6 декабря 1820 года, 200 лет назад, родился Афанасий Афанасьевич ФЕТ
За краткой фамилией Фет – много неразгаданных тайн: загадки его рождения и происхождения, любви и трагической гибели его возлюбленной, секрет неизменного чувства к ней до последних дней жизни поэта.
На его могиле в селе Клеймёново Орловской области значится фамилия Фет-Шеншин. Двойная фамилия, раздвоившаяся судьба: автор поэтических шедевров и помещик; бедняк и богач; влюблённый, до конца дней преданный погибшей от любви к нему девушке, и муж своей супруги в безлюбовном браке. И всё это – тоже Фет.
Когда ему было под семьдесят и, говоря его же словами, уже светили «вечерние огни», родилось это потрясающее признание:
Нет, я не изменил. До старости глубокой
Я тот же преданный, я раб твоей любви,
И старый яд цепей, отрадный и жестокий,
Ещё горит в моей крови.
Этим стихам более 130 лет, но до сих пор они изумляют поэтическим выражением неувядающей, по-юношески пламенной силы любви, преодолевающей всё, что может разъединить людей, – время и саму смерть. «Жизнь моя, – признавался поэт, – самый сложный роман».
До последних мгновений жизни и поэтического творчества Фета притягивали, не отпускали мотивы и образы, связанные с огнём. Не вызвала ли их трагическая кончина его возлюбленной, которая сгорела заживо, – жизнь свою возложила на огненный жертвенник любви?
…На исходе было палящее лето 1848 года. Афанасий Фет служил в кирасирском полку, расквартированном на границе Киевской и Херсонской губерний. Военное окружение, жизнь среди «скалозубов и виев» в украинской степной глуши тяготили поэта: «Лезут разные гоголевские Вии на глаза, да ещё нужно улыбаться».
Однообразие служебных будней скрашивало только знакомство с местными помещиками. Образованные дворяне знали Фета не только как офицера, но и ценили как поэта. На одном из таких балов он и заметил стройную девушку, которая выделялась среди других особенно яркой южно-
славянской красотой. Эту девушку он не смог забыть «до старости глубокой». Впоследствии поэт деликатно оберегал её память, делая неприкосновенной тайной само её имя. В действительности девушку звали Марией Лазич.
Отныне ей предстояло стать единственной героиней фетовской любовной лирики. До самых последних дней он посвящал ей сияющее созвездие своих дивных стихов.
Где ты? Ужель, ошеломлённый,
Вокруг не видя ничего,
Застывший, вьюгой убелённый,
Стучусь у сердца твоего?..
К моменту знакомства с Фетом Марии было 24 года, ему – 28 лет. Поэт безошибочно признал в ней родственную душу. «Я ждал женщины, которая поймёт меня, – и дождался её», – писал он своему другу Ивану Петровичу Борисову.
Девушка была великолепно образованной, литературно и музыкально одарённой. Оказалось, что она ещё с ранней юности полюбила фетовские стихи, знала их наизусть. Мария не уставала благодарить Бога за посланную ей встречу с Фетом. И всё же не понимала, отчего утончённый поэт, университетски образованный человек выбрал военную службу, которая, как догадывалась девушка, была для него столь обременительна. Возможно, она прямо спросила об этом Фета. А он, греясь у камина в ненастный вечер, поёжился, точно от холода, и ответил не сразу. Но поведал девушке непростую, во многом загадочную историю своей семьи.
Его мать – молоденькая миловидная немка Шарлотта Фёт – проживала в Дармштадте и была замужем за чиновником городского суда Иоганном-Петером Фётом. Супруги имели годовалую дочь Каролину, но Шарлотта не чувствовала себя счастливой в браке. Муж обращался с ней грубо, предпочитал проводить время за кружкой пива с приятелями, а не у семейного очага. Её душа томилась и ждала избавления. И вот в начале 1820 года появился он – чужестранец, обходительный богатый русский дворянин Афанасий Неофитович Шеншин. Мценский помещик, бывший офицер, участник боевых действий против Наполеона, он приехал поправить здоровье в Германию на воды.
И пусть знатный русский дворянин был более чем двадцатью годами старше, Шарлотта увидела в нём своего героя, о котором грезила ещё в девических мечтах. Она забыла об обязанностях матери и жены и сбежала в Россию со своим возлюбленным, оставив маленькую дочь на попечение Фёту. К тому времени Шарлотта уже ждала второго ребёнка.
В Мценском уезде в имении Шеншина Новосёлки у Шарлотты Фёт родился сын, который был крещён по православному обряду и записан в метрической книге под именем Афанасий Шеншин. Лишь спустя два года после его рождения Шарлотта приняла Православие, была наречена Елизаветой Петровной и повенчана с Афанасием Неофитовичем Шеншиным. Тот был для Фета на редкость заботливым отцом. Елизавета Петровна Шеншина писала брату в Германию, что муж так относится к маленькому Афанасию, что «никто не заметит, что это не кровный его ребёнок».
И вдруг разразился гром среди ясного неба. Орловское епархиальное начальство, обнаружив, что мальчик был рождён до брака А.Н. Шеншина, постановило, что «означенного Афанасия сыном господина ротмистра Шеншина признать невозможно». Так, в 14 лет подросток стал отверженным, незаконнорождённым. Будущий поэт узнал, что отныне он не полноправный русский дворянин и не может называться Шеншиным, а должен именоваться Афанасием Фетом, «родом из иностранцев». С потерей знатного дворянского имени были утрачены все права состояния, наследования имущества и земли.
После окончания словесного отделения философского факультета Московского университета Фет блистательно начал своё поэтическое поприще. Имел успех в литературных кругах, однако определённого места в обществе по-прежнему не было. Дворянский титул в те годы могла ему вернуть только военная служба. И Фет принял решение поступить в кирасирский полк. Но судьба словно насмехалась над ним. Император Николай I вскоре издал указ, согласно которому стать потомственным дворянином можно было, лишь дослужившись до старшего офицерского звания. Для поэта это означало, что служить в армии и ждать ему придётся ещё лет 15-20.
Обо всём этом, наверное, он мог с затаённой болью говорить в тот далёкий зимний вечер, сидя у огонька со своей возлюбленной.
Смутное предчувствие беды, мысль об отсутствии средств у них обоих омрачали влюблённость Фета. Не зная, как ему поступить, и в надежде на дружеский совет Фет пишет другу детства Борисову: «Я встретил девушку – прекрасного дома и образования, я не искал её, она – меня, но судьба… И мы узнали, что были бы очень счастливы после разных житейских бурь, если бы могли жить мирно. <…> Мои средства тебе известны, она тоже ничего не имеет».
Пролетели почти два года со дня знакомства Марии Лазич и Фета. На него привыкли смотреть как на жениха, а предложения руки и сердца всё не было. Поползли сплетни и слухи. Родственники девушки пытались вынудить Фета объясниться. Отчаявшись, Фет решился «разом сжечь корабли взаимных надежд»: «Я ясно понимаю, что жениться офицеру, получающему 300 руб., без дому, на девушке без состояния значит необдуманно и недобросовестно брать на себя клятвенное обещание, которого не в состоянии выполнить». Помертвевшая от этих холодных рассудочных слов Мария ничего возразить не смогла.
Прости! Во мгле воспоминанья
Всё вечер помню я один, –
Тебя одну среди молчанья
И твой пылающий камин. <…>
Что за раздумие у цели?
Куда безумство завлекло?
В какие дебри и метели
Я уносил твоё тепло?
Мария Лазич, покинутая любимым, ощущала себя словно в ледяной пустыне. Может быть, долго, не отрываясь, смотрела она, как теплится огонёк лампы. Трепетные бабочки слетались на пламя и, опалив живой бархат крыльев, обгоревшие, падали замертво вниз… Открытый огонь перекинулся на белое кисейное платье Марии, языки пламени побежали вверх к её распущенным смоляным волосам. Охваченная пламенем, она выбежала из комнаты в сад и мгновенно превратилась в пылающий живой факел. Ещё четверо суток длились её мучения. И перед самой смертью Мария успела прошептать последние слова, в них она посылала прощение любимому человеку: «Он не виноват, – а я…».
Фет, потрясённый этим трагическим известием, не простил себя до конца своих дней… Он стал прославленным поэтом. Планирует дальнейшую жизнь: «Итак, мой идеальный мир разрушен давно. Служить вечным адъютантом – хуже самого худа – ищу хозяйку, с которой буду жить, не понимая друг друга», – он вышел в отставку, так и не дослужившись до желанного дворянства, и женился на богатой купеческой дочери с большим приданым – Марии Петровне Боткиной. Она была не очень молодой и не очень красивой, также пережила в юности тяжёлый роман. Устроилась материальная сторона жизни. В Мценском уезде Орловской губернии Фет был избран мировым судьёй и десять лет старался по-христиански вершить чужие судьбы, будучи убеждённым, что «христианство является, безспорно, высшим выражением человеческой нравственности и основано на трёх главных деятелях: вере, надежде и любви. Первыми двумя оно обладает наравне с прочими религиями. Нет религии без веры и надежды; зато любовь – исключительный дар христианства, и только ею Галилеянин победил весь мир».
Наконец, в 1873 году Фет получил долгожданное дворянство, право носить фамилию Шеншин, все сословные привилегии. Но в поэзии он остался Фетом. И в преклонном возрасте Фет продолжал создавать шедевры любовной лирики потрясающей глубины и силы чувства. «Фетовский гений сохранил свой первозданный блеск до последнего вздоха», – так современник поэта Б.А. Садовский выразил всеобщее изумление поздней лирикой Фета.
Незадолго до смерти – в преддверии Божьего суда, Афанасий Фет писал, обращаясь к Марии Лазич:
У любви есть слова, те слова не умрут.
Нас с тобой ожидает особенный суд;
Он сумеет нас сразу в толпе различить,
И мы вместе придём, нас нельзя разлучить!
К жизни, любви и творчеству поэта нельзя подходить с обывательскими земными мерками. Примем во внимание лесковское размышление о «высокой правде» Божьего суда: «Совершится над всяким усопшим суд нелицеприятный и праведный, по такой высокой правде, о которой мы при здешнем разуме понятия не имеем».
А мы, сегодняшние читатели, воздадим Афанасию Афа-насьевичу Фету нашу благодарную память за воспетую в его поэзии песнь вечной любви и нетленной красоты.
Алла Анатольевна
Новикова-Строганова