Валентин Иванович АЛЁШИН родился 30 мая 1944 года в городе Ивантеевка Московской области в семье офицера. Профессиональный военный, он окончил Военную академию имени М.В. Фрунзе. В Афганскую войну был военным советником начальника разведки армии ДРА. Преподавал на кафедре разведки военной академии. Награждён орденом Красного Знамени и многими медалями.
В 2016 году Валентин Иванович Алёшин ушёл из жизни. Он оставил воспоминания о своих легендарных родителях. Сегодня мы публикуем его рассказы.
Мама
Моя мама Таисия Васильевна Алёшина почти всю войну провела в Белоруссии, в партизанской бригаде Константина Сергеевича Заслонова, «дяди Кости», как все его тогда называли. До войны она была членом бюро Пушкинского районного комитета комсомола. Эффектная девятнадцатилетняя блондинка с ярко-зелёными чуть раскосыми глазами отвечала за работу с молодёжью.
Когда началась война, мама, как и многие, написала заявление с просьбой отправить на фронт. Её направили в подмосковную Загорянку, где готовили радистов для партизанских отрядов. За три месяца их обучили радиоделу, стрельбе, гранатометанию, прыжкам с парашютом, основам минно-подрывного дела и тактике действий партизан. По окончании школы всем слушателям присвоили воинское звание «младший сержант».
24 июля 1942 года мама была направлена в немецкий тыл, в партизанскую бригаду Константина Заслонова, для связи с Центральным штабом партизанского движения. Её с радиостанцией сбросили с парашютом в партизанскую бригаду «дяди Кости».
Она стала одной из трёх (ещё были Света и Надя) девушек-радисток штаба бригады. Проводить сеанс связи необходимо было не ближе чем за пятнадцать километров от штаба бригады. Поэтому девушкам приходилось шагать это расстояние туда и обратно. Мама иногда проходила пешком до сорока километров по болотам с мокрыми ногами, но очень редко простужалась.
Кроме выполнения своих основных обязанностей радисток, у девушек были и другие: они перевязывали раненых, стирали бинты, одежду, готовили еду. Все девушки прекрасно стреляли, им выдали снайперские винтовки с новым тогда прибором бесшумной стрельбы «Брамит».
За спиной стрельба, взрывы гранат, крики немцев и русский мат – это партизаны атакуют гарнизон. Немцев в плен не брали, брали только полицаев. Приводили их в отряд. На поляне собирались партизаны, становились в круг. В центре ставился стол, покрытый красным сукном, за которым сидел партизанский трибунал. Выводили полицаев по одному. Каждый каялся, говорил, что заставили быть полицаем, есть жена и дети, некоторые, стоя на коленях, ели песок и клялись искупить вину кровью. Правда, нескольких полицаев «дядя Костя» спас, он говорил: «Не трогать его. Это наш человек!» Немало боёв и схваток провела партизанская бригада.
В районе озера Ордышево заслоновцы в девятичасовом бою уничтожили более трёхсот эсэсовцев, взорвали мост, по которому немцы перебрасывали подкрепления на Сталинградский фронт. Пять дней держал Заслонов бой против части СС, направленной по указанию Гитлера под Оршу на разгром партизанских соединений.
5 сентября 1942 года Указом Президиума Верховного Совета СССР за мужество, отвагу и умелое руководство партизанской борьбой Константин Заслонов был награждён орденом Ленина. А в октябре 1942 года назначен командующим всеми партизанскими силами оршанской зоны.
13 ноября 1942 года в район села Куповать, где находилась ставка партизан, двинулся крупный отряд карателей. Здесь к этому времени в затерявшейся в лесах деревеньке выпал довольно глубокий снег.
Выслали разведку. Ей удалось взять языка из власовцев. От пленного узнали, что на Куповать наступают до трёх батальонов. «Дядя Костя» сказал, что «Куповать – это партизанская столица, и мы её немцам не отдадим».
В десять часов утра немецкий батальон со стороны деревни Кузьмино вплотную подошёл к партизанской засаде. В этот момент заработали партизанские пулемёты, автоматы, начали рваться гранаты. Враг не ожидал такого,
первые ряды были как косой скошены. Оставшиеся в живых немцы бросились отходить.
Вскоре бой начался под Утрилово и на стороне Куповати.
Видимо, кто-то провёл батальон власовцев через болота к самой деревне, хотя эти болота считались непроходимыми.
«Дядя Костя» с автоматом в руках внезапно столкнулся с ними, оказавшимися уже у огородов. Пулемётная очередь тяжело его ранила. Женя Корнеев, его ординарец, затащил комбрига в дом.
На Куповать были брошены до зубов вооружённые вражеские силы, которые раз в десять превосходили наших.
Часто рвались гранаты, мины и снаряды, стоял сплошной гул и трескотня от выстрелов пулемётов, автоматов и винтовок. По всем направлениям шёл жестокий неравный бой.
Лёжа в доме, тяжелораненый «дядя Костя» приказал начальнику разведки выкопать в снегу у стоящей рядом землянки яму, посадить в неё девушек-радисток со средствами связи, таблицами связи, шифроблокнотами, кодами и хорошенько засыпать снегом. Дополнительно передать им металлический ящик с документацией штаба бригады, предварительно заложив в него три тротиловые шашки и гранату с привязанной к чеке бечёвкой. Девушек, после того как закончится бой и уйдут каратели, должны будут откопать автоматчики штаба бригады из тех, кто прорвётся. Радистки должны будут передать в Центральный штаб партизанского движения, что случилось со штабом
бригады, и железный ящик с документацией. Если их обнаружат каратели, то ящик взорвать.
На девушках были ватные штаны, валенки, полушубки, шапки и тёплые рукавицы. У каждой по пистолету и гранате. Им передали ящик, посадили в яму, забросали хвойными ветками и закидали снегом. На их счастье, весь день шёл крупный снег, который скрыл все следы.
Ожесточённый бой продолжался до пяти часов вечера, затем стрельба стихла, кругом слышались крики на немецком, русском, белорусском и украинском языках.
Кто-то протопал мимо их убежища, ткнув штыком в сугроб.
Штык прошёл мимо лица мамы в нескольких сантиметрах, она даже не успела испугаться. Затем снег потемнел – наступила ночь. Утром снег посветлел – наступил день. К вечеру фашисты покинули деревню.
На следующее утро девушки услышали шаги возле своего убежища, испугались, подумали, что это полицаи из бандеровцев. По шуму они догадались, что пришедшие начали разгребать снег. Мама потянулась к кобуре пистолета, но не смогла её расстегнуть окоченевшими пальцами. Достала гранату, но усики чеки разогнуть не смогла. Негнущийся палец вошёл только в кольцо бечёвки.
Когда пришедшие стали раскидывать хвою над их головами, мама уже была готова дернуть за кольцо и взорвать ящик вместе с собой, девушками и полицаями, но вдруг узнала голос одного из мужчин. Он принадлежал автоматчику Андрею, с которым мама несколько раз выходила в лес на проведение сеансов связи. Она закричала: «Андрей, мы живы!». Это были партизаны отдельной роты автоматчиков, вырвавшиеся из окружения и пришедшие за ними. Их было восемь человек.
С помощью местных жителей партизаны соорудили волокуши, положили девушек на них, предварительно влив в них по полстакана трофейного шнапса и вложив в рот по кусочку шоколада, потащили в лес.
В сумерках группа вышла на незнакомый хутор. Оставив одного автоматчика у дома, девушек внесли внутрь. В доме кроме хозяина и его жены были трое испуганных детей, которые жались к матери. В доме было тепло. Партизаны положили девчат на стол, раздели до трусов, облили самогоном и, сняв с себя нательные рубашки, стали растирать.
Мама вспоминала, что было очень больно, особенно когда растирали пальцы рук и ног.
Утром девушки почувствовали, что силы восстановились, оделись. Командир принёс радиостанцию, сказав, что штаб бригады уничтожен, а комбриг погиб. Это было так.
Когда немцы стали входить в дом, где лежал уже умирающий Заслонов, ординарец Женя Корнеев бросил под ноги врага противотанковую гранату, приняв вместе со своим командиром отважную смерть. Немцы подожгли дом, однако в каменном подвале прятался хозяин дома, который перенёс в подвал тела Жени и «дяди Кости». Ночью, когда немцы ушли, их со всеми погибшими партизанами похоронили в саду.
Мама развернула радиостанцию и, связавшись с Центральным штабом партизанского движения, сообщила об услышанном и добавила, что ящик с документами штаба бригады у неё.
Учитывая, что у мамы были сильно обморожены пальцы рук, её почерк радиста изменился, поэтому штаб потребовал от неё пароль. У неё оставалось всего четыре пароля, остальные она уже потратила. После предъявления каждого он больше не использовался. Мама их все назвала и только тогда получила квитанцию. Центральный штаб приказал всем выдвинуться в район Лещинского леса и ждать дальнейших распоряжений.
В это время мой отец, подполковник Иван Андреевич Алёшин, заместитель начальника разведки 3-й ударной армии, в чью зону ответственности входили эти партизанские отряды, был в Москве в Центральном штабе. Пётр
Пономаренко, начальник этого штаба, сообщил ему, что его жена жива и направлена в Лещинский лес. Было принято решение выслать туда самолёт, чтобы доставить документы штаба бригады Заслонова, а также радисток бригады и других раненых партизан.
В Москве самолёт встречал отец. Маму и девушек отправили в военный госпиталь имени Бурденко, где они лечились больше месяца. Там же им вручили по ордену Красного Знамени и присвоили воинское звание «старший
сержант». Затем пути их разошлись. Маму направили в распоряжение разведотдела 3-й ударной армии на должность радиотелеграфистки, где она и прошла всю войну. В 1944 году её наградили медалями «За боевые заслуги», «За взятие Варшавы» и «Партизану Отечественной войны» I степени.
После войны маме предложили должность второго секретаря Пушкинского райкома партии, но она отказалась. Семья для неё была дороже.
В 1976 году я, будучи уже капитаном, прилетел в столицу на пару дней из Ленинграда. Приехал домой, открыл своим ключом дверь в квартиру и услышал голоса на кухне. Подошёл и увидел странную картину: мама сидит с какой-то незнакомой мне женщиной, на столе стоит почти пустая бутылка коньяка, и обе они то смеются, то плачут.
Мать повернулась ко мне и сказала: «Познакомься, это Света, с ней мы вместе были в бригаде “дяди Кости” и вместе сидели в снежной яме».
А встретились они необычно. Мама пошла в магазин за колбасой и встала в очередь. Вдруг какая-то женщина встала впереди мамы и на её вопрос: «Вы здесь стояли?» повернулась к ней. Что-то знакомое показалось маме в её голосе и глазах. «Света!» – вскрикнула мама. «Тася!» – узнала и она маму. Они обнялись, бросили очередь, взяли бутылку коньяка и отправились домой. Их в который уже раз обожгла страшная война, в которой им удалось уцелеть.
Отец
Мой отец, Алёшин Иван Андреевич, родился в 1916 году в деревне Рождество под Владимиром. В шесть лет вместе с сестрой Олей остался сиротой. Русская деревня тогда не давала детям пропасть, на деревенском сходе определяли, кто и когда кормит, кто и что покупает сиротам – пальто, шапку, валенки и прочее.
Когда отцу исполнилось семнадцать лет, местный батюшка исправил запись в церковной книге и приписал ему два года, для того чтобы его взяли в армию, где одевали и кормили. Много лет спустя, когда отцу было пятьдесят и его все поздравляли с юбилеем, мы знали, что ему только сорок восемь, и это был наш маленький семейный секрет.
Служба его началась в 1934 году во Владимирском танковом училище. За время учёбы в период массовых репрессий у них арестовали всех командиров по два раза, начальников училища тоже арестовывали дважды. Не
жалели и курсантов, но отца эта доля миновала.
Танковые части тогда входили в состав кавалерийских корпусов, поэтому каждому танкисту полагалась шашка и шпоры. При посадке в танк шашка иногда становилась поперёк люка, шпоры раздирали сиденья, но это никого не волновало. Потом, правда, всё это отменили, зато танкистам утвердили новую форму – френч стального цвета, белая рубашка, чёрный галстук, хромовые сапоги. Это была парадная форма. Такой формы во всей Красной армии ни у кого не было. Впоследствии комбинезоны у танкистов стали чёрными.
В 1937 году отец уехал добровольцем в командировку в Испанию, где в Барселоне, Мадриде и других местах при содействии советских специалистов была создана сеть учебных центров и военных школ. В них под руководством наших инструкторов готовились для республиканской армии танкисты, лётчики, артиллеристы, пулемётчики, сапёры и связисты. Отец готовил танкистов из добровольцев-интернационалистов, не имеющих представления даже о том, с какой стороны заряжается винтовка.
Осенью 1938 года отец вместе с другими советскими советниками и добровольцами покинул Испанию. За эту командировку он получил свой первый боевой орден Красной Звезды.
С прибытием в Москву отец отправился в город Петушки Владимирской области, где проживала его сестра Ольга.
Её муж, начальник НКВД города Михаил Иванович Карпов, спросил его тогда за столом после нескольких рюмок: «Андреич, а почему тебя не арестовали? Я на тебя получил аж целых три запроса, хотя обычно для ареста хватает и одного». Отец его спросил: «И что же ты ответил?» – «А что я?
Ежели ты шпион польский или немецкий, то я ничего против твоего ареста не имею». Вот такие были тогда родственнички.
Отец после этого молча собрался и уехал. Разговаривать с родственником начал только после 1957 года.
В 1940 году отец окончил Высшую школу Генерального штаба и получил назначение начальником разведцентра ГРУ в Витебске.
С началом Великой Отечественной войны разведцентр влился в состав 3-й армии, которая в составе Западного фронта вела тяжёлые оборонительные бои в районах Гродно, Лиды, Новогрудок. Там отец получил приказ сжечь стоящий западнее Гродно молокозавод. Взяв с собой тринадцать человек, на грузовике подъехал к молокозаводу.
Там творилось что-то невообразимое – полсотни телег, на которые местные грузят мешки с мукой, сахаром, все торопятся, снуют туда-сюда, подъезжают-отъезжают. Местные жители прознали, что молокозавод сожгут, вот и подсуетились.
Отец дал своим команду подготовить всё для поджога, но пока не поджигать, пусть местные хоть что-то увезут с собой.
В это время на другом грузовике к ним подъехал лейтенант НКВД с двумя солдатами и сразу заорал: «Кто разрешил мародёрничать?» Отец сказал, что пусть вывезут хоть часть продуктов, всё равно сжигать. Лейтенант схватился за пистолет: «Расстреляю!» Пожилой старшина из группы отца снял с плеча автомат и сказал: «Ещё неизвестно, кто лучше стреляет!» Лейтенант поматерился и уехал. А молокозавод через пару часов всё-таки подожгли, и он сгорел.
В конце июня 1941 года численно превосходящим силам противника удалось прорваться в район Минска и отрезать войска армии от других сил фронта. До начала июля личный состав армии героически сражался в тылу противника, сковывая его значительные силы. В последующем большая часть войск армии с боями вышла из окружения, некоторые её части остались в тылу противника, где вели партизанские действия.
После выхода из окружения в августе 1941 года отец получил своё первое боевое крещение. Он получил приказ взорвать Брестский железнодорожный мост, по которому шли эшелоны с живой силой и техникой противника. На
подготовку – три дня. Дали проводника – поляка из местных.
Отец отобрал из своих ребят четырнадцать человек. Все загрузились взрывчаткой и сухими пайками на восемь суток.
Маскхалатов и радиостанций не дали. Перешли линию фронта, остановились у Козловичей. Организовали наблюдение за мостом. Послали поляка на ту сторону разведать обстановку. Он спокойно перешёл мост, никто его не остановил.
Вечером вернулся и доложил: немцев в деревне нет.
По всем правилам всегда эти сведения перепроверяются.
Кто пойдёт? Конечно, командир. С утра пораньше он повесил на шею ППШ и пошёл в деревню через мост. Зашёл в крайний дом, а там на диване сидят, съёжившись, две польки, и одна говорит: «Пан офицер, в деревне полно немецких солдат». Только она это сказала, как к дому подъехал бронетранспортёр с солдатами. Из него выбрался молодой обер-лейтенант и начал подниматься на крыльцо. Отец встал за дверь, и, когда она открылась, они встретились лицом к лицу. Немец держался за ручку двери, отец стрелял в него из пистолета семь раз, а он смотрел отцу в глаза и не падал. Наконец он упал. Отец прыгнул в окно напротив двери и оказался на улице. Перебежал дорогу прямо перед бронетранспортёром. Немцы опешили, никто из них не вылез из бронетранспортёра. Наконец кто-то начал строчить по нему из пулемёта. Отец добежал до реки, бросился в воду
и поплыл, не чувствуя тяжести ППШ на шее. Выскочил на берег и рванул в лес.
Когда отдышался, увидел поляка, привязанного к дереву. Старшина доложил, что поляк пытался убежать в лес, как только отец пошёл в деревню, но напоролся на наше охранение и был схвачен. Оказалось, он встретился в
деревне с немецким обер-лейтенантом и рассказал всё, что знал о разведгруппе…
Уже потом отец думал о том, почему немцы не окружили дом, почему за отцом не погнались, а стали только стрелять из пулемёта. Отец долго потом вспоминал глаза этого обер-лейтенанта…
Расскажу лишь о некоторых моментах службы отца на войне, тех, которые ему запомнились больше всего.
Пленные. В начале войны они были одни, а к её концу стали совершенно другими. В июле 1941 года под Смоленском взяли в плен офицера и солдата. Оба они стали говорить, что мы, русские, пока ещё живы, но уже, считай, покойники, война скоро кончится, поэтому они предлагают нам почётную капитуляцию и гарантируют нам хорошее обращение, питание и прочее. Это были фанатики, опьянённые успехами на фронте, верившие в свою победу. Когда же приказали их расстрелять, то они умерли с криками «Хайль Гитлер!» Совершенно другими стали пленные, начиная с 1943 года. Немецкий солдат мог много рассказать. Каждое утро им зачитывали приказ по батальону, где указывали соседей, разгранлинии с ними, огневые точки, командные пункты.
Обычно в конце допроса они спрашивали, правда ли, что их отправят в Сибирь, а как-то раз один из них огорошил отца вопросом: «Где я могу получить две бутылки шнапса и две банки мясных консервов?» На его недоуменный взгляд пояснил, что, мол, у него сегодня день рождения и он был должен получить от фюрера подарок, но его взяли наши разведчики в плен и тем самым не по его вине лишили подарка. Вот такой был немец.
Ещё один интересный случай. Конец апреля 1945-го. Перед фронтом 3-й ударной армии какие-то эсэсовские части упорно держат оборону. Какие? Сколько? Перед отцом ставится задача взять контрольного пленного. Солдаты отдельной разведывательной роты армии, многие с уголовным прошлым, сумевшие кровью искупить вину, опытные разведчики, у них грудь в орденах, уже живут победой, не очень-то обрадовались предстоящему поиску. Но приказ есть приказ.
Ночью поползли через линию фронта. Через некоторое время поднялась стрельба, разведчики возвратились и докладывают: «Три О», что на их языке означает: обнаружили, обстреляли, отошли.
В следующую ночь посылают ту же группу во главе с молодым лейтенантом. Тот же результат. На третью ночь отец даёт в группу полевой телефон, присоединённый к катушке с телефонным кабелем, второй конец которого прикреплён к телефону отца.
Группа скрытно выдвинулась за линию фронта, и, когда она уже находилась в ста метрах от наших войск, отец крутанул ручку вызова. На той стороне тут же схватили трубку. Отец сказал: «Вот что, ребята, хотите, сдавайтесь немцам, хотите, оставайтесь там, где вы есть, но без пленного я вас назад не пущу». Там моментально все поняли, и через короткое время без шума и стрельбы приволокли двух эсэсовцев.
2 мая гарнизон Берлина капитулировал. Войска палили вверх из всего, из чего только можно было.
После победы всем командующим было предписано отчитаться за пленных за все годы. Это было связано с тем, что когда англичане суммировали убитых и взятых нами в плен немцев по сводкам Совинформбюро, то за всю войну, согласно этим сводкам, мы, оказывается, уничтожили половину Германии, а вторую половину взяли в плен. Куда вы их дели? Расстреляли? Тогда и было предложено отчитаться по пленным без приписок. Отца вызвал к себе командующий 3-й армией и поставил задачу: отчитаться за сто двадцать тысяч пленных.
Отец поехал в американскую зону к начальнику разведки армии полковнику Д. Робертсу, предварительно прихватив с собой три бутылки армянского коньяка. Крепко с ним выпили. Когда Робертс дошёл до кондиции, отец попросил его дать справку о том, что войска 3-й ударной армии русских передали американцам сто двадцать тысяч немецких пленных. «Да хоть двести тысяч!» – сказал американец. Тут же через помощника Робертса эта справка была оформлена и подписана.
В 1951 году отец переехал с нами из Магдебурга в Станислав на Западной Украине на должность начальника разведки 38-й армии. Это было время вооружённого противостояния бандеровцев с войсками НКВД и Советской армии.
Бандеровцы стремились любыми путями навязать свой порядок. А когда этого не произошло, решили прорваться и уйти через границу в Западную Германию. В борьбу с бандеровцами свой вклад внесли и разведподразделения
армии, особенно отдельная рота спецназа. В городе был введён комендантский час, по ночам гремели выстрелы.
Часто проходили похороны военнослужащих и членов их семей, убитых ночью бандеровцами. Смутное было время….
Последний, третий орден Красного Знамени, отец получил уже в мирное время, будучи генерал-майором, начальником разведки Северной группы войск. Летом 1956 года в Польше начались волнения. Отец, не мудрствуя лукаво, взял с собой нескольких офицеров из роты специального назначения, прибыл в Варшаву, в МВД Польши, и потребовал показать ему агентурные дела. Когда их принесли, он, не глядя на них, передал их своим офицерам. Пока поляки разбирались, отец благополучно уехал в Легницу, в штаб Северной группы войск. Дальше дело техники. Благодаря сведениям агентуры о руководителях их быстро и своевременно арестовали, поэтому волнения в Польше быстро прекратились.
Закончил службу отец в должности начальника разведки Сухопутных войск в 1963 году. Ему было сорок девять лет, но у него к этому времени уже было два инфаркта, и, как сказали врачи, третьего его сердце просто не выдержит. И мама решила: «Пусть у меня муж будет живой генерал-пенсионер, чем мёртвый маршал».
Публикуется по материалам журнала «Воин России»