Многие говорят, что причиной экономического кризиса, который сейчас переживает мiр, является кризис нравственный и прежде всего духовный. А недавно я услышала по православному радио, что слово «кризис» переводится с греческого как «суд». Означает ли это, что приближается Страшный Суд? И не явный ли признак его приближения — то "уныние народов", о котором пророчески возвещает Христос и которое мы наблюдаем сегодня? 6. Туманова, г. Кисловодск
Церковь учит, что прежде последнего Страшного Суда над мiром совершается суд. С пришествием Христа в мiр уже произошло решающее событие человеческой истории. Суд над мiром уже начался. История входит в критический период. И этот критический период определяется временем Церкви. В течение всего этого времени мiр — в состоянии кризиса. Это значит, что мы не находимся в прочной, устойчивой ситуации, но во временной, колеблющейся. Это время — постоянное пришествие Христа и наша постоянная устремлённость к Его Второму Пришествию.
Слово Божие так определяет это время: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» (Мф. 4, 17) и «Господь близ» (Флп. 4, 5). Всё время Церкви определяется этой близостью Второго Пришествия. Оно выражается в постоянных пришествиях Христа в мiр и в души человеческие. Это время — время судьбоносных решений. Оно даёт возможность сделать выбор: за или против Христа. Суть христианского призвания заключается в понимании, что исторический момент, который мы переживаем (вне зависимости от внешнего благополучия или неблагополучия), — всегда критический. Речь идёт не о том, как народам достичь лёгкого существования, а о том, как каждому здравомыслящему человеку настроить свою душу в единственно истинном измерении, где все события происходят во времени кризиса. И, следовательно, жить так, чтобы быть всецело устремлённым на исход из этого кризиса. В этом наше христианское служение. Потому первая черта, характеризующая христианина, есть мужество. Боязливые — вне Царства Божия. Мужество — это отвержение уныния, это такое состояние духа, который опирается не на себя, а на силу Божию, чтобы противостоять самым невероятным трудностям, происходящим от людей, от явлений или от бесов.
В Евангелии и в Апокалипсисе мы постоянно встречаемся с образами, которые передают таинственную реальность потусторонней жизни. У меня порой создаётся впечатление, что всё это только человеческие фантазии: небо — подобие сада или пикника на природе, банкета в ресторане или фантастического города с невероятными достижениями архитектуры. Не кажется ли Вам, что все эти образы довольно быстро могут наскучить? Но ведьу человека — даже если он атеист — существуют более серьёзные запросы. Может быть, Вы скажете — не подумайте, что это ирония, — о каком небе проповедует Церковь?
П. Василенко, г. Киев
В том, что касается «более серьёзных запросов» каждого без исключения человека, Вы, несомненно, правы. Тем не менее эти образы выражают в какой-то степени будущую жизнь. Слово Божие употребляет различные сравнения не столько для того, чтобы описать место пребывания святых, сколько для того, чтобы выразить состояние мира и любви, в котором они пребывают. Это — тенистый сад, с деревьями в цветах и плодах, с источниками струящихся вод, оазис посреди пустыни, это рай! Это — град, построенный с несокрушимыми крепостями и вратами из драгоценных камней. Это — пир, на котором званые вкушают самую изысканную пищу, и разносит её Сам Устроитель пира.
Но небо неописуемо. «То, что око не видело и ухо не слышало, то, что не всходило на сердце человека, уготовал Бог любящим Его» (1 Кор. 2, 9). Но как можем мы согласиться, что ничего невозможно узнать о новой жизни тех, кто прошёл раньше нас по земле, отмеченный печатью истинной веры? Неужели мы должны идти в полной темноте к небу, о котором нам ничего не известно?
Нет. По крайней мере, мы можем выделить три момента. Прежде всего, небо — это жизнь безсмертных личностей, как свидетельствуют сами святые. В будущей жизни мы все узнаем друг друга, как если бы знали друг друга всегда. Мы станем самими собой. Человек не создан для того, чтобы его личность, единственная и неповторимая, растворялась в некоем океане — будь то даже коллективное блаженство—в безымянности толпы. «Я» каждого из нас — мыслящее, действующее и любящее — должно пережить тление нашей телесной оболочки. А воскресение нашей плоти по дару Воскресшего Христа сохранит навеки наш личный (и, вероятно, даже исторический) образ.
Во-вторых, небо — это жизнь в общении. Это не есть блаженство в одиночестве, даже если бы оно было вечным пребыванием как бы в благодати. «Как бы» — потому что благодать даёт как раз освобождение от одиночества, которое, в конечном счёте, и есть ад. Небо — это живое общение, где на место взаимной непроницаемости придёт ясное видение друг друга. Совершенная открытость Богу и людям, упраздняющая всякое непонимание и сохраняющая сокровенную тайну каждой личности.
Наконец следует сказать, что небо уже началось. Не надо думать, что небо — это только то, что в будущем. Церковь напоминает, что небо — это вечная реальность, присутствующая с нами. В ней участвуют в полноте те, кто завершил свой земной путь и стяжал благодать небесной славы. Но и для нас, живущих во времени и пространстве, небо уже открывается верою, и ею мы вступаем в общение святых. Нет, небо — это не то, что за пределами смерти, оно — за пределами нашего себялюбия. И смерть, через которую мы должны пройти, чтобы достигнуть его, — не просто телесная, животная, но вольное умирание для себя.
Все святые свидетельствуют об этом. Они прошли через двери смерти, не потерпев никакого вреда, потому что прежде прошли через тесную дверь самоотвержения, открывающую вечную радость.
Наконец-то мы получили свободу от всех запретов, которые сковывали жизнь в течение семидесятилетнего «вавилонского пленения» коммунистической идеологии. Но скоро все увидели, как опасна эта свобода. Я имею в виду, конечно, не свободу от безсмысленных, искусственно созданных прежней тоталитарной системой запретов. А ту вседозволенность, от которой сегодня все в ужасе и не знают, что делать. Ту свободу, которую не менее искусственно и ещё более искусно, чем раньше, навязал нам в годы «перестройки» «свободный» Запад. Вопрос, который я хочу Вам задать, — совсем не философского порядка. Хотя он, безусловно, переходит границы всякой идеологии и политики. Что, на Ваш взгляд, необходимо делать, чтобы не допустить уничтожения человека? Ведь человек, как Вы любите повторять, приводя философскую аксиому, очевидную для всех, — это не только свобода, но и ответственность.
Н. Русаков, г. Петрозаводск
Ограничение или свобода от запретов? Этот выбор можно сформулировать следующим образом: «человеческий проект» и раскрытие личности достигается через ограничение его действий или, напротив, через смелое, по возможности «творческое» преодоление запретов. «Человеческое» человека заключается в вольном подчинении общепринятым нормам или в тех усилиях, которые он предпринимает, чтобы освободиться от них? Это значит — от навязанных нам норм, от боязливой морали, суеверий прошлого. Наша личная свобода не хочет знать ограничений по определению. По крайней мере такой она видит себя и такой заявляет себя. Она с вызовом отвергает табу, которые мешают нам жить. Пришло время презреть условности, нарушить молчание, не повиноваться «старым запретам», восстать против предрассудков.
Это желание покончить с лицемерием прежних времён во имя наконец-то завоёванной свободы оказывается очень заразительным. У многих почти рефлексивно возникает ужас при одном упоминании об идее ограничения или, хуже того, идее нравственности. Человек по своему естеству устремляется к добру, без которого он не может жить.
Однако современное общество делает всё больший выбор в сторону зла. Оно больно сегодня этим противоречием. Разочарованное во всём, томимое смутным страхом перед будущим, оно всё растерянней чувствует себя в современности, где происходит всё больший распад на атомы, утрата центра жизни. Оно находится в каждодневном поиске правил, ориентиров, смысла, чтобы возвратиться к общепринятым нормам, одновременно отвергая прежние. Другими словами, мiр ищет во всех областях новые определения ограничения. Потому что культура, то есть отношения людей друг с другом, что бы они ни предпринимали, зиждется прежде всего на ограничении: не убивай, не воруй, не блуди. В противном случае наступает торжество антикультуры, эпоха варварства.
Однако в современном обществе господствующая культура — культура свободы от ограничений. Она уже отождествляется с самой современностью. Всё большее число людей полагают, что они современны в той мере, в какой освобождаются от навязанных им прежних норм. Все рекламы, афиши, экраны, телевидение, воздух, которым мы дышим, напоминают изо дня в день об этом предпочтении большинством свободы от ограничений. Оно преподносится со знанием дела.
В нём, помимо всего, — прекрасный способ обезопасить нас от возможного возвращения самого ужасного, что только может быть, — «нетолерантности», или «дискриминации меньшинств». Здесь — утверждение культурного, этнического, конфессионального плюрализма, который заранее делает подозрительными или маргинальными всякие попытки оспорить его. Разве не в этом воля большинства — находить лучшие способы жить вместе? Но мало кто замечает, что такой настрой всё более приближает мiр к упразднению самой идеи ограничения, которую одновременно, как мы сказали, забыв о традиционных ценностях, лихорадочно ищут.
С одной стороны, поиск ограничений, без которых наступает остановка жизни, — жажда свободы от ограничений — с другой. Превозношение этой свободы и сетование по поводу отсутствия необходимых правил регулирования жизни. Страх насилия и иронизирование над слишком жёсткими законами, пропаганда «свободной любви» и небывалая криминализация молодёжи и детей как следствие этого. Есть только один исход из трагического тупика — возвращение. Но, разумеется, не к тому, что было уходом от традиционных ценностей, а к глубокому осознанию смысла человеческого существования, которое невозможно без веры в Бога.
«Слишком все безнадёжно вокруг». Эти слова так часто повторяют сегодня, что они уже не воспринимаются всерьёз. Самое ужасное, что торжествует философия: «бери от жизни всё, что можешь». Или, как мне процитировал один такой «мудрец» стихи известного декадента начала прошлого века: «Пока мы живы, смерти нет, а смерть придёт, то нас не будет». Знаю, у верующих другая точка зрения. Хотя разные бывают верующие. Вот пример из жизни. Один мой знакомый, недавно крестившийся, получил смертельное ранение, когда пытался защитить ребёнка от насильника. Думаю, что немногие, даже из христиан, поступили бы, как он. Зато многие из них, пусть не об этой, слишком явной ситуации, но о других, сходных, любят говорить: «Наше дело только молитва». Получается, что и у верующих, и у неверующих есть оправдание своего «благоразумия». Многие неверующие говорят: «Жизнь коротка» и, согласно этой логике, стараются избежать ненужного риска. А для многих верующих, живущих «памятью смертной», всё земное имеет слишком относительное значение. И, обходя опасности, они стараются сберечь силы для «духовного». Вот почему, если обобщить всё, происходящее сегодня в нашей стране и вмгре, мне представляется таким мрачным. Что нас ждёт впереди? Наверное, самым страшным приговором было бы сказать: впереди нет будущего. На земле — это уж точно.
Г. Зайцев, г. Воронеж
Христианин, воин Христов, как называет его Церковь в таинстве Крещения, призван заботиться только об одном — как исполнить свой человеческий и христианский долг. В земном плане он подобен воину, который не знает, чем закончится сражение, но всё равно идёт в бой. Мы не знаем, что нас ждёт впереди. Но как бы ни торжествовало зло, у нас есть будущее «Бог — твоё будущее», — говорит Христос всякому, кто должен пострадать ради правды, ибо Бог радуется о правде. И Бог радуется о человеке, который творит правду. Верен Бог и не попустит, чтобы последнее слово осталось за вопиющей неправдой. Вот почему мы ожидаем по обетованию Божию нового неба и новой земли, где обитает правда.
Небо не есть некая сладость, уготованная для сытых, мнящих себя праведниками. Верен Бог, и Он непременно всё сделает (и сделал уже) для того, чтобы последним местом для нас не оказалась «общая могила» — для праведных и неправедных. Начать с правды, с жизни по совести — это наша задача, завершить правду — дело Божие. Бог должен быть единственной нашей надеждой, в то время как мы должны поступать по правде в отношениях друг с другом. Даже когда наша устремлённость к истинным отношениям и к высшей правде ведёт к страданию и смерти.
Протоиерей Александр ШАРГУНОВ