Предлагаем вашему вниманию фрагмент из новой книги Юрия Юрьевича Воробьевского «Орден Иуды»
Все встали. Военный судья зачитал обвинительный приговор. Ввиду «смягчающих обстоятельств» изменника приговорили лишь к десяти годам заключения. Так закончился повторный судебный процесс по делу офицера Генерального штаба французской армии капитана Дрейфуса. Это было 110 лет назад, 9 сентября 1899 года. Однако уже через десять дней президент республики помиловал преступника.
...Когда удавалось, госпожа Бастиан делала так всегда. Она вошла в кабинет военного атташе фон Шварцкоппена до начала рабочего дня. На всякий случай, оглянулась. В коридоре никого не было. А если бы кто и заметил, что из того — безупречная экономка посольства Германии в Париже не вызывала подозрений. К тому же сейфы заперты, столы пусты... Только в мусорной корзине белели мелко порванные бумажки. Мадам аккуратно собрала их.
В руках опытного парикмахера опасная бритва скользила по горлу и подбородку. «Господин майор, вас к телефону!» Один из руководителей французской контрразведки майор Анри не без раздражения вытер полотенцем щёку, встал и подошёл к трубке.
Через час на его столе уже лежал склеенный листок. Интересно! Очень интересно! Препроводительное письмо (бордеро). Писал неизвестный французский офицер. Он сообщал полковнику фон Шварцкоппену об отправлении ему секретных военных документов. Речь шла о новой конструкции гидравлического тормоза 120-миллиметрового орудия, а также о ряде других дел секретного характера. Подобная информация могла быть доступной только офицеру Генерального штаба. У военного руководства это известие вызвало двойное чувство. С одной стороны, горечь от измены в святая святых французской армии. С другой стороны, найти преступника среди небольшого количества офицеров, надо полагать, не составит труда... Капитан Дрейфус получил предписание явиться в Генеральный штаб в штатском. Привычный адрес: Сен-Доминик, 10—14. Ровно в 9 часов утра 15 октября 1894 года он вошёл в кабинет начальника штаба. Пришедшего встретила группа офицеров. Один из них сказал: «Генерал Буадефр будет здесь через минуту. Тем временем окажите мне услугу. Мне нужно написать письмо, но у меня болит палец. Не напишите ли вы его за меня?» Просьба была странной, но капитан, как всегда корректный, сел за стол. Продиктованные фразы повергли его в шок: речь шла о государственной измене.
«Что с вами? Вы дрожите!» — услышал он вскрик над ухом. И следом: «Капитан Дрейфус, я арестую вас именем закона».
Слабым голосом, с акцентом сильнее обычного, Дрейфус крикнул: «Фот мои ключи! Идите ко мне и обыщите меня. Я нефиновен!»
Подозреваемый, конечно, не знал, что его почерк, как и все 700 слов бордеро, были уже тщательно изучены графологами. Некоторые из них пришли к заключению: Шварцкоппену писал именно Дрейфус. К тому же выходец из Эльзаса — единственный еврей в Генеральном штабе... В Париже прекрасно помнили катастрофу недавней франко-прусской войны. И огромную роль предательства. Оказалось ведь, что европейские евреи симпатизировали и помогали чаще всего Пруссии. Эльзас, кстати, родина Дрейфуса, стал тогдагерманским трофеем!
22 декабря 1894 года военный суд единогласно признал подозреваемого виновным в шпионаже и государственной измене. 5 января 1895 года на Марсовом поле в Париже капитан был подвергнут процедуре разжалования. С его мундира сорвали знаки различия, шпагу переломили и бросили на землю. За этим последовал унизительный марш перед выстроенными войсками. Дрейфус едва ли не на каждом шагу кричал: «Я нефиновен!» При этом толпа методично скандировала: «Смерть евреям!»
Вскоре разжалованный капитан был сослан — пожизненно — на Чёртов остров, раскалённую скалу длиной в две мили и шириной в полмили у северо-восточного побережья Южной Америки. Единственными обитателями острова стали узник и охранявшие его солдаты.
Дрейфус. Фамилия, скорее всего, происходит от известного морского термина. Дрейф — от голландского druven — уклонение судна от прямого пути под напором ветра. Есть от него и производное слово — дрейфить: робеть, не устоять...
Это дело поначалу не казалось особенно важным. А вскоре Дрейфуса и совсем забыли. Его брат безрезультатно тиражировал листовки в защиту осуждённого; парижский ветерок безмятежно разносил их по канавам. Но вдруг подул какой-то другой ветер. Где-то далеко встретились два смерча, слились в один и стали приближаться. Начинался невиданный шторм.
В марте 1896 года сотрудники французского разведбюро раздобыли ещё один документ. На сей раз — листок синей бумаги. Письмо, отправленное по пневматической почте. В нём был указан адрес: «Коменданту Эстергази. 27, улица Бьенфезанс, Париж». Подпись была зашифрована и обозначена лишь буквой S, но французы знали, что это личный знак уже известного нам полковника Шварцкоппена. Бывший в то время начальником разведбюро полковник Пикар инициировал расследование действий Эстергази.
Вопрос стал так: Дрейфус виновен или Эстергази? К нему возвращаются и последние 100 лет. Первый каждый раз входит прямым восклицательным знаком, предупреждающим об «антисемитизме». Подтянутый, гордый, требовательный к себе и подчинённым, держащийся от сослуживцев особняком — просто Штирлиц какой-то! К тому же — сын богатого предпринимателя, женатый на дочке торговца бриллиантами. Мог ли он быть заинтересован в деньгах немецкой разведки? А второй? Скрючился, как вопросительный знак. Пьяный, что ли? Граф Эстергази, пишет Электронная Еврейская энциклопедия, был кутилой из аристократической семьи, женатым на дочери французского маркиза. Кто же шпион? Каждый умный человек укажет на второго. И неумный тоже...
Сребролюбие — страшный грех и, как всякий грех, помрачает рассудок. Да, Дрейфус происходил из богатой семьи, и ему, кажется, не нужны были деньги. Но ведь и Иуда, носивший ящик с пожертвованиями, согласился предать Христа всего за 30 сребреников...
Дело шло к повторному разбирательству дела Дрейфуса. И тут появился ещё один — третий документ. (Он попал в руки Анри, ставшего уже подполковником и заместителем Пикара.) Это было письмо, которое год или два назад фон Шварцкоппен получил от своего итальянского коллеги, подполковника Паниццарди. В нём шла речь о каком-то передавшем важные документы «каналье Д.». Письмо вроде как вновь указывало на Дрейфуса.
Представший перед судом Эстергази был объявлен жертвой еврейских происков. 11 января 1898 года суд единогласно оправдал его. Полковник Пикар подал в отставку; он был обвинён в клевете и заключён в тюрьму на двухмесячный срок.
Впрочем, надвигался очередной ураган. Судну французского правосудия предстояло ещё одно испытание. И здесь уместно задать вопрос: случайно ли Пикар напомнил всем о забытом было деле Дрейфуса? Мудрый современник тех знаменательных событий А.С.Шмаков (здесь и далее из книги «Мировое тайное правительство», Таллинн, 1999 - Ю.В.) писал: «Создавая новую Трансафриканскую империю от Каира до мыса Доброй Надежды и встретив поперёк своей дороги в Фашоде Францию, Англия стала грозить войной, хотя и несерьёзно, а в действительности, произвела другой, но мастерский шахматный ход. Через масонов был поставлен на сцену пересмотр дела Дрейфуса. Раздираемая усобицей, Франция не замедлила покинуть Фашоду».
Да, степень внутреннего раскола во Франции достигла кульминации. «Партии, общественные круги и даже семьи раскололись на дрейфусаров и антидрейфусаров. Первые образовали "Лигу прав человека"; лидер социалистов Ж.Л.Жорес, Ж. Клемансо и Э.Золя возглавили борьбу за реабилитацию Дрейфуса. Клерикально-реакционные круги, пишет Электронная Еврейская энциклопедия, создали антисемитскую "Лигу французского отечества"». Именно дело Дрейфуса привело к тому, что за короткий срок на посту военного министра сменилось три генерала. Это ли не ослабление Франции!
13 января 1898 г. в газете Ж. Клемансо «Орор» появилось открытое письмо Эмиля Золя президенту республики Феликсу Фору под заголовком «Я обвиняю!». Писатель обвинял министров, Генеральный штаб, ряд высокопоставленных военных лиц и, наконец, оба военных суда в том, что они сознательно шли на фальсификации, чтобы выгородить изменника Эстергази. Письмо произвело сильное впечатление: в одном Париже было продано двести тысяч экземпляров газеты. Противники Дрейфуса выдвинули против Золя обвинение в оскорблении французской армии и военного суда. Суд присяжных признал писателя виновным в клевете и приговорил его к году тюрьмы и штрафу в три тысячи франков. Золя был вынужден эмигрировать... («Куда? — спросите вы, — неужели...» Да-да, именно туда, за Ла-Манш — Ю. В.) в Англию.
Меж тем очередным военным министром стал генерал Кавеньяк. 7 июля 1898 года он решил положить конец опасной агитации. В своей речи в палате депутатов Кавеньяк снова сослался на документ со словами «cette canaille de D.», затем на другой, в котором значилась та же буква D., и в заключение процитировал почти целиком документ (о котором говорилось на суде по делу Золя), свидетельствовавший о связи «еврея» с иностранными атташе. Произнесённая с большой искренностью речь произвела впечатление!
Но вскоре у самого Кавеньяка появилась неуверенность в отношении всех этих документов, и он поручил проверить их подлинность майору Кинье. Поскольку на суде фигурировали фотокопии, тот решил извлечь из сейфа сам документ. Майор лампой просветил бумагу со злополучными словами «каналья D»... О ля-ля! Обращение «Дорогой друг» в самом верху и подлинная подпись Паниццарди написаны на голубоватой бумаге, но середина листа против лампы отсвечивала красным. Это была подделка, склеенная из двух листов!
Подполковника Анри арестовали. В присутствии министра Кавеньяка он сознался в подлоге. А на следующий день, когда вошли в его тюремную камеру... О Боже! Лужа крови, перерезанное горло. И опасная бритва в ледяной руке. Официальной версией стало самоубийство. Участие в деле опытного «парикмахера» не предполагалось. Впрочем, опытный полковник Пикар, на которого свалили вину за подлог, подозревал насильственную смерть своего коллеги. В зале суда он заявил: «Вероятно, я в последний раз имею возможность говорить перед публикой. Пусть знает мiр, что если в моей камере найдут бритву Анри, то это значит, что меня умертвили!»
Юрий Юрьевич Воробьевский
(Продолжение следует).