Елена Алексеевна Пискарёва родилась в декабре 1982 года в Иркутской области. Закончила ВГИК им. С.А. Герасимова, факультет драматургии (мастерская Юрия Арабова). Затем в 2016 г. – Высшие курсы режиссёров-сценаристов (мастерская Владимира Хотиненко) по специальности «режиссёр кино». Успешно работала в жанре короткометражного кино и документалистики, участвовала в 30 международных кинофестивалях и престижных конкурсах, став лауреатом многих из них у нас и за рубежом. В 2020 году состоялся её дебют в художественном кинематографе – картина «Право выбора», затронувшая проблему, о которой в нашем неподцензурном обществе говорить не принято, чем и привлекла к себе внимание прессы и критиков. Основатель кинокомпании «Парадигма». Замужем, воспитывает четверых детей.
– Елена Алексеевна, вы человек непубличный, предпочитаете оставаться «за кадром» снимаемых фильмов, которые тем не менее находят широкий отклик у зрителей. Каким был ваш путь в большое кино?
– Мои детство и юность прошли на Байкале, в сибирской глубинке, и я даже не мечтала о кино. Но мне, как и многим молодым людям, хотелось посмотреть мир. Так после окончания школы я попа ла в Петербург, где поступила на юридический факультет. Но, проучившись там год, поняла, что это стезя не для меня. Одновременно пришло осознание, что мне интересно осмысливать социальные процессы, место в них человека, его внутренние импульсы, поиск истины. Другими словами – мне интересно по стигать жизнь и транслировать это инструментами кинематографа.
Я бросила юриспруденцию и отправилась из Петербурга в Москву, поступила во ВГИК. Учёба мне нравилась, было очень интересно. Тогда было модным течение в кинематографе, которое возникло в середине 90-х. Его отцом считается датский режиссёр Ларс фон Триер. Техническим отличием было то, что снималось такое кино на ручную камеру, с минимумом дублей и декораций, без павильонов и освещения, т. е. оно максимально приближено к документалистике. Характерна была для таких работ и их низкая себестоимость. Для нас в период рынка это было крайне важно.
В процессе учёбы поняла, что хотела бы сама снимать фильмы, работать с артистами, быть режиссёром-постановщиком. А потом началось «своё кино».
– Расскажите, пожалуйста, о ваших первых работах.
– Документальный фильм «Небо зовёт» рассказывает о Русском Севере, восстановлении заброшенных деревянных храмов горожанами-энтузиастами. Тогда открылась совершенно неведомая для меня грань моей Родины, непохожая на всё прежнее мной виденное. Какие-то люди, которые в свой отпуск на собственные деньги едут на Север, покупают материалы, восстанавливают общими силами разваливающиеся маленькие церквушки в заброшенных деревнях... Эти церквушки не подпадают под памятники искусства, их никто не охраняет, но при этом они всё равно являются памятниками нашей культуры и зодчества.
Но наиболее удачной, резонансной и полноправной моей работой стал короткометражный фильм «Живи!», снятый в 2016 году и посвящённый проблеме абортов. Поводом лично для меня создать фильм стало прочтение нескольких историй на женском форуме. Фильм буквально выстрелил. Только на «Ютубе» фильм посмотрели более двух миллионов человек, его показали на нескольких кинофестивалях, он получил премии. Мне стали приходить многочисленные отклики как от женщин, сделавших операцию по прерыванию беременности, так и от врачей – акушеров, психологов. Тогда я впервые узнала о постабортном синдроме, от ко-орого страдают многие, но о котором практически ничего не пишут в СМИ. Кстати, по официальной статистике, женщин в России, которые делали аборт хотя бы раз в жизни, 80 % – страшная цифра! Отсюда не менее страшная другая цифра – в нашей стране проводится более 4 миллионов абортов в год. Официально озвучиваются цифры порядка 800 тысяч, но в эту статистику попадают те, которые делаются в госучреждениях, а при этом бОльшая часть абортов производится в коммерческих клиниках и никак не фиксируется, никакой отчётности и статистики не ведётся вообще.
Вся эта лавина информации вылилась на меня, и я поняла, что тема сама просится наружу, моя задача как режиссёра озвучить её. Судьба фильма от замысла до премьеры растянулась на три года, и вот недавно картина «Право выбора» увидела свет.
– О проблеме абортов никто до сих пор не осмеливался открыто говорить, тем более снимать кино. Как решились на этот шаг?
– Чем больше я погружалась в эту проблему, а по сути – нашу национальную трагедию, тем больше приходило понимание, что мы живём в обществе постабортного синдрома, где транслируется неприязнь к беременным и многодетным. Знаете, польский министр Пшемыслав Чарнек сказал европейским парламентариям, возмутившимся принятыми недавно в Польше законами об ограничении абортов, что Европа – цивилизация смерти. Это верно и в отношении нас самих, потому что у нас показатели абортов на одну женщину гораздо выше, чем в Европе. У нас негласный заговор молчания на эту тему как самую больную, при этом загнанную глубоко в подсознание. Одна моя знакомая журналистка рассказывала, что когда её приглашали на телевидение в качестве эксперта по семейной политике, где она пыталась поднимать вопрос об аборте и его последствиях, то её сразу останавливали. Объясняли это тем, что у телезрителей негативная реакция на данную тему и поэтому она якобы антирейтинговая. Учитывая, что основной контингент зрителей – женщины от 30 до 45 лет, и сопоставив их с озвученными выше цифрами, становится понятно, что абортная тематика не вызывает у них никаких положительных эмоций. Вроде бы говорить о вреде абортов не запрещено, но на практике срабатывает другой закон – закон рынка. Углубляясь дальше в эту проблему, я поняла, что есть и скрытые рычаги, приводящие в действие этот механизм, делая его для кого-то, наоборот, выгодным.
Это, прежде всего, фармакологическая индустрия, работающая с постабортным материалом и осваивающая фетальные ткани, которые используются в салонах красоты как основной компонент всевозможных медицинских препаратов для омоложения. Звучит на самом деле жутко! Этот самый настоящий бизнес на крови нерождённых детей приносит огромные прибыли медицинским корпорациям.
Не остаются внакладе и все остальные участники, задействованные в этой страшной цепочке, начиная с акушеров. Практически во всех роддомах России этот процесс поставлен буквально «на поток». Роддом получает выплаты за оказание медицинских услуг населению: конкретно за аборт порядка 3-4 тысяч. Эти цифры каждый год индексируются, на момент написания сценария была цифра 3 тысячи 800 рублей. За роды врач получает больше – порядка 20 тысяч, казалось бы, роды выгоднее. Однако это не так. Роды – это целых девять месяцев ведения беременности. Кроме того, чтобы получить эти деньги, нужно, чтобы ребёнок родился живым, а если, не дай Бог, смерть матери или ребёнка во время родов, – ты уже этих денег не получишь. А тут шесть абортов за дежурство – и всё, тыотработал девять месяцев ведения беременности. На круг получается выгоднее. Кроме того, 70 % беременностей с проблемами здоровья – молодёжь с 14 лет живёт половой жизнью, сохранность репродуктивной системы к моменту родов, когда девушка наконец соберётся рожать лет в 28 – это уже пятьдесят на пятьдесят. Гораздо выгоднее и надёжнее с точки зрения медработника – «отбить», а то и перекрыть ту же сумму массовыми абортами.
– Вы сказали, что мы – общество постабортного синдрома...
– Почитайте книгу американки Терезы Берг «Запрещённые слёзы. О чём молчат женщины после аборта». Она в 70-х годах первая в мире систематизировала практику консультирования большого количества женщин после аборта, который впоследствии проявлялся у женщин в различных отклонениях – соматических, психических. Ведь с каждого утюга женщине внушается, что аборт – норма, «моё тело – моё дело». Женщина идёт на аборт, а потом у неё начинаются сделки с совестью, потому что всё её существо, психика кричит, что произошло убийство. Налицо когнитивный диссонанс. Всё окружение продолжает говорить: «Да живи нормально дальше, аборт делают все и нормально живут». Но психика говорит другое, и начинаются психические процессы, помогающие прикрыть эту травму. То же самое касается и врачей: врачи в точно таком же постабортном синдроме. По оценкам специалистов, у 70 % гинекологов признаки эмоционального выгорания. Всё это вошло в фильм.
– Елена Алексеевна, как снимался фильм в условиях как распоясавшегося ковида, так и хронического безденежья?
– Фильм снимали в условиях малобюджетного формата, собирая деньги по принципу пущенной по кругу шапки. Увы, в государственной поддержке нам соответствующие чиновники из Департамента кинематографии Минкульта отказали, сославшись на то, что в картине слишком явно проводится мысль об ограничении абортов, что нарушает права тех, кто их поддерживает, и на «тяжёлые» кадры, присутствующие в фильме. Это звучит по меньшей мере странно, учитывая, что государство на всех уровнях пытается стимулировать рождаемость, а также, какими ужастиками с детства потчуют нашего
зрителя за государственный счёт.
Съёмки проходили в настоящем роддоме – реанимационных и детских палатах, кабинетах УЗИ, лабораториях. Поэтому в роли «актёров» задействованы новорождённые младенцы. А в главных «взрослых» ролях снялись Эдуард Флёров, Ирина Пегова, Борис Каморзин, Елена Панова и Валентина Ляпина. Премьерный показ фильма состоялся в конце ноября в Доме кино. Среди гостей присутствовали депутаты Государственной Думы РФ, врачи, политологи, журналисты.
– Какие перспективы у фильма? Когда его сможет увидеть массовый зритель?
– Пока что идёт речь о закрытых показах фильма для законодательной и исполнительной власти в регионах, как, например, в Башкирии, Челябинске, Новосибирске, Белгороде и других регионах. Есть запрос – мы туда едем. Ну а в дальнейшем выложим фильм в интернет и надеемся, что народ его подхватит. Невозможно же без конца не обращать внимания на самое важное. Думаю, что столетие абортного опыта – это некий рубеж, когда пришла пора об этом заговорить в полный голос.
Беседовал
Роман Алексеевич РОМАНОВ