Владимир Крупин - Дорогами православной Греции

 

 (продолжение)

 

 
В Андреевском скиту размещена школа Афониада. Баскетбольные и волейбольные площадки. Во дворе стало гораздо чище, прибранней. Ухожена и могилка первого строителя архимандрита Виссариона (Толмачёва).

День проходит. Русскоговорящий шофёр оказался весьма коварным. Утром просил по 20 евро с человека, а привёз, говорит: «Платите по 30». Но он не виноват: это не сам он такой жадный, это у него хозяин такой.
— Говорите с ним. Я что, я человек маленький, у меня одно — баранка круглая. Расчёты с ним. Только он по-русски не понимает, по-английски
говорит.
Но и у нас такие знатоки есть. Дмитрий Гаврильевич поговорил. Потом, улыбаясь, перевёл: — У него присказка: «Друг мой, друг мой!» Я говорю: «Если я друг, что ж ты друга грабишь?»

Вновь стоим на молитве. Меня и Валерия Михайловича ставят читать часы.

Стоять уже легче. Помню, в один из первых приездов стоял на повечерии и, казалось, так долго стоял, так измучился, сил не было, что решил: Бог простит, — уйти. Вспомнил это сейчас с улыбкой. «Бог простит», как же, какой смелый, за Бога решил, простит. И потихоньку пошёл. В храме как раз гасили свечи, получилось, что я уходил под покровом темноты, украдкой. И вдруг из этой самой темноты раздался голос: «Да вы что? Да вы куда? Сейчас же шестопсалмие!» И вернулся устыжённый. И дальше стоял и молился, Господь дал сил. Так и не знаю, чей это вразумляющий голос прозвучал тогда.

Причастился. Как и собратья. Теплоту здесь наливают сами. Может, и нехорошо, но запил раз и не удержался, ещё наполнил крохотную чашечку.

Начавшийся так радостно второй день так же радостно и продолжился. Вновь выехали. Главное событие — Ксилургу. Старые знакомые — отец Симон, отец Павлин, отец Евлогий. Костница приведена в порядок. Чисто меж храмами, в храмах тоже выметено. Чудотворная икона «Глюкофилусса» («Сладкое лобзание»). И вот такое ощущение, что будто бы и не уезжал. Но, с другой стороны, возрождение скита идёт без моего участия...

Ксилургу, повторю, первый русский монастырь на Афоне. Впервые упоминается в акте 1030 года, то есть скоро великая дата — тысячелетие пребывания русских монахов на Афоне. Позднее, в описи имущества монастыря перечисляются 49 русских книг («Библиа русика»), также названы русская золотая епитрахиль, русский плат («энхирий»), русский сосуд, русская шапка. В акте 1169 года Ксилургу прямо называется «обителью русских». Этот акт очень важно упомянуть оттого, что именно этим актом «русской монашеской общине Ксилургу по просьбе её настоятеля Лаврентия был передан на все последующие времена пришедший в упадок монастырь Солунянина, возникший в конце X века, освящённый во имя вмч. Пантелеймона» и получивший наименование «обитель русов», то есть нынешний русский монастырь на берегу моря. Выписки я сделал из четвёртого тома Православной энциклопедии из раздела «Русские иноки на Афоне в Х1-ХП веках».

Также есть основательный труд приснопамятного архимандрита Иннокентия (Просвирнина), могила которого в Новоспасском монастыре, «Афон и Русская церковь». В ней не извлечения из документов, а документы целиком. Читать их целебно и для ума, и для души. Вот, например, описывается несчастное состояние обители Фессалоникийской (то есть нынешнего Пантелеимонова монастыря): «Распадение её стен и жилищ. Да и то, что ещё в ней кажется стоящим, предвещает совершенное падение и исчезновение. Поелику же в таком положении мы нашли её, хорошо и богоугодно присудили отдать её сказанному честнейшему монаху господину Лаврентию, кафигумену обители русов, и его монахам с тем чтобы она восстановлена была ими, обстроена наподобие крепости, возблестела и украсилась и населилась немалым числом людей, работающих Богу и молящихся о державнейшем святом Царе нашем, Скажу просто, чтобы стала опять, как была сначала, и лучше того». А о покушающихся на собственность русских сказано, что «жребий их да будет с предателем Иудой и с вопиявшими: "Возьми, возьми, распни Сына Божия!"».

Крепко сказано. Русские монахи и в самом деле подняли монастырь из руин, свершили его твердыней духа и он, как сказано, «возблестел и украсился». И об обители Ксилургу в том же акте заявлено Лаврентию: «Будь же и её господином и владыкой, монах Лаврентий, и поступай с нею, как захочешь, никем не тревожимый и безпокоимый. Тот же, кто, сомневаясь в чём-нибудь, захотел бы причинить безпокойство, или убыток, или хищение, да будет повинен вышеписанным клятвам и отлучён от Святыя и Единосущныя Троицы». Акт скреплён подписями настоятелей всех афонских монастырей. То есть с ХII-го века оба монастыря навеки закреплены за посланцами Святой Русской Православной Церкви. Плюс к этому обитель «Нагорный Русик». А Устав Святой горы не знает «земной давности».

По документам не счесть сведений о том, что славяне, сербы, болгары, русские были насельниками также и многих греческих обителей: преподобного Григория, Кастамонита, Кутлумуша, Филофея, преподобного Ксенофонта, Ксиропотаме и других.

Да и есть ли нужда доказывать всегдашнее русское присутствие на Святой горе, когда само название Ксилургу говорит о том, что тут подвизались «древоделы», то есть искусные мастера плотницкого и столярного ремёсел. Деревянное узорочье царских врат, иконостасов, окладов икон в храмах Святой горы свидетельствует о присутствии здесь русских мастеровых лучше летописей.

День этот был прямо-таки подарен нам. И вершина Святой горы была к нам любезна, не скрывалась за облаками, а светилась золотой вершиной на голубом небе. А ещё этот день был днём благословения — передать икону «Всех святых, в Земле Российской просиявших» в дар не просто Святой горе, а именно в Ксилургу. Это символично — русские святые приходят к русским монахам.

Видел я, как собратья возрадовались такому благословению, настолько всем по душе пришёлся скит. Какое же здесь богоданное место, монахи какие!

И вот — свершается дарение иконы, прибытие её на постоянное место присутствия на Святой горе. Кажется, даже и машина, чувствуя торжественность миссии, едет аккуратно и бережно.

Вдруг в машине женский голос. Надо же. Но это очень к месту, так как это православные песнопения. Пронзительные, как раз пришедшиеся к моменту:

Когда душа беззвучно 
                           плачет,
Когда покинула удача,
Я молча к Небу обращусь
И тихо Богу помолюсь.
Господь услышит все
                         стенанья
Души измученной моей,
И исиелит на сердце раны,
Прольёт священный Свой елей...

Так молча и ехали. Думаю, каждый молился. Приехали. С пением тропарей вносим икону в храм. Место для неё будто было предусмотрено специально — справа от входа. Рядом иконы «Спаситель», «Успение» точно такого размера, будто ждали радостного соседства с посланницей из России.

Игумен отец Симон облачается, выносит мощевики. Зажигаются высокие свечи. Разжигается кадило.
— Зовите братию!
А братии всего ничего. Собрались.
— Молимся, отцы!

До слёз трогательно свершается молебен. Наши батюшки один другого лучше: голоса чистые, чтение вразумительное. И как спасительно и обнадёживающе звучит повтор: «Бог Господь и явися нам, благословен Грядый во имя Господне!» От ладанного дыма, от бликов света свечей, от молитв и пения ожило пространство храма, он на глазах раздвинулся, полегчал, посветлел. В конце молебна мощное, единоустное, единодушное возглашение многолетия и благоденствия и во всём благого поспешения земле Российской, народу православному...

Как же хорошо, что отныне в этом месте, где были первые русские монахи на Афоне, будет икона русских святых. Она вся светящаяся, глаз не оторвёшь. 519 ликов изображено на ней, и все узнаваемы.

Не хочется уезжать. Выходим на солнышко, идём в костницу, поём в ней «Вечную память», читаем вразумляющую умы надпись: «Мы были такими, как вы, вы будете такими, как все мы». Видимо, эта надпись и произошла на Афоне и разошлась потом по всем российским кладбищам. Но вот, не очень-то вразумляемся. А ведь будем как все умершие, недолго ждать.

Потом посещаем церковь, освящённую во славу святого Иоанна Рыльского, и поднимаемся в верхний храм, первоучителей словенских Кирилла и Мефодия. Конечно, здания ждут рабочих рук. Дай Бог, чтобы появление иконы ускорило их возрождение.

Составляем надпись, которую благодетели обещают вырезать на медной пластинке: «Сия икона принесена в дар скиту Ксилургу в ознаменование 1000-летия русского монашества на Святой горе Афон от благодарных паломников земли Российской. Рождество Пресвятой Богородицы, 2009 год от Боговопло-щения».

К морю! Древним путём, который тысячекратно проделывали русские монахи — от Ксилургу к теперешнему Пантелеимонову монастырю. Только мы-то не пешком идём, а сидим-посиживаем в машине да валимся друг на друга на крутых поворотах. Шофёр новый, языков не знает.

Грустно заехать на час туда, где жил и был счастлив неделю. Всё то же, тот же датчанин Георгий в архондарике (приёмном помещении), так же приветлив, так же медленно и с акцентом говорит. Дмитрий Гаврильевич общается с ним на английском, помогает готовить чай и кофе. Пересказывает нам:
— Я спросил, можно ли узнать, почему он здесь? Он говорит: «Конечно». Он и там, на родине, был верующим. Но говорит: католики и протестанты, они тут, — показал на голову, а Православие здесь, — показал на сердце.

Тихо. Часы отдыха. Накануне всю ночь служба. Но есть и знакомые. Отец Кирион, и, конечно, неутомимый отец Исидор, открывающий просторы монастырской лавки, и тот же отец А., предлагающий подать записки с поминовением родных и близких и в награду открывающий святая святых монастыря — комнату с мощами ветхозаветных и новозаветных святых. Их имена легко прочесть в описаниях монастыря, достаточно заметить, что эта комната вверху, она большая, светлая, и в ней вдоль трёх стен — застеклённые ящики, в которых мощи. Пророки, апостолы, великомученики, священномученики... Медленно, благоговейно проходим, прикладываемся. Ощущение, что пришли к высшему начальству Вселенной, к полководцам воинства Христова, а уж для них-то души наши как на стёклышке. И будто отчитываемся пред ними и получаем новые задания, и наполняемся новых сил для их свершения.

Во дворе скиталец из Тобольска Валера. Денег не просит, пришёл за хлебом. Отец Георгий даёт ему заранее приготовленный пакет с едой.

Вообще на Святой горе, куда бы ни заехал, так отрадно и молитвенно, что не хочется уезжать. Из любого монастыря, скита, келий. Да даже любое место магнитно. Вот, например, просто вышли на минутку из машины, на наше счастье что-то застучало в моторе и шофёру надо заглянуть под капот, вышли и замерли. И что объяснять — это Афон, это Святая гора. А это вид на Ильинский скит. Вид настолько хрестоматийный, вошедший во все книги и издания об Афоне, что без него Афон непредставим. Да, кстати, и без любого места. И без этой природы, подаренной Господом, и без этих рукотворённых строений, увенчанных православными крестами.

Машины ждут нас у причала (арсаны) монастыря. Там, за стрелами агавы, источник. Это был первый мой афонский источник, потом были десятки. В монастыре, напротив архондарика, был и есть родник Только он тогда просто вытекал, а сейчас облагорожен мрамором и освящён крестом.

До Ксенофонта дотряслись на машине. А в нём всё закрыто. Ждать? Нет, решаем пока посетить монастырь Дохиар. Он не так далеко, тоже на берегу. Если ехать, дольше будет, решаем идти пешком. Решили и уговариваем Николая Николаевича остаться. Он сильно хромает, попадал в аварию. «Ждите в Ксенофонте». Нет, Николай Николаевич решительно отвергает уговоры, и наши отцы его благословляют на пешее странствие.

А оно и не для хромых весьма нелегкое. Тропа будто испытывает нас на прочность: то кинется в гору, то заставляет продираться сквозь заросли, то резко падает под обрыв. Под ногами то крупные камни, то острые осколки, то мелкий галешник. О змеях уже и не думаешь, хотя невольно вспоминаются рассказы о них. Недавно, например, отец Кенсорин спускался по лестнице, а параллельно, по перилам сползала шестиметровая гадина. Хорошо, отец Кенсорин лёгок на ногу.

Когда тропа, сама уставшая от своих выкрутасов, отдыхает и нам даёт отдохнуть, то сердце открывается для музыки прибрежных близких волн, для золота и изумруда горных склонов, для взгляда на морские дали, когда невольно расправляются плечи и легкие требуют глубокого вдоха.

В Дохиаре привратник — пёс размером с нашего Мухтара, но с характером явно не мухтарским. Надо его к нам на выучку. Внутри отрадно, прохладно. Стены монастыря все в зелени, а ещё среди зелени развешены клетки певчих птиц. Канарейки поют, приветствуют, будто извиняются за облаявшего нас пса.

Святыня монастыря — икона «Скоропослушница» вся в золоте. «Русская икона», — объясняет монах. Показывает образ святой и праведной Анны: «Бабушка Христа». Валерий Михайлович дарит ему, как и везде по нашему пути, образочек преподобного Серафима Саровского. Монах благоговейно целует его.

Обратный путь. Николай Николаевич задаёт темп. В грудах листьев — груды грецких орехов.

Понимаем, что после такого долгого дня вернёмся очень поздно, и, так как целый день без еды, то заезжаем в Карею, берём что-то на ужин. А оказывается, нас не забыли, ждали и зовут перед ночной службой на ужин. Монашеская трапеза, чай, заваренный травами Афона, и монашеский горький коричневый мёд возвращают силы.

Снова молитвенное стояние в стасидиях. После краткий сон, утренние молитвы и новая поездка. А до этого прощание с братьями, которые идут на вершину Афона. Отец Авраамий благословил и как следует снарядил экспедицию. Спальные мешки, термосы, сухие пайки. Вначале отец Петр не собирался, но отец Сергий решительно заявил, что пойдет, и отец Петр весело сказал: «Как же так, я же благочинный, как же я не пойду?» Идёт и Андрей Васильевич, глава администрации Зарайска. Мне немного стыдно, что я не с ними. Но успокаиваю себя, что, даст Бог, в следующий раз. Да и обуви нет, а обувь — главное в восхождении. Да и впереди поездки по северо-восточному берегу Афона, а там я не бывал.

Тем более, прямо с утра едем в Великую Лавру святого Афанасия. Дорога радостная, звучат в машине песнопения, даже и не заметили, как быстро доехали. Размеры Лавры меня поразили. Я считал наш Пантелеймонов монастырь самым крупным на полуострове, но с Лаврой не сравнишь. Действительно, Великая. Из неё особенно хорошо видно вершину Афона. Вот куда будут взбираться два дня наши товарищи.

Огромная чаша во дворе под кипарисом святого Афанасия. Чашу эту облюбовал султан турецкий и велел привезти её в Константинополь, то есть уже в Стамбул. Султан возжелал принимать в ней ванны. Один монах, желая предотвратить такое кощунство, решил лучше разбить чашу кувалдой. Не разбил, но трещина получилась. Султан повесил монаха на кипарисе, но чаша была спасена. Её охраняет трогательный мраморный львёночек.
 
Храм X века. Много святынь. Икона «Экономисса» в память о спасении монахов от голода Божией Матерью. Редчайшие иконы. «Иконописец — святая Феодора, — объясняет монах. — Феодора — это как ваш Андрей Рублев».

Мощи святого Афанасия хотели раскопать, как и положено на Афоне, через три года, но из могилы вышел огонь, Значит, нельзя трогать. Надгробие завалено золотом; кольцами, часами. Ещё и в 1700 году патриарх Сильвестр хотел взять частицу мощей, но вновь вышел огонь.

Святой Афанасий — хранитель Афона; основатели Ватопеда, Ивера — его ученики.

На обратном пути заехали на источник святого Афанасия. Он там, где уходящего из монастыря святого Афанасия встретила Царица Небесная. А уходил он просто от отчаяния: нечем стало жить, братия роптала. Божия Матерь повелела ударить в скалу посохом. Хлынула мощная струя воды и льётся доныне уже тысячу лет.

Владимир Николаевич КРУПИН