8 фераля духовнику Пафнутьева Боровского монастыря схиархимандриту Власию (Перегонцеву) исполнилось 87 лет. Он родился, когда его матери было 56 лет. Она родила семерых, но все они, не дожив до года, умерли. Восьмой была девочка, которая их пережила. И думали, что всё уже обойдётся, но не обошлось. Когда малышке исполнилось два года, бабки взяли её на улицу, где она играла, там паслась лошадь. Девочка подошла к ней. Лошадь её лягнула по головке….
Он родился в подполье, куда его мать полезла за картошкой. Она думала картошки набрать, а раз – и родился сынок. Вся его жизнь прошла в подполье: большую часть долгой монашеской жизни его гнали и преследовали за веру. И дома он был нелюбимым ребёнком. После того, как отец умер, мать снова вышла замуж, отчим пасынка люто невзлюбил, называя «попёнком» и «монашком». Ведь до четвёртого класса его воспитывала бабушка – схимонахиня Михаила.
А после седьмого класса он уехал из дома и стал жить самостоятельно. Самостоятельно стал студентом Смоленского мединститута, где учился на кафедре педиатрии и детских болезней. Там, в институте, он встретил свою первую большую любовь. Когда девушка узнала, что он ходит в церковь, то чистосердечно донесла на него в ректорат, и случился большой скандал. Его показательно судили перед всем курсом. Преподавателям было дано указание поставить зачёт, когда он откажется от своих убеждений. Он отказываться не собирался, но после предательства близкого человека и травли у него случилось тяжёлое нервное расстройство.
В себя он пришёл, когда стучался в калитку дома схииеромонаха Иллариона (Рыбаря), который жил в далёком Мичуринске за много километров от Смоленска. Ноги сбиты, одежда отрёпана, в глазах мука. Отец Илларион оглядел с ног до головы молодого человека и провёл в дом. Его вымыли, переодели, накормили и уложили спать. Он спал безпробудно двое суток. Глаза открывает – обстановка незнакомая, одеяло из лоскутков, потолок выбеленный, как в украинских мазанках. Иконы, перед образами лампады. Тут батюшка заходит, волосы подобраны, садится на табурет возле него и говорит: «Ну что, – настрадался?» Он в ответ только засопел, все слова в горле комком встали. Лежит, молчит, слёзы из глаз ручьём. Батюшка ему руку на голову положил и говорит: «Ничего не говори, я всё знаю. Поедешь со мной?» – «Поеду». Хотя даже не знал, куда его зовут. Оказалось, батюшка был духовником в монастыре Флора и Лавра в Закарпатье. Туда он будущего схимника и отвёз.
В Советском Союзе с поездками по монастырям было строго. Молодого человека объявили во всесоюзный розыск как опасного преступника. А он наконец-то попал туда, куда стремилось его сердце. В монастырь. Его тайно постригли в монахи с именем Петр. Духовник строго запретил ему сообщать о своём местоположении, и он стал жить никем не узнанным на нелегальном положении вдали от людей. Спустя какое-то время он написал матери, чтобы она не искала его, так как он выбрал для себя путь служить Богу. И служит Ему всю свою долгую трудную жизнь.
В великую схиму с именем священномученика Власия его постриг архимандрит Серафим (Тяпочкин) в восьмидесятом году. Это происходило тайно, власти за это преследовали В великую схиму с именем священномученика Власия его постриг архимандрит Серафим (Тяпочкин) в восьмидесятом году. Это происходило тайно, власти за это преследовали. Постригая, отец Серафим сказал, что схима будет его крепостью, бронёй духовной от врагов. Ещё он предсказал ему, что он будет духовником в монастыре и вокруг будет братия. В те времена монастырь, о котором шла речь, лежал в руинах, самого будущего духовника разыскивала милиция, и во всё это верилось с трудом. Но вот уже почти полвека схиархимандрит Власий – духовник Пафнутьева Боровского монастыря.
Его гнали, преследовали, убивали. Однажды, когда он уже служил в Калужской епархии, грабители забрались в храм и разбили ему голову монтировкой. Это были грабители храмов, они не хотели оставлять его живым свидетелем и били наверняка. Но скуфейка на его голове самортизировала, и монтировка остановилась в сотых миллиметрах от мозга. Ему сделали сложную операцию, вшили в голову пластину, он долго лежал в больнице и выжил. А потом у него нашли рак. Ему провели шесть сложных операций, удалили часть кишечника, каждый год меняли кровь. По прогнозам врачей, он должен был умереть. А он уехал на Афон, шесть лет молился в затворе в Ватопедском монастыре, где есть чудотворная икона Пресвятой Богородицы «Всецарица Пантанасса», которой молятся при онкологии. Есть история о том, что, когда Афанасий Великий хотел уходить с Афона, Матерь Божья явила чудо – ударила по скале, из этого места забил святой источник. Он есть там и сейчас. В этой воде отец Власий купался и пил её. Спустя шесть лет во время службы в храме он вдруг почувствовал, что всё вокруг словно засверкало. Потом врачи сказали, что метастазы прекратили распространяться. После этого он вернулся в Россию, в свой родной Пафнутьев Боровский монастырь, где снова стал принимать людей.
В свои почти 90 отец Власий просто светится от счастья и очень похож на солнце. Потому что рядом с ним тепло, светло и радостно на душе. Радость сопровождает его повсюду, как тёплое одеяло. Как-то раз захожу в алтарь, а там один батюшка-игумен стоит грустный, голову повесил. Заходит отец Власий. Он как печального батюшку увидел, подошёл к нему, схватил в охапку, поднял над головой, хорошенько потряс и как рявкнет: «Ну-ка не сметь мне унывать! Ну-ка быстренько прекращай! Мы же сейчас Богу служить будем – а ты грустный!» Поцеловал троекратно и к сердцу прижал крепко-крепко. Надо было видеть радостные глаза этого игумена, который потом служил как в последний раз!
Рядом с батюшкой люди преображаются. Ты просто смотришь на него – и уже хорошо. Слышишь его молитву – и понимаешь, что Жив Господь и ничего не пропало. Он – живое воплощение пасхальной радости и света, от которой в пустыне распускаются цветы и улыбаются небеса. Смотришь и понимаешь: Господь с нами!
Когда он служит, его радостный глас гремит, заглушая всё вокруг. Как дух над мёртвой гладью вод, он пролетает под сводами храма – и всё кругом оживает. Со умилением сердец ко Господу помолимся! И сотрясаются стены собора. Пресвятая Богородица, спаси нас!
Его львиный рык способен воскресить даже мёртвого. Он любит монастырь трогательно и самозабвенно. Надо видеть, с какой радостью и благоговением он прикладывается к монастырским святыням! Преподобный отче Пафнутие, моли Бога о нас! Разве может он тихо и теплохладно служить Богу, который Любовь, Свет и Радость? Этот старый монах с большими добрыми глазами ЗНАЕТ, как любит нас Господь. И все вокруг это чувствуют.
На людей он смотрит, как на Адама и Еву в раю. Сквозь грязь, копоть, исковерканные углы и проказу грехов он видит неповторимый образ Божий и радостно и уверенно начинает его расчищать. Иногда это совершается в одно мгновение. Вот он только начал говорить с совершенно незнакомым человеком, и вдруг с тем что-то происходит, человек меняется прямо на глазах, расправляет плечи, начинает улыбаться.
К отцу Власию приезжают из Лондона и Малоярославца, с Тибета и Сахалина. Православные и неправославные. Верующие и неверующие. Простые и не очень. Как-то раз я сопровождал к нему первого помощника председателя ОБСЕ, специально прилетевшего в Москву, чтобы переговорить с русским духовником. И тот его принял, как всех, кто приходит к нему. В дни приёма келья отца Власия открыта с четырёх утра до девяти вечера каждый день. И когда он служит, то принимает людей на исповедь с открытия монастыря в пять утра. Вот уже сорок пять лет подряд.
Однажды после службы я сопровождал батюшку до кельи. Когда он вышел из алтаря, его, как обычно, окружили люди, стали благословляться, задавать вопросы. И вдруг одна женщина говорит: «Батюшка! А можно мне с вами сфотографироваться?» Только я собрался строго на неё посмотреть, как батюшка улыбнулся и неожиданно для нас говорит: «Можно!» Затем другая, третья. Отец Власий покорно стоял и улыбался, как медведь на ярмарке, а люди подходили и делали с ним селфи. Потом по дороге в келью, встретив мой недоуменный вопросительный взгляд, батюшка мягко хлопнул меня ладонью по лбу и сказал: «Любить надо людей, Дионисий! Жалеть их! Нам их с тобой Бог послал!»
После праздничной службы на День Первоверховных апостолов Петра и Павла батюшка вышел из храма с мешком больших праздничных просфор и громким голосом воскликнул, обращаясь к народу: «Идите сюда, Петры, идите сюда, Павлы!» В толпе, стоящей внизу у ступеней, повисла неловкая тишина. Люди молчали и переглядывались, не зная, что ответить. На недоуменных вопросительных лицах вокруг читалось: «Петр и Павел – ведь это же апостолы! А мы тут при чём? К нам ли ты обращаешься, отче?» А батюшка как ни в чём не бывало с улыбкой продолжал звать Петров и Павлов. Тогда из толпы неуверенно вышел пожилой человек и тихо сказал: «Я – Петр». Он не знал, зачем его позвали, и стеснялся людей вокруг. А батюшка Власий с улыбкой благословил его и одарил большущей просфорой: «Радуйся, Петр! Господь с тобой!» И неуверенный робкий Петр вдруг заулыбался и расцвёл прямо на глазах. А потом вперёд вышла мама с мальчуганом на руках и громко объявила: «Вот, вот Павел!» Она несколько дней хотела попасть на приём к отцу Власию и не могла – столько было желающих. А сейчас батюшка благословил её сына, дал ему огромную просфору, которая еле-еле уместилась у малыша в руках, что-то сказал матери на ухо, отчего она вдруг заулыбалась, расправила плечи и громко воскликнула: «Первоверховные апостолы Петре и Павле, молите Бога о нас!» И тогда народ вокруг стал ликовать и поздравлять друг друга с праздником.
За почти двадцать лет, что мы знакомы, он дал мне множество духовных советов и наставлений, но одно запомнил на всю жизнь. Однажды в непростых жизненных обстоятельствах я приехал к нему мрачный и расстроенный. Дела были не просто плохо, а хуже некуда. Батюшка утешал меня как мог, мы долго говорили, а в конце крепко обнял и твёрдым голосом тихо сказал на ухо: «Будешь со Христом – и в аду будет рай». И дал мне пук пасхальных свечей из Иерусалима…
Однажды моя мама заехала к нам, в издательство Боровского монастыря, в гости, посмотреть, как в монастыре люди живут. И хотя знала, что батюшка много лет мой духовный отец, встречаться с ним и разговаривать не собиралась. Походила на службы, помолилась. Красиво, говорит, у вас тут, цветы кругом. А потом увидела толпы народа у батюшкиной кельи и говорит: «Я знаю, ты у меня оболтус, но не может же быть, чтобы столько народу – и все дураки!» И решила проверить. Заняла очередь к батюшке, и хотя была больной с температурой, вместе со всеми ждала своей очереди три дня. Я иногда приходил узнать, как у неё дела, а она решительно отказывалась от помощи и кивала на маленьких детей и стариков в очереди. Вот уже первой стоит у кельи: раз, каких-то сирот к батюшке привезут или священники приедут, и она снова ждёт. Когда, наконец, попала, их разговор длился меньше пяти минут.
От отца Власия мама вышла расстроенная и рассерженная. Лечиться, говорит, вам надо, всем скопом и по отдельности! Потому что вы больные на всю голову! Твой батюшка наговорил мне каких-то очевидных банальностей, пачку шоколадок с мандаринами дал, благословил и сказал: «Всё у тебя, Вера, будет хорошо! И с Денисом хорошо, и с младшим Ильёй тоже хорошо, и с мужем хорошо! Тоже мне, духовник называется!» Зная нашего духовника, который иногда такие вещи тебе открывает, что волосы дыбом встают, я только плечами пожал...
Мы пили с ней чай в монастырском кафе с батюшкиными шоколадками и молчали. Когда я провожал её до автобуса, мама не проронила ни слова, только поцеловала на прощанье. А через два дня под утро, когда я ещё спал, раздался звонок. Звонила мама и изумлённым срывающимся голосом сказала: «Пойди к батюшке и попроси у него прощения за меня! Я после разговора с ним так была расстроена и обижена, что даже к нашей тётке в Обнинск не заехала, сразу на вокзал – и домой. А когда приехала, вдруг вспомнила, что он говорил, и как током ударило – сейчас спать не могу, думаю о его словах. Он сказал мне, что главное – верить Богу, и как бы ни было тяжело, держаться за Него, потому что Он нас любит. А будешь любить Бога и ходить в церковь, эта любовь перейдёт и на твой дом, и на неверующего мужа, и на твоих детей. Ты, говорит, не воюй, не пили их, а просто за них молись, и всё у тебя будет хорошо! Я тогда была усталая и больная и пропустила его слова мимо ушей. А сейчас вдруг до меня дошло, как это правильно и просто!
Я слушал и улыбался, глядя в темноту. Это была моя мама, которая двадцать лет на все мои православные устремления крутила пальцем у виска и говорила, чтобы я прекращал валять дурака и устраивался на нормальную работу. За окном ударил колокол на раннюю, в монастыре наступило воскресенье.
Денис Теймуразович
АХАЛАШВИЛИ