7 февраля 1920 года, 90 лет назад был расстрелян Верховный правитель России адмирал Александр Васильевич Колчак
Жизнь адмирала Александра Васильевича Колчака - это история смелого и благородного человека, не знавшего больших побед, но всегда к ним страстно стремившегося. Он, знаменитый полярный исследователь, мог бы найти легендарную «Землю Санникова» и пропавшую экспедицию барона Толля...
Потомок турецкого паши, пленённого нашими войсками в битве под Хотином (описана Ломоносовым в первом русском силлаботоническом стихотворении), Колчак мог бы взять во время Первой мiровой войны десантной операцией Константинополь, осуществив многовековую мечту русских, но ему не дали это сделать. Он мечтал о славе флотоводца, а вынужден был командовать сухопутными армиями. Испытал высший триумф, когда его назвали Верховным правителем России, ему подчинились все белогвардейские правительства; слава Колчака весной 1919 года бежала впереди него, порождая растерянные сводки Штаба РККА... Но Москва для него оказалась ещё дальше, чем Константинополь. Колчак казался окружающим железным человеком, но был слаб здоровьем. Его буднично, без всяких церемоний, расстреляли большевики, словно спекулянта или дезертира. При этом он был единственным белогвардейским руководителем, о человеческих качествах которого позволяли себе с симпатией отзываться некоторые видные большевики.
Колчак, как ни парадоксально, был порождением революции: в старой России он едва смог бы вознестись так высоко и наверняка завершил бы карьеру флотоводца на какой-нибудь почётной, но малозначительной должности в Адмиралтействе, как великий Фёдор Ушаков. Да и в Белом движении до своего назначения военным министром Омской Директории он играл более чем скромную роль (командовал малочисленными охранными войсками на КВЖД), к военному перевороту, организацию которого ему приписывала советская историография, активно не стремился. Едва ли после Гражданской войны он видел себя главой России. Почему же именно на нём остановили свой выбор вожди Белого движения?
Российской контрреволюции требовался свой Бонапарт, фигура не просто, как теперь говорят, харизматическая, но и романтическая, легендарная, окружённая ореолом таинственности. Бородатый полярный исследователь, замерзавший во льдах Арктики, герой Порт-Артура, отважный командир миноносца, адмирал в белоснежном мундире, сломавший свою золотую саблю, чтобы она не досталась взбунтовавшейся матросне, — вот где начало легенды о великом человеке... Колчака выбрали, как выбирают теперь героя для телешоу. Конечно, и практические соображения сыграли свою роль: например, на Черноморском флоте адмирал до лета 1917 года неплохо уживался с эсерами, о чём, конечно, знали их вожди, заправлявшие в Сибири.
Самые разнородные антибольшевистские лидеры и эмиссары Антанты приглядывались к Колчаку, «прощупывали» его. Но этот «русский Наполеон», даже будучи военным министром Омской Директории, просил прицепить свой вагон то к поезду англичан, то к поезду чехов, потому что не находилось для русского министра паровоза... Сам Колчак с горечью называл себя в письмах «кондотьером» Запада.
Состоялась ли бы вообще сибирская контрреволюция, если бы не знаменитый мятеж чехословацкого корпуса, эшелоны которого растянулись от Пензы до Владивостока? Дисциплинированные, неразложившиеся части чехов спокойно выпрыгивали из вагонов, захватывали вокзалы, центры городов, милостиво разрешали выползавшим невесть из каких щелей эсерам, меньшевикам и кадетам собираться в земских управах и думах и объявлять себя комитетами спасения, правительствами и директориями. А в Рыбинске и Ярославле, где антибольшевистские мятежи были организованы своими силами, малочисленными офицерскими отрядами и студенческими дружинами, красные их довольно легко громили. Крестьяне, рабочие и даже казаки (на Дону, в Забайкалье) если и восставали против большевиков, то не очень-то стремились влиться в белые силы.
Надо признать, что писатели-попутчики» 20-х годов прошлого века, близкие к большевикам, рисовали довольно объективную картину революции и Гражданской войны. Не «сознательный рабочий класс» предопределил победу восстания в знаменитом «Бронепоезде 14—69» Всеволода Иванова, а примкнувшие к анархистам или даже эсерам крестьяне. Ничего там не говорится о том, что они хотели большевистскую власть, но зато очень даже ясно, что после крушения царской России не хотели над собой никакой власти вообще, в том числе, конечно, и колчаковской. Ведь под вывеской «Россия единая и неделимая» приходили и командовали отнюдь не только белые, но и чехи, японцы и другие люди незнаемых земель.
Конечно, русское крестьянство пошло в революцию не только затем, чтобы бороться за так называемые свободы, а за землю и волю, и бралось оно за оружие тогда, когда одна из воюющих в Гражданской войне сторон угрожала, по их мнению, новоприобретённым ими правам. Чаще всего крестьяне выступали против белых, несмотря на суровую большевистскую продразвёрстку. Надо помнить, что продразвёрстка не лишала крестьян ни земельного надела, как это случилось позднее, во время коллективизации, ни скота, ни «воли» — возможности «грабить награбленное» у буржуев с оружием в руках. Эту особенность участия десятков миллионов русских крестьян в революции отмечал в своих последних исторических работах В. В. Кожинов.
Но — «Мне отмщение, и Аз воздам»... Русским крестьянам самим довелось пережить незавидную судьбу команды колчаковского бронепоезда 14—69, когда в 1921 году, после поражения белых, они потеряли возможность маневрировать между красными и белыми в борьбе за «землю и волю» и оказались наедине с победителями — большевиками. Восставших против продразвёрстки мужиков «зажали», окружили в тамбовских лесах и воронежских степях (примерно так же, как красные партизаны у Вс. Иванова «прищемили» бронепоезд 14—69). Против них выдвинули танки, аэропланы, даже травили их боевыми газами...
Осознание непоправимости ошибки наступило у наших мужиков довольно скоро. В 20— 30-х годах прошлого столетия в бывшей колчаковской столице Омске образовалась «Сибирская бригада» — нелегальная группа молодых русских писателей-сибиряков, создавших своеобразный культ Колчака. Это были известный в будущем советский поэт, лауреат Государственной премии СССР 1965 года Леонид Мартынов (отбывавший в 1932— 1935 гг. ссылку за поэму о Колчаке), не менее известные поэты Павел Васильев и Сергей Марков, прозаики Николай Анов, Евгений Забелин и другие. В поэме Мартынова «Адмиральский час» (1924 г.) были такие строки о Верховном правителе:
Он раздавил эсерский вздор,
Он положил конец кагалу.
И вот крадётся, словно вор,
Посол казачий к адмиралу.
О том доносчики молчат,
И знают старые вояки,
Что волк морской степных волчат
Готовит к битве, а не к драке.
Он говорит: «Здесь скот, {уда,
Экономическая база.
Здесь Атлантида. И сюда
Сначала надо водолаза,
Разведать эту глубину:
Она возвысит всю страну.
Богатство- здесь, Россия — здесь.
И наша жизнь, и наша честь...
Стратегическая мысль Колчака уходит далеко за тот рубеж, где идёт междоусобная распря красных и белых. Самый опасный враг, по мнению адмирала, — вовсе не красные, а союзный до поры до времени Запад, который и предаёт Колчака:
Ещё и знать не может он,
Что будет предан, будет продан,
Что банкам лондонским в угоду
На пулю красных обречён...
После оставления Колчаком Омска, 24 декабря 1919 года на окраинах Иркутска произошло восстание, инспирированное большевиками и вошедшими с ними в сговор эсерами и меньшевиками, присягавшими некогда на верность Колчаку. Железнодорожный вокзал и предместье Глазково были захвачены мятежниками. Правительство Колчака оказалось в осаде. Представители Антанты, находившиеся в своих поездах на вокзале, объявили о своём нейтралитете под тем предлогом, что повстанцы — якобы не большевики. Такую же позицию заняли чехо-словаки, охранявшие железную дорогу. На самом деле они были вовсе не нейтральны. Колчаков-ское правительство не могло пользоваться дорогой, а повстанцы — могли. Когда начальник гарнизона Иркутска хотел силой очистить вокзал от мятежников, то французский генерал Жанен заявил, что не допустит этого и начнёт действия против колчаковских войск с помощью чехов.
Положение создалось безвыходное. В это время поезд адмирала Колчака и эшелон с золотым запасом России стояли в Нижнеудинске, в 250 верстах к западу от Иркутска. Генерал Жанен послал телеграмму Колчаку с просьбой не двигаться до выяснения обстановки. У адмирала было 1500 человек штыков охраны — достаточно для восстановления порядка на железной дороге. Но чехи не позволили ему применить силу, считая, что это задержит их эвакуацию. Иркутск был полностью захвачен повстанцами 5 января 1920 года.
Союзные представители дали письменную инструкцию генералу Жанену везти адмирала Колчака под охраной чешских войск на Дальний Восток, куда он сам укажет. Сами же выехали из Иркутска на восток. Генерал Жанен предложил адмиралу Колчаку оставить его поезд и эшелон с золотым запасом под охраной чехословаков, а самому с теми, кого он хочет взять с собой, перейти в один вагон, который был прицеплен к поезду 8-го Чехословацкого полка. На вагоне были подняты английский, французский, американский, японский и чешский флаги, означавшие, что Колчак находится под охраной этих государств.
Адмирал взял с собой 80 человек, все они поместились в одном вагоне. Поезд благополучно прибыл на станцию Иннокентьевскую и остановился. Колчак не раз в дороге говорил, что у него есть предчувствие предательства, но он его подавлял, веря в благородство «союзников». Ему стоило бы вспомнить судьбу Николая II! События разворачивались похожим образом. Когда Колчак остался без русского конвоя, помощник коменданта чешского поезда вошёл в вагон и заявил, что адмирал выдаётся иркутским властям. Адмирал воскликнул: «Значит, союзники меня предают!». Чех с ним не спорил. Вместе с Колчаком была арестована его гражданская жена Анна Тимирёва.
Как впоследствии выяснилось, выдача адмирала его противникам была заранее предусмотрена соглашением чешского представителя в Иркутске доктора Благоша с меньшевистско-эсеровским иркутским политцентром, управляемым из Москвы. (Через несколько дней этот политцентр безславно прекратил своё существование, уступив место большевистскому ревкому). Колчак фактически был продан за большую часть золотого запаса России, осевшего затем в банках Японии, Франции и Чехословакии.
7 февраля, около 5 часов утра, адмирал и премьер-министр Пепеляев были выведены из тюрьмы на окраину города и расстреляны. Существуют различные рассказы о последних минутах Колчака: все они свидетельствуют о том, что он умер так же смело и благородно, как и жил.
Решение о безсудной казни принял Иркутский ревком, председателем которого был некто Янкель Ширенков (Шумятский). Кроме него, убийство А. В. Колчака санкционировали комендант Иркутска Иван Бурсак и член Военного комитета Лазарь Левинсон. В роли палача выступил Самуил Чудновский, с удовольствием рассказавший затем о казни в газете «Советская Сибирь»: «В начале февраля 1920 года, когда Иркутску грозило наступление белогвардейцев, я сообщил председателю революционного комитета Ширенкову, что, по моему мнению, необходимо без суда убить Колчака и двадцать других белых лидеров, которые попали в наши руки. Моё предложение было принято, и рано утром 5 февраля (так в тексте. — А. В.) я поехал в тюрьму, чтобы привести в исполнение волю революционного комитета. Удостоверившись, что караул состоит из верных и надёжных товарищей, я вошёл в тюрьму и был проведён в камеру Колчака. Адмирал не спал и был одет в меховое пальто и шапку. Я прочитал ему решение революционного комитета и приказал моим людям надеть ему ручные кандалы. "Таким образом, надо мной не будет суда?" — спросил Колчак. Должен сознаться, что этот вопрос застал меня врасплох, но я не ответил и приказал моим людям вывести Колчака...
Колчак и Пепеляев были выведены на холм на окраине города, их 
сопровождал священник, они громко молились. Я поставил их обоих на вершину холма. Колчак, стройный, гладко выбритый, имел вид англичанина. Пепеляев, короткий, тучный, очень бледный, с закрытыми глазами, имел вид трупа. Наши товарищи выпустили первый залп и затем для верности второй — всё было кончено».
Тела Колчака и Пепеляева даже не похоронили по-человечески — их пустили под лёд реки Ушаковки, приток Ангары. Туда же, под толстый лёд, ушла Белая Атлантида, как назвал поэт Мартынов колчаковскую Сибирь.
Андрей Венедиктович ВОРОНЦОВ