10 июля 1902 г. 120 лет назад Сергей Яковлевич ЛЕМЕШЕВ
Писать о С.Я. Лемешеве во втором десятилетии XXI века очень легко. Легко потому, что уже почти не осталось людей, родившихся в СССР, которые слышали его живой голос и видели его выступления на театральной сцене. Легко потому, что молодёжи, оглушённой современной эстрадой, объевшейся западной масс-культурой в её лучших и худших образцах, имя Сергея Яковлевича Лемешева уже почти ни о чём не говорит. А для моих ровесников он, скорее всего, лишь смутное воспоминание детства, сказочный, добрый голос, частенько звучавший из радиоточки или напевающий трогательную песенку «Мой Лизочек» с пластинки во время занятий музыкой в первых классах школы. Поэтому любая деталь его действительно неординарной биографии, любое воспоминание современников о его обаятельной светлой личности, любая подробность его 35-летнего служения Большому театру будут интересны и ценны для тех, кто решит заново открыть для себя творчество русского Орфея.
Официальная биография артиста, та самая «лемешевская легенда» о юноше из бедной батрацкой семьи из Тверской губернии, поднявшемся к вершинам оперного мастерства, бытовавшая в советское время, была создана при участии самого Сергея Яковлевича. В автобиографии Лемешев всячески подчёркивал своё крестьянское происхождение, роль народной песни в творческой судьбе, отдавал дань благодарности тем русским интеллигентам, любителям искусства, которые разглядели в крестьянском сыне природный дар, увлекли его в мир оперного пения, познакомили с высокими образцами культуры: Н.А. Квашнину, тверскому музыкальному деятелю Н.М. Сидельникову, своим консерваторским преподавателям Н.Г. Райскому, В.И. Садовникову, И.Н. Соколову. О многом Сергей Яковлевич, в своей публичной жизни всегда «застёгнутый на все пуговицы», умолчал, о многом недоговорил: о ранней, но краткой женитьбе на дочери своего консерваторского преподавателя Наталье Соколовой, о подробностях жизни в вольном городе Харбине в качестве солиста местной оперы, наконец, о том, какими усилиями он сумел побороть тяжелейший, фактически неизлечимый при отсутствии антибиотиков недуг – туберкулёз, подкосивший его в тревожном 1942 году. И не просто побороть, а шесть лет выступать на сцене в сложнейших партиях с одним работающим лёгким. Почему распался, казалось бы, идеальный творческий и семейный союз Лемешев – Масленникова, прозванный «Золотым дуэтом Большого», какую роль сыграли в этом творческие амбиции самой Ирины Ивановны, а какую – навязчивая активность поклонниц Сергея Яковлевича – этого мы тоже из его автобиографии не узнаем.
Зато мы увидим потрясающую скромность певца, подлинной звезды четырёх десятилетий советского времени с 1930–1970-х годов, поднимавшего планку вокального и драматического мастерства всё выше и выше. Певца, постоянно ищущего новых нюансов и оттенков, казалось бы, уже в идеально исполненной партии Ленского; человека, чьим жизненным девизом было «Всегда гореть, всегда волноваться, всегда быть в состоянии творческого безпокойства». Мы увидим любящего сына и брата, не показного патриота своей малой родины – Тверского края, влюблённого в просторы родных полей и сумрак лесов, в извилистые, поросшие ивняком берега речки Тьмы, которая щедро одаривала его рыбным уловом во времена голодного детства.
В то же время, в рассказах Сергея Яковлевича о том, как он работал над сценическими образами, в рассуждениях об оперном искусстве, о секретах вокального мастерства, в его всегда благожелательных воспоминаниях о коллегах проступает облик подлинного интеллигента, утончённого аристократа духа, чей образ мыслей и поступков, отношение к своему искусству и смыслу существования артиста на сцене были столь возвышенны, лишены всяческой позы и кокетства, даже излишне самокритичны, но всегда исполнены восторженной любовью к музыке, театру и всему тому, что создал человеческий гений. Предостережением, актуальным как никогда, звучат слова Сергея Яковлевича, обращённые к молодым певцам: «Берегите свои таланты, растите их, не разменивайте на дешёвый успех, короткую славу, материальное благополучие».
Все, кто писал о Лемешеве при его жизни и позже, в тот короткий период, пока память о величайшем певце земли Русской не была сметена шквальными ветрами перемен, попадали в ловушку той лёгкости, с которой он исполнял любое произведение из своего обширнейшего репертуара: была ли это ария Рудольфа из оперы «Богема», или же народная песня «Ах ты, душечка», с её подлинно русской кантиленой, или же внушающая чувство гордости за свою страну послевоенная «Родина» – все они, казалось, сливались с дыханием Сергея Яковлевича, биением его сердца, лились без видимых усилий, как бы сами собой. В этом заключалось величайшее мастерство певца, виртуозно владевшего секретами классического оперного вокала, умело сочетавшего его с приёмами, свойственными камерному и народному пению.
Но широкие массы слушателей могли оценить только результат этого высокого искусства, на освоение которого у Лемешева ушли не только годы, проведённые в Московской консерватории, но фактически вся жизнь. В народе выражение: «Поёт, как Лемешев» звучало высшей похвалой для певцов, имевших голос, как говорится, от Бога. Часто изумительный по тембру, чистейший тенор Сергея Яковлевича сравнивали с соловьиными трелями. Сам же он в одном из последних своих интервью высказался против таких сопоставлений, сказав, что «зря хорошие голоса сравнивают с птичьими. Слабый комплимент – поет как птица… Человеческий голос – вот загадка и чудо». И смиренно добавил: «Я пятьдесят лет с лишним пою, а вы думаете, я знаю, как следует петь, как должно играть на этом инструменте – голосе?» И в этих словах был весь Лемешев, скромный и деликатный, сокрушающийся о том, что только к концу певческой карьеры перед ним раскрылись все глубины романсов Чайковского, любимой партии Ленского...
Лемешев стал подлинной звездой Большого Театра задолго до войны, в эпоху диктата Пролеткульта. Однако в 1939 г. он впервые в истории дерзнул исполнить в серии из пяти концертов все 100 романсов Чайковского, среди которых были и меланхолические, и религиозные, совсем не укладывающиеся в привычный репертуар певца-орденоносца. Но Лемешеву с его крестьянской биографией и внешностью добра молодца из русской народной сказки всё сходило тогда с рук. Его сияющая, нежная, искренняя улыбка, запечатлённая на старых открытках, хранившихся в заветных фотоальбомах его многочисленных поклонниц, освещала сгущавшийся над страной мрак, когда даже из Большого театра забирали людей и каждый артист, предъявляя на проходной свой пропуск, не знал, вернут ли его назад. Улыбка Лемешева – это не дежурный оскал нынешних «звёзд», это выражение и его добросердечного, благожелательного характера, и той искренней радости, которую он испытывал каждый раз, когда ступал на священную для него сцену Большого или обращался к аудитории в концерте. С консерваторских времён, когда юный Серёжа Лемешев, по собственным воспоминаниям, «был так влюблён в свою будущую профессию певца, которая казалась… самой лучшей на свете, что обычно по утрам, направляясь в консерваторию, не шёл, а летел…».
Поглощённость искусством, музыкой окрыляла его, давала силы стойко переносить все житейские невзгоды, которые не обошли этого, как казалось многим, «баловня судьбы». Но в то же время, вглядываясь в его предвоенные портреты, а особенно в изображения конца 1940-х – начала 1950-х годов, мы замечаем неизбывную грусть, затаившуюся в глубине его глаз, васильковый цвет которых, увы, не в состоянии передать чёрно-белая фотография. В них можно прочитать и затаённое разочарование от предвоенного десятилетия, прошедшего в Большом театре почти без новых ролей, без творческих открытий. И запоздалое раскаяние из-за разрыва со второй женой, Алисой Михайловной Корневой, которая была ему верной подругой до того, как внезапно накатившая волна славы накрыла их уютную московскую квартирку в Петровском переулке. В этих выразительных глазах затаилась боль и тревога с тех пор, когда врачи произнесли ему страшный для любого певца приговор: туберкулёз. Шесть лет изнурительной борьбы с недугом, искусственный пневмоторакс правого лёгкого и при этом сумасшедшее желание петь, невозможность представить себе жизнь без сцены и своего призвания.
Сила воли и любви сотворили настоящее чудо – вернули Сергея Яковлевича на сцену в сложнейших партиях, требовавших виртуозного пения, – Ромео, Дубровского, Герцога из «Риголетто». То, что сломило бы любого другого певца, стало для Лемешева поводом для оттачивания его вокальных навыков. Как он сам признавался позже, он натренировал свой голос для партии Ромео именно в то время: «Если раньше я позволял себе жить на сцене эмоциями, то теперь до многого доходил разумом. Может быть, здесь сыграла свою роль и болезнь − мне надо было научиться строго экономить силы…
рассчитывать так, чтобы спеть ровно весь спектакль. В то же время мне удавалось, если я не ошибаюсь, сохранить эмоциональную непосредственность и довольно молодой ещё, свежий тембр голоса. Всё это плодотворно сказалось на партии Ромео, к которой я не замедлил вернуться в 1944 году».
Юрий Нагибин, восторженно писавший о молодом предвоенном Лемешеве − грациозном графе Альмавиве, юноше – Ленском, не смог простить ему те изменения, которые произошли и в голосе, и во внешности артиста к середине 1950-х, цинично сравнив его со старым псом, чей век оказался короче хозяйского. Позже, устыдившись, он приписал на этой же странице «Дневника» слова о том, что спад оказался временным, Лемешев вновь вошёл в форму и пел прекрасно.
Но слово – не воробей, тем более слово известного писателя. Нашлись те, кто стал утверждать, что «поздний» Лемешев был уже не тот, что его голос потускнел, что старые поклонники следовали за ним больше по привычке. В ответ на это могу привести воспоминания одессита-театрала Владимира Швеца, который не являлся пламенным почитателем творчества Сергея Яковлевича. В 1957 г. в Одессе проходили гастроли певца. Швец пишет: «Вечером был в опере на «Травиате» с Лемешевым в роли Альфреда. Не знаю, сколько ему лет, но на сцене он кажется юношей 20 лет. Держится легко и свободно, хорошо владеет голосом. Поёт мягко, вкрадчиво, как
бы прячет и бережёт свой голос. В сцене прощания с умирающей Виолеттой достигает значительного драматизма». О тех же гастролях вспоминает и писатель Валентин Максименко: «Осенью 1957 года Сергей Яковлевич знакомил одесситов со своими выдающимися созданиями – Ленским и Альфредом. Певцу было в это время 55 лет, то есть практически он находился в возрасте… дедушки своих юных героев. Певец и возраст. Это стало общим местом – пенять на несоответствие возраста исполнителя и персонажа…. И всё-таки пусть редко, но встречаются артисты, как бы наделённые даром вечной молодости: те, кого долго щадит время. И среди них – С.Я.
Лемешев. Он имел право выйти на сцену в роли Ленского и в 55 лет, как было в Одессе, и даже в 70 на прощальном спектакле в Большом театре, – миллионы телезрителей видели тот памятный спектакль».
Сохранилась аудиозапись этого легендарного спектакля, которую каждый может прослушать и убедиться в том, что Ленский Лемешева был поистине неувядаем. Максименко продолжает: «Кроме трёх Ленских Сергей Яковлевич дважды спел в нашем театре Альфреда в ”Травиате”, пленяя красотой тембра, редкой теплотой своего небольшого, но неповторимо прекрасного голоса, уникальной музыкальностью, органичностью сценического существования. Он не играл, он жил чувствами своих героев». Здесь хочется заметить, что среди верных поклонниц-«лемешисток» есть и такие, которые признавались мне в том, что предпочитают голос зрелого Лемешева конца 1950-х и до самого завершения его феноменальной карьеры тому молодому, довоенному голосу, который звучит со старых пластинок 1940 года. «Мы не видели его на сцене таким молодым, − говорят они, − мы познакомились с его творчеством в середине 50-х, поэтому “наш” Лемешев всегда будет звучать так, каким мы его запомнили на поздних концертах и в его последних театральных работах – в “Вертере” и “Фра-Дьяволо”». Признаюсь, что и для меня партия Вертера в одноимённой опере Ж. Массне, которую сам Сергей Яковлевич поставил в качестве режиссёра в 1957 году, остаётся самой любимой, наряду с его безсмертным Ленским.
Вот как вспоминали великого артиста и прекрасного человека его коллеги, солисты ГАБТ. Владимир Атлантов: «Для нескольких поколений советских людей Сергей Яковлевич Лемешев стал личностью, к которой тянулись сердца и человеческие симпатии; своим искусством он воздействовал на людей не только эстетически, но и духовно, нравственно.
Известно, как велико, поистине безгранично было его обаяние. Пение его будило чувство и мысль, обращалось к сердцу и разуму, привлекало проникновенностью и искренностью, яркой эмоциональностью».
Юрий Мазурок вспоминал: «Мне повезло – я пел с С.Я. Лемешевым “Травиату” и “Евгения Онегина”. Это была одна из первых моих “Травиат”, а пятнадцать лет назад, когда на сцене Большого театра состоялось последнее выступление певца – сценами из “Онегина” он отмечал своё 70-летие, я был его партнёром. Многое вместил период между этими двумя спектаклями. И сколько ни вспоминал бы я Сергея Яковлевича, образ его неотделим от понятий благожелательности, благородства, внутренней красоты. Особая аура окружала его обаятельнейшую личность. Он был не просто прекрасным партнёром – внимательным, заразительным, он был партнёром деликатным – редчайшее актёрское качество. А его профессиональная добросовестность заставляла подтягиваться всех, кто был рядом. Поэтому с ним чувствовали себя уверенно и надёжно даже совсем молодые и неопытные певцы».
Чем было искусство Лемешева для страны, в которой он жил и ради которой творил, великой страны, носившей имя СССР? Чем его творческое наследие остаётся для нас, когда минуло почти 45 лет после его ухода? Это была та культурная среда, тот незаменимый чистый воздух, которым дышали советские люди с самого рождения, когда слова: «вижу чудное приволье», «пшеница золотая», «колокольчики мои, цветики степные» и само понятие «Родина» были озвучены дивным голосом Сергея Яковлевича. Народные песни в эталонном исполнении Лемешева не просто услаждали слух и бередили заветные струны русской души. С годами они всё больше и больше приобретали непреходящую культурно-историческую ценность, ибо умирала русская деревня, исподволь исчезала та подлинно православная крестьянская среда, из которой и выпорхнул в начале XX века наш русский соловушка – Серёжа Лемешев.
И уже никто не споёт настолько проникновенно «Липу вековую» и «Лучинушку», что защемит от красоты и трепетного, неутолённого чувства любви сердце слушателя. Никто, вспоминая, как напевала мать, сидя долгими зимними вечерами за пряжей, не затянет-зарыдает: «Ах ты, Ваня, разудала голова, на кого ж ты покидаешь, милый друг меня… Ни на брата, ни на друга своего, а на свёкра, на злодея, Ванька, моего...» Нет больше певцов, которых вспоила родная земля своими серебристыми лесными ручьями, вскормила грибами да ягодами, которые собирал в пору своего голодного детства будущая звезда Большого театра СССР. Но хочется верить, что, слушая песни и романсы в исполнении Сергея Яковлевича Лемешева, сколько бы лет ни минуло после того, как они были явлены миру его трепетным голосом и любящим сердцем, каждый русский человек стряхнёт с себя
всё чужеродное, наносное и оживит в себе ту самую память предков, которая вместе с родными напевами живёт сокровенно в каждой русской душе.
Татьяна КАПУСТИНА