Сегодня много говорят о миссионерском служении Церкви. В духовных учебных заведениях преподают предмет «миссиология», а кое-где создаются и миссионерские факультеты. Ясно, что проповедник истины должен быть хорошо образован и в светском, и в духовном плане, иначе его может ждать полный конфуз.
Ясно, что он должен понимать запросы и интересы тех, к кому обращается со своим словом. Вы уже писали в «Русском Доме», что желание быть ближе к "просвещаемым", не уравновешенное чем-то более существенным, нередко приводит к противоположным результатам. Как же следует понимать апостольский дух Церкви и тем более «апостольство мiрян»!
О.В.Бикунов, Курская обл.
Апостольский дух — от природы огня, иначе его нет. Если душа учащего не зажигается этим огнём, он никогда не сможет зажечь душу ученика. Апостольский дух — дух истины, действующей любовью.
Некоторые из тех, кого называют сегодня «миссионерами», силятся навязать своё понимание Истины аудитории. Люди могут внешне согласиться с их аргументами, но они будут слышать не то, что проповедует Церковь. Каждый услышит своё, понятное ему. Интеллектуальное оружие, если оно действительно есть, — замечательная вещь, но оно — не огонь души. Нас не надо убеждать, что мы должны говорить с людьми на их языке. Но это невозможно, если мы сами — не от них. Не в плане отождествления себя с их заблуждениями, а в глубоком осознании того, что их грехи — наши грехи, и мы кровоточим их ранами. И радуемся радостью, которую предлагает им Бог. Когда, кажется, все народы восстают против Бога, воздвигая алтари ложным богам, недостаточно обличать их безумие. Необходимо участвовать в их страданиях — взывать к главному, что есть в людях, — к совести и стыду. Необходимо помнить, что в каждом из них есть божественная искра, и из этой искры нужно возжечь пламя. Мы не можем искать лишь своего собственного спасения, отвергая спасение других.
В одной из своих статей Вы, кажется, писали, что каждому человеку, так же как и каждому народу, Бог даровал какие-то особенные черты характера. Не то что этих черт нет у других народов, но они не являются у них определяющими. Русский человек всегда славился смирением, которое без Христа быстро становится раболепством. На Западе же более всего всегда ценилась свобода. Кажется ясно, что она может означать без Христа. Но факт остаётся фактом: свобода сегодня — главное слово на знамени не только Запада, как это было во времена Французской революции, но и всего человечества. Только содержание этого слова несколько видоизменилось. Что же такое свобода?
Т.Н.Левицкая, г. Ялта
Что такое свобода? Свобода есть условие всякой нравственной ответственности. Я не ответственен там, где у меня нет возможности делать свободный выбор. Это не вменяется мне в вину. Укусившая кого-то собака — не подсудна, подсуден её хозяин, не надевший на неё намордник. Собака не ответственна за то, что она делает инстинктивно. Агрессивную собаку следует держать взаперти, но нельзя приговорить её к тюремному заключению.
Человек не может жить на уровне инстинктов. Но сегодня все говорят о свободе нравов. Возьмите, например, вопрос о так называемых «сексуальных меньшинствах». Эти извращенцы уже требуют, что само по себе довольно парадоксально, права на брак друг с другом и на усыновление детей-сирот.
Интересно, что движение за такого рода свободу идёт от протестантских обществ Северной Европы, давно освободившихся от гнёта многих духовных ограничений. Эта эмансипация, направленная главным образом против традиционных христианских запретов, вызывает живое обсуждение вопросов о нравственности в обществе. Любопытно, что критикуя столь резко христианскую мораль, общество не может сформулировать свои требования в этой области. В масштабе человеческой истории это абсолютно новое явление!
Мы знаем, что определённое число проблем, связанных с этикой, вызваны заботой о том, что раньше просто не могло обсуждаться. Наука, в особенности медицина и биология, вносит немалый вклад в это «новое сознание». Таковы, например, дебаты, имевшие место несколько лет назад по поводу пересадки органов. А также неслыханные — вплоть до безумных проектов так называемого клонирования — медицинские эксперименты. Сам словарь свидетельствует об этой эволюции. Слово «биоэтика» вошло в современный язык, тесно соединяя чисто биологические открытия и их отражение в нравственности. Общество как бы ждёт законодателя, который определит направление в этой области. Ясно, что подобные вопросы прежде всего должна решать Церковь. Однако всё громче звучат голоса: «Церковь занимается тем, что её не касается». Страшно представить, к чему приведёт это новое освобождение от Церкви!
На примере Европы мы можем видеть, как быстро «новое сознание» становится массовым. В 1929 году энциклика Пия XI, запрещающая всякую противоестественную контрацепцию, не вызвала ни у кого протеста. Христианские супруги приняли как должное следование нравственным принципам, определённым католической церковью. Здесь не место обсуждать чрезмерную категоричность иных определений Западной Церкви. Речь идёт о другом. 40 лет спустя отношение к тексту Humanae vitae Павла VI стало совершенно иным. Обнаружилось расстояние, отделяющее простых верующих от рекомендаций церковной иерархии в этой области. Кроме крайне критической реакции на энциклику, стало очевидно, что большинство католиков просто игнорируют её. Общественным мнением это было воспринято как отказ в законности права Церкви определять, что есть добро и что есть зло, и каким должен быть нравственный выбор. Произошёл разрыв с многовековой традицией церковного авторитета в этом вопросе. После этого мы не должны удивляться, что в дебатах о «строительстве Европейского дома» прозвучало столько упрёков христианству за то, что оно доминировало в Европе, не допуская никакого плюрализма, в течение стольких столетий. А иные, наоборот, отрицали решающую роль, которую оно играло в истории континента. Точно также у нас сегодня пытаются поставить под сомнение значение Православия в исторических судьбах России. Абсурдность подобной позиции более чем очевидна. Так же как, мягко говоря, полная безперспективность всех аспектов жизни при новом понимании свободы.
Вся история человечества воспринимается мною как чья-то злая насмешка над непрестанными усилиями людей пробиться к истине и достигнуть свободы. Сколько героических людей жизнь свою положили, особенно в минувшем веке, ради этой цели. Но результат — налицо. Чем больше борьбы за свободу, тем больше рабства. Теперь уже и в буквальном смысле есть и рабы, и торговля рабами. Как Вы думаете, смена так называемых общественных формаций не завершится ли воестановлением рабовладельческого строя? Или даже хуже — таким рабством, которое поработит всего человека, и тело его, и душу? И это будет окончательным «торжеством свободы».
А.Стрижов, г.Красноярск
Мiр погибает от незнания Бога и отсутствия любви. В наш век человечество больно древней болезнью, которой заразилось, когда искуситель шептал на ухо Еве: «Если вы не будете слушаться Бога, если вкусите плод от запрещённого древа, вы будете как боги». Человек болен восстанием свободы, свободы безумной, отказывающейся от истины.
Есть истинная и ложная свобода. Истинная свобода — отражение образа Божия, и она может ходить только по стопам истины, а не наоборот. Свобода — служанка, деятельная, а истина — госпожа. Как говорит Христос: «Познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин. 8, 32). Это слово Христово — искусителю, древнему змию. Это ответ Божий — через века. И Бог ждёт нашего ответа. Здесь наше призвание, наше служение, наш труд.
Если наше слово и наша жизнь не служат истине Христовой — они не стоят труда. Но если мы готовы пролить пот и кровь мужественно и смиренно, ради того, чтобы искать, найти, вкусить и передать другим истину, — тогда поистине истина будет великолепна.
Известно, что сегодня многие американцы и европейцы, отказываясь от христианства, охотно принимают ислам. Я долго думала, почему это происходит, и неожиданно нашла очень простой и убедительный ответ. Потому что их устраивает образ жизни, который предлагает мусульманство. В современном растленном мiре труднее всего хранить целомудрие девства и чистоту христианского брака. Другое дело — возможность многоженства. Но мой вопрос не об исламе, а о буддизме. Как Вы объясните популярность буддизма, с его учением о перевоплощении, на Западе? Конечно, каждый свободен избирать, что он хочет. «Права человека» — одна из основополагающих ценностей современного западного мiра. Но, как Вы сами заметили в одной из своих статей, этот мiр всё более приближается к такому состоянию, где нет уже ни человека, ни «прав человека». Почему эта тема перехода из христианства в другие религии возникла только сегодня?
В.И.Алексеева, г. Саратов
Для многих адептов западного буддизма вера в последовательное перевоплощение, согласно заслугам, достигнутым во время земной жизни, кажется убедительной, потому что соответствует одному из главных принципов западной цивилизации — принципу эволюции. Чем это не идея западного прогресса? Согласно этому принципу, добро получает воздаяние по мере восхождения человека среди его сменяющих друг друга жизней. Кроме того, Запад славится тем же индивидуализмом, что и буддизм. Вернее, сегодня перед нами новое прочтение буддизма — в свете западного индивидуализма.
Это концептуальное приспособление буддизма к западному образу жизни освобождает от одного существенного вопроса — одновременно нравственного и политического. Он выражается в немногих словах — в абсолютной несовместимости того, что называется «не я» (буддистского и современного западного) с «правами человека». Если «я» есть иллюзия, если человек — на пути исчезновения, то как мы можем говорить о его целостности и о его свободе? Если моё «я» — иллюзия, «я» другого — тоже «иллюзия». Это противоречие между западным определением «прав человека» и буддистским «не я» невозможно разрешить. Закон «кармы» приводит к тому, что можно объяснять грехами, совершёнными в предыдущей жизни, несчастье сегодняшних физических недугов и скорбных обстоятельств. Но что в таком случае означает несправедливость, жертвами которой становятся, скажем, миллионы бездомных детей в России? Как быть едиными с ними, как утверждать, что эти дети имеют право жить в лучших условиях?
Принятие подобного учения американцами и европейцами (а сегодня и некоторыми русскими) — научное или буддистское — противоречит их понятию «прав человека» и социальной справедливости. Или же они должны отказаться одновременно от человека и от его прав и достоинства? По всей видимости они к этому готовы.
Эта тема возникла не сегодня и даже не вчера. И в прошлом к восточным религиям обращались как к оружию против христианства. Мы отмечаем это в XVIII веке у Дидро и Вольтера, видевших в существовании других древних религий доказательство того, что христианство не является единственным обладателем «истины». Ещё более это проявилось в следующем столетии у Шопенгауэра, великого защитника индуизма и буддизма, который оказал в свою очередь влияние на Ницше (особенно в первый период его творчества). Для всех них ссылка на Восток должна была служить идеалам Просвещения и расширять горизонты гуманизма. Они не замечали, что это оружие точно также могло быть направлено против них самих. Что и сделали немецкие романтики и французские контрреволюционеры, борясь с идеологией Просвещения, его «правами человека» и материализмом. «Восточный ренессанс» XIX века был направлен исключительно против Просвещения. Превозношение поэзии, магии и примитива Индии противопоставлялось европейскому рационализму, иссушающему человеческую жизнь. Существует также так называемый «крайний ориентализм» — откровенно антигуманистического толка. Он также претерпел «перевоплощение» во многих видах в XX веке и переходит теперь в XXI. Сторонники буддизма в Америке и в Западной Европе, очевидно, об этом не помнят.
На самом деле должно противостоять не просто «священной пустоте», не теории того, что именуется «не я», не генной инженерии, не кибернетическому будущему человечества, не просто духовному и нравственному разрушению, но неосознанному согласию на исчезновение человека. Тому согласию, которое странным образом перекликается с самыми опасными идеологиями минувшего века. И превосходит их.
Протоиерей Александр ШАРГУНОВ