21 июня 1910 года, 100 лет назад родился Александр Трифонович Твардовский, великий поэт, военный журналист, выдающийся редактор и общественный деятель, почётный гражданин города-героя Смоленска
В наши последние, «разнузданные» годы всякий раз, когда отмечается юбилей Твардовского, мне вспоминается стихотворение фронтовика Давида Самойлова «Вот и всё. Смежили очи гении», которое он написал после похорон Твардовского:
Тянем, тянем слово залежалое,
Говорим и вяло и темно.
Как нас чествуют и как нас
жалуют!
Нету их. И всё разрешено.
Нету их больше. И чем дальше — тем, увы, больше разрешено всякого непотребства. Поэт Юрий Кублановский, который печатается в «Новом мире» чаще и раздольней, чем некогда сам Твардовский, начал даже снисходительно рассуждать о великом поэте: «Современному читателю, околдованному половодьем русского модернизма конца ХIХ-ХХ века, поэтическое наследие Александра Твардовского сегодня, пожалуй, не очень-то интересно. Пока существовала советская литературная субординация, Твардовский считался классиком. Рухнула субординация — стали забывать поэта Твардовского».
Как можно забыть поэта, который создал самые пронзительные строки о войне — антологию можно составить! — создал безсмертного «Василия Тёркина», которым восхитился даже тонкий стилист, последний классик русской поэзии Иван Бунин.
Народный герой, отлитый в бронзе, сидит вместе с Твардовским у стен Смоленского кремля и греет душу русского человека. В подмосковном Орехово-Зуеве радетель русской песни Сергей Борискин предложил установить памятник фронтовой гармони, но через несколько лет идея его преобразилась в памятник Василию Тёркину. В прошлом году он встал в рабочем городе, лихо играя на гармони.
А нынешний «критик» из журнала холодно рассуждает о гениальном стихотворении «Я убит подо Ржевом»: мол, начало превосходное, но «в целом в этом стихотворении 42 (!) строфы-кирпичика, и читать его к середине, если не раньше, надоедает». Ему — почему-то надоедает, а там есть пронзительные строки:
Братья, ныне поправшие
Крепость вражьей земли,
Если б мёртвые, павшие
Хоть бы плакать могли!.
Тогда это читалось как сожаление о том, что нельзя им поплакать слезами радости: вот, мол, не дожили до Победы. А Твардовский-то прозревал дальше: он разглядел грядущие слёзы униженных и оскорблённых ветеранов, запоздалые подачки им, нежелание расслышать, кого хотели бы видеть они на парадах и на плакатах.
Недавно в телепередаче депутата-адвоката Макарова Алексей Венедиктов с радио «Эхо Москвы» взвизгнул в адрес ветеранов, отстаивающих свою правду: «Ублюдки!» Тот солдат, убитый подо Ржевом, пожалел бы не только о том, что не может плакать, но и не в силах дать ему по зубам, как фашисту в рукопашной схватке.
Далее в своей статье Кублановский по-барски вдруг заговорил как бы о поэзии в целом: «...Вообще при советской власти поэты расплодились в невероятных количествах: достаточно открыть любой ежегодный "День поэзии" тех времён (включавший, впрочем, их ничтожную толику), чтобы убедиться в этом. Рифмованная речь отвечала разом и задачам идеологии, и сентиментальной неизбалованной душе советского человека».
А что бы он стал говорить о нынешней почти сплошь бездушной поэзии? На одном только сайте «Стихи.ру» более 300000 таких авторов! Книжонок и даже увесистых томов графомании издаётся тоже великое множество. Все твердят: поэзию не читают. Да, только сочиняют, к сожалению. И читают себя, а не Твардовского. Это — от безудержной гордыни, от вседозволенности, безкультурья и безпросветного одиночества человека в обществе, где никто никому не нужен — хоть в брошюрке или интернете пискнуть о себе...
Наш журнал не раз писал о поэзии Твардовского, о высочайшей оценке его современниками и последователями. В одной из своих заветных тетрадей гений музыки Георгий Свиридов записал: «А.Т.Твардовский. Полное (100-процентное) отсутствие авторского эгоизма. Растворение себя в народной стихии без остатка. Это достойно лучших мыслей и лучших страниц Л.Толстого — редчайшее качество». Казалось бы, кому это сегодня нужно в эпоху чистогана, попсового успеха и снобизма под видом «русского модернизма»? Отвечаю просто: тем, кто любит Россию и верит, что она выстоит, потому что глубоки её национальные, духовные корни.
В год 65-летия Победы не стану цитировать хрестоматийные строки великого поэта. Обращусь к его записным книжкам, которые писал он для себя. И в них — сжатый и образный русский язык, поэтичность и наблюдательность. Вот Белоруссия, 1944 год:
«В хвосте колонны плетётся боец босиком, ноги натёрты. Идёт, прихрамывая и матерясь.
— Всё равно немца догоню, мать его... — Хохочет.
Поп, пришедший к командиру части посоветоваться, служить ли панихиду по бойцам магометанского вероисповедания, павшим вместе с русскими.
— Служить, служить...
— Я так и думал».
Вот Прибалтика:
«Давно уже не писал лирических стихов, поэтому вчера поддался обольщению под живым, пронзительным впечатлением запаха земли из-под снега, мокрой жухлой травки, которое испытал во время последнего переезда, идя на какой-то станции в хвост поезда, где столовая. Но я забыл, что это не делается между прочим, а требует таких усилий, как и та работа, что имеет сейчас первостепенное значение для меня в служебном и ином, общем смысле. Если б лирические стихи могли выскакивать сами собой, между делом, то пусть бы выскакивали. А так придётся потерпеть.
День вчера ушёл на эти несколько строк:
В поле, ручьями изрытом,
И на чужой стороне
Тем же родным, незабытым
Пахнет земля по весне...»
Поэзия Твардовского пахнет родным, незабытым, а потому и неугодным тем, кто тщится всё это уничтожить сегодня. Но в 100-летний юбилей его мы снова вспоминаем Твардовского, уроженца хутора Загорье на Смоленщине, несгибаемого солдата и великого поэта.
Александр Александрович БОБРОВ