В вагонное окно с крыши вокзала въехало колючее слово «Свердловск». Подумалось: неприятное недоразумение, заменить не успели... хотя и странно, сколько прошло лет!.. Потом откроется — это ход такой: городу лукаво вернули царственное имя святой Екатерины, а фамилию идеолога истребления русской цивилизации оставили пассажирской станции. Словно не в тот город попадаешь, у которого своё особое имя!
Пуст и светел утренним солнцем троллейбус, спиной ко мне худенькая женщина в потасканной кофте в ромбиках, робком платочке и с рюкзачком с пристёгнутой к нему пластиковой бутылочкой — крестоходица, к Царю приехала. Да, говорит, от своих отстала. Озабочена: на Ганину Яму в четыре утра крестный ход ушёл. Как догнать?
У меня после трёх суток пути настроение приподнятое, заявляю отчего-то уверенно: найдём, — говорю, — догоним!
Вот и храм впереди!.. Храм-на-крови во имя Всех святых, в земле Российской просиявших...
Здесь стоял дом, реквизированный у инженера-строителя Ипатьева для убийства Царской Семьи. Близ стен его была в ту пору часовенка Спасская. Почему-то о ней нигде никто не упоминает. На фотографиях видна — перед забором дощатым, куполок с крестом... Многие годы площадь перед Ипатьевским домом именовалась площадью Народной мести.
Тихо. Безлюдно. Напротив золотящихся куполов — через дорогу, на горке-возвышении — дворец в классических линиях, фронтон треугольный, колонны белые, солнце сквозь какую-то арку клочком розовеет. Значит, Семью посадили под арест в доме вблизи дворца, лучшего в округе, под горкой, под Вознесенской горкой, как бы в овраге; потом в подвал завели и убили. И вот жуткий тот подвал — храмом дивным стал...
Не сообразил посчитать — двадцать ли три ступени? Спускаемся мимо памятника — скульптурная группа Царской Семьи у креста. Над входом в 
подземный храм молитва: «Святые царственные страстотерпцы, молите Бога о нас!» Открыто!
Вошли, и в храме вдруг началась литургия. Архиерей, священники, дьяконы в праздничных из красной парчи с золотыми узорами — кресты и звёзды — облачениях. Интерьеры красоты дивной и строгой: мрамор, гранит, золото, краски...
Вот тут ровно девяносто лет назад и случилось... Огненные язычки горизонтально, раскалённый свинец из стальных стволов, пороховая гарь, человеческий вой, удары пуль, скрежет штыков по костям и цементному полу, рефлекторная материя убийц. Прямо вот здесь бездна и разверзлась, из неё и вывалились её обитатели на Русскую Землю, вскакивая в души доступных. Христоборство обрело в этом самом месте отборное качество!
На потолочных сводах лики небесных покровителей Царский Семьи. Святитель Николай, архиепископ Мир Ликийских, Чудотворец, мученица Римская Александра, мученица Татиана, равноапостольная Ольга, равноапостольная Мария Магдалина, святитель Алексий, митрополит московский, великомученица Анастасия Узорешительница... Светло-вишнёвый гранит колонн, как сукровицей напитан. А на абсолютно белом мраморе стены — иконы страстотерпцев и их царственные имена. Резьба искусная. Русь моя замаливает грех цареубийства. Где был подвал, где летели брызги царской крови, в том самом пространстве возник храм подземный и ушёл взрывом вверх, обретая под солнцем купола.
Без слёз и представить нельзя, что здесь произошло.
На нижнетагильском шоссе слева впереди — изогнутый в широкую П-образную арку трубопровод с надписью: «Мужской монастырь во имя святых Царственных страстотерпцев Ганина Яма». Сделав петлю, вырываемся из шумного потока машин в арку, на лесную дгу. Здесь всё сияет зеленью и белизной — мелькают сосны и берёзы; просторно в лесу! Выезжаем на открытое песчаное пространство, здесь и в ряд, и беспорядочно стоят машины, их многие десятки.
Идём, впереди по одному и по двое-трое движутся люди, изредка и какие-то машины нас обгоняют, не для всех запрет. И вот из-за лесного занавеса - храм бревенчатый надвратный, стены крепостные, пришли! Монастырь... Перед ним в роще-бору множество людей. Но спокойно-спокойно всё, люди в травах, в разных местах несколько детских колясок, священник, кто-то перекусывает, кто-то растянулся блаженно: отдыхают крестоходцы. Валентина разулыбалась вдруг, глядя вперёд: «Вижу своих!» Прощаемся.
Шагаю по монастырю, как в чудесную страну попал: сосны и храмы, кровли у храмов шатровые, черепица зелёная, кресты — в золоте. Тут и я знакомых приметил: на дорожке монастырской в толчее — чёрные казачьи мундиры — могучий Руслан Запоржский, одессит. Целуемся троекратно. Подсказывает, как пройти к храму Державной иконы, «наши там, нас туда отец Митрофан определил...»
Сдружился я с ними на крёстном ходе «Под Звездой Богородицы»... В храме Иконы Божией Матери «Державная» ещё длится служба. Ступени, перила — свежевыструганным пахнет.
Прохожу мимо хора на звонницу. Оглядываюсь с возвышения — мачтовые сосны тёмными игольчатыми ветвями выкладывают по голубому мрамору кристаллические свои мозаики, в вечности день этот особый запечатлевая. Храмы на Ганиной Яме, а их здесь семь, все бревенчаты, как в древности на Руси в лесах глухих. Отсюда и пойдёт воскресение. Мы вернулись к лесному монастырю, поплутав изрядно.
Отсюда, так верится, святой Царь Николай уж и ведёт Русь покаянным крестным ходом, как блудного сына, от веры отступившего, к Божиему престолу.
А нам — в монастырь в честь иконы Божией Матери «Спорительница Хлебов»... Особенность обители в том, что принимают в неё женщин с детьми. Когда-то после войны на этой территории жили пленные немцы. От их трудов лишь хлев остался.
Монастырь нов, а уже немало понастроено: два больших трёхъярусных храма, в которых кельи и трапезные, и детские классы; около источника — часовня, но стройке и конца не видно. Строятся большие корпуса, а вот фундамент под новый большой храм достраивается: в разных местах складированы брёвна, пачки красного кирпича, железобетонные плиты...
Вокруг тайга непролазная. Сразу же под соснами и елями во мхах и меж валежника обнаруживаешь обилие черники и вкрапления красных земляничин, склонился и — ягодник повёл от монастыря, успевай лишь от комариной орды отбиваться. Через пятнадцать минут, забравшись в чащобу, вертишь головой и не можешь сообразить, где ж обитель. Двигаюсь наудачу и выбредаю на маленькое кладбище. Совсем не печально оно. Чудные резные кресты меж сосен, холмики, разнообразно обложенные булыжником, цветы весёлые. Кладбище это — как сад цветов и камней, светится тихой радостью, нет здесь страха смерти.
Подтверждение тому — совсем рядом, почти вплотную к могилкам, что и трогательно, детская площадка, женщины с малышнёй, качели, песочница... И тут же за ними — белая стена храма. Надвратные иконы на храмах одного сюжета, одного имени — «Спорительница хлебов». Чудотворный этот образ почитал прп. Амвросий Оптинский.
В Алапаевск мы приехали ночью, под звёздами. Автобус замер на площадке близ собора, который увиделся кораблём со спущенными парусами: тонкий шпиль колокольни подзвёздно высок. В окнах храма глубинно таится округлый янтарный свет.
С Алапаевскими арестантами, великими князьями и княгиней, пожелали разделить их судьбу помощник Сергея Михайловича сорокалетний Федор Семёнович Ремез и келейница Елизаветы Федоровны инокиня Варвара Яковлева, чей возраст точно не известен. Все они были убиты в ночь на 18 июля здесь.
Иду по травянистой дороге к монастырю во имя новомучеников и исповедников Российских. Небо голубое, солнце сияет. И вдруг примечаю справа средь сосен маленькую церковь. Она настолько восхитительна, что даже и не сразу своим глазам поверил, первая мысль: почудилось, ветви так сложились. Не останавливаясь, как на зов, устремляюсь к ней, под сосны. Белая, купол синий. Перед нею крест деревянный резной, свечи горят, к кресту приложиться — очередь. И только теперь углядел — за крестом обнесённый изгородью глубокий конус ямы, травкой поросший, с лилиями на высоких стеблях. Это и есть Нижне-Селимская шахта! Место казни...
Здесь в ночь на 18 июля, в день именин великого князя Сергея Александровича, мужа Елизаветы Фёдоровны, убитого 13 лет назад, и в день именин великого князя Сергея Михайловича это всё и случилось. Свершилось лермонтовское пророчество:
Когда царей корона упадёт,
забудет чернь к ним
прежнюю любовь.
В дни катастрофы М.Нестеров записал: «Не стало великой, дорогой нам, родной и понятной России. Она подменена в несколько месяцев. От её умного, даровитого, гордого народа — осталось что-то фантастическое, варварское, грязное и низкое... Все провалилось в тартарары. Не стало Пушкиных, нет больше Достоевских и Толстых — одна чёрная дыра, и из неё валят смрадные испарения товарищей — солдат, рабочих и всяческих душегубов и грабителей...»
История наша прошла через станцию Дно под Псковом и через дно Алапаевской шахты.
Олег Семёнович СЛЕПЫНИН