища идёшь, но уж, конечно, и не среди парковых скульптур. Ещё где-то живут люди, которым уже вот этот ангелочек из белого мрамора готов обозначать место упокоения. «Покойся, милый прах, до утренней звезды» напишут на постаменте. Или проще, от имени усопшего: «Я дома, вы ещё в гостях». Последнее очень нам подходит, мы тут дважды в гостях: и на земле у Господа, и в Греции, у греков.
И машины летят, и день летит, и пространство пролетает, часов пять в пути, и вот, мы уже у паромной переправы. Стоит у причала гигантский паром с начертанной по борту надписью «Эвбея. Агиос Иоанн Русский». Агиос — святой. Обогнавшие нас на последних перед переправой километрах сотоварищи сообщают, что есть еще целый час до отхода парома. Час при наших темпах — это подарок Решаем нырнуть в Эгейское море. Повезёт, так дня через три нырнём в Ионическое.
Немного отъезжаем и находим.- пляж не пляж, но песочек, деревца, всё очень прилично. Чьи-то палатки. Море чистейшее. В нём булькаются несколько семейств. Все подрумяненные, подкопчённые солнышком. Взирают на нас, бледнолицых северян, с любопытством. Но северяне отважно и мощно заплывают дальше всех. Взирают теперь уже с уважением. Так-то. Не всегда загар — знак мужества, мужество наше в наших ледяных крещенских купелях, в долгих зимах, в сшибающих с ног снежных вихрях.
Но уже пора на паром. Паром. Сколько же он тащит? Состава два, наверное, товарных поездов. Глядим сверху на грузовую палубу и не можем определить, где наши джипы? Такими они нам казались большими, а тут, среди многотонных, длинных и высоких рефрижераторов, фур, самосвалов — крошечки легковушек и точки мотоциклов.
Неутомимые отцы Пётр и Евгений пошли в капитанскую рубку управлять паромом. Остальной коллектив на безпривязном содержании. Кто пьёт кофе, кто переводит «на цифру» виды берегов и морских далей, кто, как я, ходит по необъятному пространству палубы.
Боже ж ты мой, как же курят греки! И увы, увы, и гречанки. А как хлещут кофе! А как хохочут! Ни одного печального лица. Нет проблем? Или так друг перед другом, оставив на время поездки все проблемы?
Трещит от порывов ветра шёлковая ткань греческого красивого флага. Выстраданный, цвета морской волны, греческий крест царствует на Средиземноморье.
О, великая, многострадальная Греция! Кто только не зарился на твои красоты, кто только не посягал на твою веру православную! Тысяча четыреста островов в Греции и нет ни одного, не орошённого кровью мучеников. Море, здесь везде море. И отсюда эти дивные слова о поминовении «и сущих в море далече». И отсюда эта здравица: «За тех, кто в море!», вошедшая во все застолья с участием моряков и рыбаков. Она вторая по счёту перед тостом за женщин. Греки вообще, в отличие от других, делят людей не только на живых и усопших, а ещё и на тех, кто в море.
Знавала Греция и счастливые эпохи. Нет, не античность, а времена после раннего христианства. Что античность! Да, Акрополь, Афины, театр, ристалища, олимпиады. Но в эту античность не поместилось христианство, и среди мраморных статуй живыми сжигали христиан, а на аренах амфитеатров специально изморенные голодом хищники терзали на потеху публике мужчин и женщин, стариков и детей, души которых возносились ко Христу. Славянское язычество оказалось более приветливым к единобожию. Духи лесов и болот не посмели войти в церковь и не сопротивлялись ей, остались жить, так сказать, у себя, а затем спокойно вошли в сказки, дали сюжеты фильмам и мультфильмам, и стали даже очень симпатичными лешими, бабами-ягами, русалками.
Счастливые века, завоёванные страданиями первых христиан, продолжались вплоть до времён иконоборчества. Оно возникло во время греческого императора Михаила в начале IX века. Благочестивый император и не помышлял о том, что один из его патрициев, Лев, прозванный Армянином (видимо, армянином он и был) займёт его место. Не только займёт, но и принесёт ужасы гонения иконоборцев на христиан.
Коротко сказать, было так: болгары, через земли греков, всегда рвались к Средиземному морю. Выхода к Чёрному им не хватало. В одной из схваток преимущество греческих войск было очевидным. Кто знал, что подкупленные Львом военачальники внезапно дадут приказ отходить? Болгары думали, что это какой-то манёвр, военная хитрость, потом осмелели, начали преследовать греков и поражать их. И войско, и народ сочли царя трусливым, малодушным. Этому способствовал Лев, который распускал такие слухи. Уже прямо в народе называли Михаила изменником. Войско отказалось исполнять приказы Михаила и провозгласило императором Льва. Ну всё, как у нас перед Гражданской войной. Благочестивый император, несмотря на уговоры приближённых, не захотел противодействовать Льву, заявляя, что не желает, чтобы была пролита хоть капля христианской крови. Более того, он послал Льву царскую корону и порфиру — царствуй. И что? С пышностью воссел Лев на византийский трон, тут же заточил Михаила и его супругу в тюрьму, а их сыновей приказал оскопить, то есть, чтобы и речи не шло о наследственной власти. А дальше — дальше годы и годы гонения на христиан, названные эпохой иконоборчества. Иконы Лев Армянин ненавидел, как нынешние баптисты, доселе устраивающие их сожжения.
Восстановила иконопочитание в середине IХ века благочестивая царица Феодора. Гречанка.
Римляне, турки, венецианцы, болгары, самозванцы Европы — каталонцы, все топтали сапогами и копытами Грецию. Византия то усиливала на Балканах своё командное присутствие, то оно ослабевало. Что говорить, даже норманны отметились, завидуя византийской шёлковой монополии. Делая набеги с подвластной им Сицилии, норманны грабили греческие побережья. Византийцы изгнали их в конце XII века, но жадная Европа поняла, что берега Балкан уязвимы, и вскоре началось нашествие крестоносцев и торговых городов. Богатеи Венеции, в основном еврейские купцы, нанимали войска, любящие пограбить, и захватывали греческие пространства. В 1204 году пал Константинополь, на его месте создалась Латинская империя. А дальше? Королевства сменяли королевства, острова переходили из рук в руки, как и морские порты крупных островов. Особенно страдала Церковь Православная. Облагаемая со всех сторон данью, она иногда и рада была откупиться, но захватчикам и этого было мало, особенно католикам и османам, они посягали и на православную душу греков. Михаил VIII Палеолог изгнал латинян из Константинополя (1261 г.), но уже маячило впереди турецкое иго. И если бы Русь не задержала нашествие татаро-монголов, то что бы осталось от Греции?
И что говорить об Эвбее, когда все кровавые волны захватчиков прокатились по нему? От тех времён на острове осталась и сохранилась доныне главная святыня Греции — мощи святого Иоанна Русского.
Владимир Николаевич КРУПИН