В феврале 1848 года Н.В.Гоголь посетил Святую Землю. Он прибыл не только поклониться святым местам, как делали многие тысячи русских богомольцев, но с желанием испросить у Гроба Господня благословение на сочинение новых произведений
В мае 1847 года Н.В.Гоголь пишет в «Авторских исповедях»: «Одною из главных причин моего путешествия к Святым местам было желание искренне помолиться и испросить благословений на честное исполнение должности, на вступленье в жизнь, у Самого Того, Кто открыл нам тайну жизни, на том самом месте, где некогда проходили стопы Его; поблагодарить за всё, что ни случилось в моей жизни; испросить деятельности и напутственного освежения на дело, для которого я себя воспитывал и к которому приготовлял себя...»
Решимость посетить Святую Землю возникла у Гоголя ещё в начале 1842 года. В начале того же 1842-го Гоголь получил благословение на паломничество ко Гробу Господню от харьковского владыки, преосвященного Иннокентия. Вот как рассказывал об этом писатель С.Т.Аксаков: «Вдруг входит Гоголь с образом Спасителя в руках и с сияющим, просветлённым лицом. Такого выражения в глазах у него я никогда не видывал. Гоголь сказал: "Я всё ждал, что кто-нибудь благословит меня образом, и никто не сделал этого, наконец, Иннокентий благословил меня. Теперь я могу объявить, куда я еду: ко Гробу Господню"». Он ждал того дня, когда возможно будет войти в Гроб Спасителя, а на горе Масличной, где вознёсся Спаситель, вознести своё сердце и дать обеты.
Но поездка Гоголя в Иерусалим по разным житейским причинам, скорее по Промыслу Божию, была отложена до иных времён. Гоголь ещё только приступил к чтению духовных творений великих подвижников христианской Церкви, к чтению Евангелия. Он ощущал в себе непреодолимое желание, идущее от сердца, читать Евангелие. В одном письме Гоголь сообщает: «Душе моей нужнее теперь то, что писано святителями нашей Церкви, чем то, что можно читать на французском языке».
Н.В.Гоголь приостанавливает работу над второй частью «Мёртвых душ». С 1847 года он вообще почти ничего не писал, кроме толкования Божественной литургии.
За пять лет труда по религиозному обустройству своей души с ним произошла заметная перемена в духовно-нравственном развитии. Он уже не мог жить без Бога. Каждый новый день начинал и оканчивал молитвою. Его любимым выражением в ту пору было: «Помолюсь, да укрепится душа и соберутся силы».
Гоголь понимал, что после его возвращения из Иерусалима читатели будут непременно ждать от него книгу о Святой Земле. В 30—40 годах XIX века на литературное поприще уже вступили писатели нового стиля, названного впоследствии духовной прозой. Все они были путешественниками и исследователями святых мест Вселенского Православия. Образованному сословию хорошо были известны имена путешественника и учёного А.С.Норова, архимандрита Порфирия Успенского, послушника Саровской пустыни Мелетия.
С детских лет Гоголь любил наблюдать за русскими паломниками. Они часто останавливались в доме его матери, он не раз слышал рассказы странников о святых местах. Читал Гоголь и книги о хождениях русских людей в Палестину, на Афон и на Синайскую гору. Несомненно, читал он и первое древнерусское повествование о Святой Земле игумена Даниила, сочинённое им во время паломнического хождения в Палестину в 1106—1108 годах. Эту популярную книгу (одну из первых в древней Руси) читала вся Россия, от простолюдинов до вельмож. И, видимо, не случайно Н.В.Гоголь отправился в Иерусалим в 1848 году, спустя 740 лет после путешествия, предпринятого игуменом-паломником, по сути первым русским писателем-очеркистом Даниилом.
В конце 1847 года, накануне отъезда Гоголя в Иерусалим, вышло в свет его сочинение «Выбранные места из переписки с друзьями», которое враждебно было воспринято частью русского общества. Многие сочли эту книгу чрезмерно нравоучительной. Безбожная русская интеллигенция, ополчившись на Гоголя, не захотела увидеть его озабоченности духовно-нравственным состоянием России. Слишком открыто и явно писатель призывал всех следовать заповедям Божиим. Даже близкие друзья не поняли его...
В таком крайне удручённом состоянии духа Гоголь готовился отбыть в Иерусалим. Он уже знал, какие молитвы будет возносить к Богу у Его Святого Гроба. И если игумен Даниил в начале XII века молился у Гроба Господня о примирении русских князей и о даровании им смирения и братолюбия, то Н.В.Гоголю в середине XIX столетия хотелось вознести свои молитвы о том, чтобы Господь привёл в церковную ограду всех русских писателей и художников, творящих свои произведения без Божиего благословения.
Священник Пётр Соловьёв из Русской Духовной миссии оставил воспоминание о встрече с Гоголем. В январе 1848 года они плыли на одном пароходе: «На «Истамбуле» было много народу, и большей частью поклонников, ехавших в Иерусалим на поклонение Святым местам. Каких представителей наций тут не было! Весь этот люд в общем были как бы земляки: одни только мы, русские, были особняками среди этой разношёрстной толпы и не принимали никакого участия в общей суматохе подвижных восточных человеков. Но оказалось, что кроме нас тут же были ещё русские люди. Один из них был высокий плотный мужчина в тёмно-синей с коротким капюшоном шинели на плечах и с красной фескою на голове, другой же маленький человечек с длинным носом, чёрными жиденькими усами, с длинными волосами, причёсанными а la художник, сутуловатый и постоянно смотревший вниз. Белая поярковая с широкими полями шляпа на голове и итальянский плащ на плечах, известный в то время у нас под названием «манто», составляли костюм путника. Всё говорило, что это какой-нибудь путешествующий художник. Действительно, это был художник, наш родной гениальный сатирик Николай Васильевич Гоголь, а спутник его — генерал Кругов».
На этом же пароходе был среди паломников и иеромонах Феофан, будущий святой Феофан Затворник Вышенский...
В «Авторской исповеди» Гоголь записал, что страшится этого путешествия, считает себя немощным и недостойным. Он просил всех, знающих его и не знающих, помолиться о нём. Особенно он уповал на молитву тех, «которых вся жизнь стала одною молитвой». И вот они — русские батюшки, ниспосланные Богом, утешители и молитвенники, плывут вместе с ним... А по Святой Земле Гоголя сопровождал его товарищ по нежинской гимназии Константин Базали, обрусевший грек, российский генеральный консул в Сирии и Палестине.
Святой град Иерусалим притягивал Гоголя тем, что там, у Гроба Господня, молитвы быстрее доходят до Бога. И Гоголь писал: «Дай, Господи, силу помолиться у Гроба Святого о собратьях, и кровных своих, о всех людях земли нашей и о всей отчизне нашей, о ея мирном времени, о примирении всего в ней враждующего и негодующего, о водворенье в ней любви и о воцарении в ней Твоего царства, Боже!» И произошло чудо у Гроба Господня, когда Гоголь прибыл в Иерусалим.
На обратном пути в Россию он пишет из Бейрута Василию Андреевичу Жуковскому, что один стоял на Божественной литургии внутри самого Гроба Господня. До Гоголя никто из путешественников не удостаивался такой великой чести, даже игумен Даниил, имевший покровительство короля крестоносцев.
Из письма к Жуковскому: «Уже мне почти не верится, что и я был в Иерусалиме. А между тем я был точно, я говел и приобщался у самого Гроба святого... Я стоял в нём один; передо мною только священник, совершавший Литургию. Диакон, призывавший народ к молению, уже был позади меня, за стенами Гроба».
Дело в том, что у греков в прежние исторические времена было не принято допускать на церковные службы в алтари храмов светских людей. То, что Гоголь стоял внутри Гроба Господня, где находились лишь священник и дьякон, служившие Божественную литургию, было исключением из строжайших церковных правил православных греков. Митрополит Милетий, глава Святогробского братства, сделал это единственное исключение за всю историю существования Иерусалимской Патриархии лишь для великого русского писателя. Н.В.Гоголь получил в награду от митрополита Милетия благословенную святыню — камень от Гроба Господня. Такую же редчайшую святыню сподобился получить в XII веке и русский игумен Даниил...
Н.В.Гоголь вернулся в Россию духовно окрепшим христианином, более смиренным и более внимательным к своим друзьям и близким. Об этом есть свидетельства его современников. Но почему в письме к Жуковскому он произносит такие горестные слова: «Моё путешествие в Палестину точно было совершено мною затем, чтобы узнать лично и как бы узреть собственными глазами, как велика чёрствость моего сердца. Друг, велика эта чёрствость! Я удостоился провести ночь у Гроба Спасителя, я удостоился приобщиться от Святых Тайн, стоявших на самом Гробе вместо алтаря, — и при всём том я не стал лучшим, тогда как всё земное должно бы во мне сгореть и остаться одно Небесное». Вспомним, как начинает своё повествование о Святой Земле игумен Даниил: «Я, недостойный игумен Даниил, худший из всех монахов, одержимый многими грехами...» И Н.В.Гоголь защищал свою душу от гордыни.
Спустя два года после путешествия Гоголя в Иерусалим поэт Жуковский в своём письме требует от него описаний Палестины. 28 февраля 1850 года Н.В.Гоголь отвечает своему другу: «Знаешь ли, какую тяжёлую ты мне задал задачу? Что могу сказать я, чего бы не сказали уже другие?» И всё же, уклоняясь от развёрнутых описаний Святой Земли, делает лишь краткие пейзажные зарисовки. Но постепенно увлекается ими и даёт уже более подробные изображения Палестины: «Помню вид, открывшийся мне вдруг посреди однообразных серых возвышений, когда выехав из Иерусалима и видя перед собою всё холмы да холмы, я уже не ждал ничего — вдруг с одного холма, вдали, в голубом свете, огромным полукружьем предстали горы. Странные горы: они были похожи на бока или карнизы огромного, высунувшегося углом блюда. Дно этого блюда было Мёртвое море. Бока его были голубовато-красноватого цвета, дно голубовато-зеленоватого. Никогда не видал я таких странных гор. Без пик и остроконечий, они сливались верхами в одну ровную линию, составляя повсюду ровной высоты исполинский берег над морем. По ним не было приметно ни отлогостей, ни горных склонов; все они как бы состояли из безчисленного числа граней, отливавших разными оттенками сквозь общий мглистый голубовато-красноватый цвет. Это вулканическое произведение — нагромождённый вал бесплодных каменьев — сияло издали красотой несказанной... Где-то в Самарии сорвал полевой цветок, где-то в Галилее другой; в Назарете, застигнутый дождём, просидел два дня, позабыв, что сижу в Назарете, точно как бы это случилось в России, на станции. Повсюду и на всём видел я только признаки явные того, что все эти ныне обнажённые страны, и преимущественно Иудея (ныне всех безплоднейшая), были действительно землёй млека и мёда...»
Эти литературные наброски описаний Палестины могли бы стать частью книги Н.В.Гоголя о Святой Земле, но он не успел её написать. Господь предопределил Гоголю выйти на суд читателей с другим духовным сочинением. Оно вышло в свет уже после смерти писателя: «Размышление о Божественной литургии». Гоголь предваряет своё сочинение словами: «Цель этой книги — показать, в какой полноте и внутренней глубокой связи совершается наша Литургия, юношам и людям, ещё начинающим, ещё мало ознакомленным с ея значением...»
Ещё в самом начале своего религиозного пути Гоголь уже понимал, что его сатирические произведения, в которых высмеивались человеческие пороки, вряд ли окажут должное воздействие на падшую в грехах русскую интеллигенцию, а значит, не удастся ему повлиять и на духовно-нравственное состояние российского общества. Видимо поэтому-то Гоголь за несколько дней до смерти сжигает многие свои рукописи, в том числе и вторую часть «Мёртвых душ», считая их безполезными для общества и не угодными Богу... В этом поступке писателя не было признаков сумасшествия.
Образованная, но безбожная часть русской интеллигенции была не способна понять Н.В.Гоголя, призывавшего их к Богу, советовавшего опираться на спасительное учение Христа.
Паломничество Гоголя в Иерусалим в 1848 году по праву можно поставить в один ряд с хождением в 1106—1108 годах древнерусского писателя игумена Даниила. Игумен молился у Гроба Господня о Руси и о примирении русских князей накануне 120-летия Крещения Руси. Гоголь вознёс свои молитвы о России и «о примирении всего в ней враждующего и негодующего...» в год 860-летия Крещения Руси.
Духовная миссия Н.В.Гоголя, конечно же, нашла отклик в умах лучшей части православной России. Даже перед самой своей смертью Николай Васильевич не переставал призывать русских людей к Богу: «Будьте не мёртвые, а живые души. Нет другой двери, кроме указанной Иисусом Христом».
Виктор Иванович КОМИССАРОВ