Без греха жизни не изживёшь, без стыда рожи не износишь, – улыбнулся дядька Олег. – Но, между прочим, и в стыде есть польза. Потому что, как говорит апостол Иоанн, есть грех не к смерти. И это хоть и стыдно, но не радовать не может. Могу доказать.
«Интересное, однако, продолжение встречи за пасхальным столом», – подумали праведные мы. Но дядька Олег всегда умел всё расставить по своим местам, объяснить любые недоумения. Ладони размером с колесо от «Камаза» – не один дом такими ручищами построил; мощный бас, искромётный юмор. И картины ещё замечательные такими вот ручищами писал. Так что слушали его всегда внимательно. Вот и сейчас приготовились.
– Случилось это тогда, когда мы только-только просыпались. В конце 1980-х то есть. Слышали что-то о духовности, побаивались Православия, будучи интеллигентными людьми советского происхождения и воспитания. Тем не менее охотно помогали восстановлению одной из церквей в нашем городе: доброе дело как-никак – чувствовали же. К священникам, тогда немногочисленным, мы, интеллигентные люди – художники, писатели, поэты, журналисты, – относились и с опаской, и с известной долей то ли иронии, то ли предубеждения. Креститься решались не все: многие из нас, «образованных», просто присматривались, откладывали, как это обычно бывает, на потом. Те, кто крестился, довольно быстро «откалывались» от общей нашей весёлой интеллигентной «тусовки», становились какими-то загадочными, а то и чужими. Ну, мы им это дело великодушно прощали, продолжая за встречами рассуждать о великой русской духовности и её, духовности, нехватке. Много было таких встреч…
Однообразную нашу серовато-перестроечную жизнь начали оживлять невесть откуда появившиеся гости из-за границы. Точнее, как это «невесть откуда» – очень даже «весть»: большинство гостей стали приезжать из Германии. И ладно бы туристы какие-нибудь. Так ведь нет: все как на подбор – очень верующие люди, именовавшие себя «новыми апостолами». Холёные такие, свежие немцы предпенсионного возраста – нам они казались просто космическими пришельцами на нашем-то унылом пост советском пространстве. Вежливые, главное. И все говорят о Боге. Шампунь в подарок привозили! Можете себе представить: кругом апрельская грязь, остатки СССР, взгляды исподлобья, а тебе – на вот: и улыбки, и разговоры о Боге, и шампунь! Не какой-нибудь там московский, а самый настоящий заграничный, о как! Поэтому говорить о Боге с немцами мы поначалу полюбили.
Те снимали помещение в клубе железнодорожников и проводили там свои собрания, на которые, понятное дело, постоянно приглашали нас. Да что говорить: народ валом валил – и на инопланетян посмотреть, и о духовности послушать. Отсталых священников в рясах там не было – мы не сильно и расстраивались. Как-то даже свободнее себя ощущали. Переводили эти дружеские встречи преподаватели института: стоит на сцене «новый апостол», говорит что-то, а преподаватель всё это дело переполненному залу и переводит. Больше всего нравился «новый апостол» Клаус: всё время улыбался и подмигивал. Правда, другой глаз у него был стеклянный и смотрел в одну сторону соответственно, отчего некоторые немца даже побаивались. Не помню уж, сколько времени такие встречи продолжались – может, раза три-четыре.
А последняя наша с ними встреча пришлась на Пасху. Ночью мы, неразборчивые друзья-интеллигенты, пошли на службу в тот самый храм, который помогали восстанавливать. Мало что поняли, правда, на службе – поняли только, что красиво и что Христос воскрес – и это повод для радости. Ну, пасхальный крестный ход, конечно, радости добавил: необычно всё это было. Священник был каким-то, ну, неземным, что ли: тихий, торжественный, таинственный. Даже громкие пасхальные приветствия эту таинственность не нарушали. Не дождавшись конца службы, мы отправились домой – отсыпаться. А в полдень была назначена эта самая очередная встреча с «новыми апостолами» из Германии. Праздник.
Пасха. Прекрасный повод «поговорить о Боге» – мы, конечно, пошли. Снова была сцена, снова были переводы, улыбающийся и сверкающий глазом «апостол» Клаус. Не помню, что он там говорил, но под конец предложил всем желающим выйти и покреститься.
Никто не вышел! Не то чтобы стеснялись, нет – после похода на пасхальную службу, пусть и не всю, чувствовалось как-то, что что-то тут не так: «разговоры о Боге» – это всё, конечно, здорово и хорошо, но вот так вот выйти и креститься с бухты-барахты – это, ребята, перебор. Бог отвёл, короче. Клаус, конечно, огорчился, огорчилась и переводчица-преподаватель, хотя виду старались не подавать. Нам «новых апостолов» жалко стало: «Пошли к нам, – говорим, – в гости. Сегодня Пасха – давайте отметим по-русски!»
То ли с горя, то ли из любопытства, то ли из «миссионерских» каких побуждений, но согласились. Повели мы их к себе домой, усадили за праздничный стол. Чем богаты, как говорится. А богаты мы тогда были, увы, не столько едой, сколько веселящей сердце человека субстанцией. Это если при умеренном употреблении. А какое может быть умеренное употребление у радостных художников, журналистов, писателей и поэтов, умеющих пока только рассуждать о Православии, но боязливо сторонящихся его самого?
Как оказалось, на умеренное употребление не был настроен и «новый апостол» Клаус: неудача с крещением сильно его, видать, расстроила. Поэтому говорили мы с ним на равных, а через полчасика уже без всякого переводчика. Ещё через полчасика мы обсудили все проблемы мироздания и наметили способы их решения – переводчик мирно спал где-то в уголке на диване между тюбиками с шампунем.
Дальше «новый апостол» выдал такой трюк: доказывая мне очередную прописную истину (мы уже сидели в обнимку), он вынул свой стеклянный глаз и начал катать его по столу. Я, честно говоря, немножко даже протрезвел. А тому хоть бы что: катает свой глаз по столу и рассуждает.
Тут раздаётся звонок в дверь – она была всегда у нас открытой – и входит тот самый священник, который вёл пасхальную службу и которого мы, оказывается, тоже пригласили отметить Пасху. Остановился в дверях, обомлев, увидев всю эту картину. Тут я протрезвел окончательно. Уже от стыда. Настоящего стыда.
Больше всего понравилась реакция батюшки: придя в себя после первого потрясения, он не разразился гневной проповедью – он расхохотался. Громко, искренне, без издёвки. Потом развернулся и ушёл. Ну, что тут скажешь? Собрали мы всю эту «новоапостольскую» компанию, вставили глаз на место и отправили их восвояси. Сами срочно выспались и простыдились как следует. Почему «как следует»? Потому что через неделю, уже вменяемые, встретились с батюшкой и извинились перед ним за недоразумение. Он опять долго смеялся и, конечно, простил «интеллигентных» оболтусов. А ещё через неделю мы все и крестились в той самой церкви, которую помогали восстанавливать.
Уже много позже мы узнали, что так называемая «Новоапостольская церковь» – это обычная секта, и поняли, что Бог нас действительно отвёл от «крещения» в ней. Куда подевался бедняга Клаус, я не знаю. Но с тех пор «новых апостолов» в нашем городе, кажется, не было. Так что нет худа без добра. И есть грех не к смерти: пить-то мы все побросали. Да и как не бросить: только вспомнишь катающего свой глаз по твоему столу немца – хоть плачь, хоть смейся. Вот батюшка до сих пор смеётся. А мы чаще грустим по этому поводу. Так что, повторяю, без стыда рожи не износишь. Но это не оправдание, конечно, – повод помнить, постоянно помнить о своём несовершенстве. Так-то! Христос воскресе!
Дядька Олег закончил свой рассказ и налил себе ещё чаю.
Пётр Михайлович
ДАВЫДОВ