...За 10-15 лет многое изменилось в российской деревне. Нет уже тех «фуфыриков» с сомнительным содержанием непитьевого спирта, от коих умирали сотнями и тысячами, а расплаты за работу требуют исключительно деньгами. Причём по московским расценкам.
Прокричаться, уединившись
В период пандемии мы приехали в деревню из столицы в середине сентября. Ловили рыбу разными способами, жарили шашлык, в первые дни «ходили кричать» в некогда заливные луга. Ради одного только крика в тишине уместно приехать. Выходите в поля, где «горизонт чист от людей», и со всей мочи кричите «А-а-а-а-а-а-а». Всю накопившуюся нервическую дурь можно выветрить за раз. Это известный психотерапевтический метод.
Наконец, стали привыкать. Вижу: река Ока в порядке, но малые озёра и пруды, которым тут раньше числа не было, ссохлись до видимого ила, рыба погибла, некоторые местные водные артерии вовсе превратились в овраги. В полях травы некошеной целина – никому не надо. За полтора километра от деревни бьёт ключ. На самом деле ключей – выходов подземных рек – несколько, но русло одно – реки Марьинки. Скорость течения ещё десять лет назад была 7-10 м/с. Теперь едва ли 0,3 м/с. Рядом с источником сделана и освящена часовня во имя пророка Илии, закрытая купальня под крышей. Не проходит получаса, чтобы не остановились машины, следующие по трассе, и люди идут набирать в ёмкости «святую» водичку, а некоторые и в купальню. Кругом установлены иконы. Смысл простой: заходишь, раздеваешься, спускаешься по ступенькам в «ледяную» воду с температурой +7 градусов, ныряешь с головой три раза. Выходишь: первую секунду холодно, затем тело обдаёт жаром. Потом до конца дня чувствуешь приподнятое настроение.
Иллюстрации
современной «жизы»
Идём по деревенским улицам. Бац, прямо посреди дороги стоит старый «цветной» телевизор, ламповый, тяжёлый. Его принёс на своём горбу в библиотеку – в подарок – местный житель. Едва функционирующий аппарат библиотеке оказался не нужен. Анахронизм эпохи вынесли на улицу и бросили. Все знают эту местную историю, и все её обсуждают второй месяц, ибо больше ничего не происходит.
За несколько домов от нас умерла старушка, её отпевали сначала дома, потом в церкви. Процессия из трёх машин поехала по дороге, где стоял телевизор. Никто не стал его сдвигать, объехали – так и стоит до сих пор.
Нужна ли деревня
городскому?
Посетив несколько сёл в разных районах центральной России тёплой осенью 2020 года, собственными глазами убедился, что жители точно блаженствуют. Но какое это блаженство… Наряду с чистотой воздуха, при благоприятствующей погоде, с возможностью с беззаботным видом ходить по заливным лугам, плести венки из потрясающей красоты полевых цветов, ещё не убитых заморозками, питаться коровьим и козьим молоком по цене 50-60 рублей за литр и козьим творогом по цене 300 рублей за кило непьющий местный житель, есть ещё такие, приучен ко внешней благопристойности, а именно – вступать в непринуждённый разговор «ни о чём» с такими же добродушными поселянами. Он считает их друзьями, подкрепляясь поговоркой «Сосед рядом, а родственник далеко». В сельских магазинах можно систематически получать товары в долг, под запись в особую книгу и потом когда-нибудь расплатиться. Огород по необходимости «вскопает» трактор «Кольки-соседа», он же за «полпенсии» срубит тебе дерево, починит водопровод или печь, устроит уличный туалет из старых досок. За
10-15 лет многое изменилось в российской деревне. Нет уже тех «фуфыриков» с сомнительным содержанием непитьевого спирта, от коих умирали сотнями и тысячами, а расплаты за работу требуют исключительно деньгами. Причём по московским расценкам. Те из мужиков, у кого «не обе руки левые» и которые «видят границы в праздники», ограничивая себя в приёме алкоголя, относительно быстро приобретают известность и даже популярность. Их хозяйства укрепляются, украшаются хозяйками из местных, заводится техника, непременно огораживаются высоким забором – чтобы не завидовали и не сглазили. У таких даже прибавляется особый сельский гонор. При случае обязательно ввернут: «Это в городах вы выживаете, а мы тут живём и процветаем» и прибавляют: «Купи у меня дом за 2 миллиона». Дом, на этом конкретном примере, будет площадью до 100 квадратных метров, с чердаком и антресолями, сараями, баней постройки 50-х годов ХХ века, но отделанный сайдингом или – реже – кирпичом поверх сруба.
Посему нельзя сказать однозначно: в деревне плохо. Вот кабы стать тут предпринимателем… Но и этот путь изучил отчасти, пообщавшись с местным фермером, взявшим остатки имущества бывшего колхоза в долгосрочную аренду.
Имея четыре трактора с телегами и косилки, он скашивает траву в огромные рулоны и складирует их. Местным сено не нужно – нет скотины, а у кого есть – тот сам себе заготовит. Рулоны продаются «в большие города», транспортируются в фурах. Зачем, спросит любопытный городской, нам его трижды ненужное сено? Ах, не торопитесь. Сено, оказывается, востребовано зоомагазинами. В этом сегменте действует цепочка: большие рулоны на склад, затем переработка в малые «брикеты-кирпичи», а «кирпичи» продаются по баснословной цене, далёкой от себестоимости даже большого рулона, в зоомагазины, зоопарки и частным лицам, содержащим живность, в том числе кролиководам. Вам покажется, может быть, что это «микрорынок» сбыта продукции, однако нет. Хозяйство действует годами. Меня тоже пригласили на тракторе поработать. Правда, фермер своим работникам живыми деньгами за труд не платит, оплату также производит сеном. Но какова идея?!
Как живут
в рязанской деревне
Тут, как и везде, кому плохо, а кому и хорошо. Крепкие мужики обрастают новыми знакомствами в округе, хотя в деревне всё о каждом с молодости знают. Знакомства позволяют находить работу относительно денежную – в райо-
не, области. Особенно котируется работа в области газопровода, ведь в сёла проводят газ. Знакомства предполагают новые возможности. Можно торговать лесом, ловить рыбу «не на удочку», охотиться «в своё удовольствие». Главное, не говорить о хороших результатах, а делать это всё «вась-вась» – потихоньку. Торговать мясом и рыбой, не оформляя соответствующий предпринимательский статус. Нарушения, там, где они есть, типичны и покрываются теми же знакомыми в соответствующих контро-лирующих сферах.
С учётом широких возможностей для сопутствующей деятельности, если с рассуждением подойти к ним, получается, что жить на селе можно. Водители автобусов в районном центре Шилово получают 30 тыс. рублей, школьные учителя – в зависимости от выслуги и надбавок – на 5-10 тысяч менее. Библиотекарь – 12-15 тыс. Подсобный рабочий церкви – в зависимости от подаяния на храм – имеет 8 тысяч в месяц. Главное в деревне – знакомство. Именно поэтому местные традиционно заботятся о своём реноме («а то вдруг что-то люди скажут») и, не имея надёжной уверенности в завтрашнем дне, дорожат соседскими отношениями, авось, поможет когда-нибудь. Большинство, конечно, неуспешны.
Лень даёт отпечаток на характер. Они видят, что речки и пруды родины мельчают, русла зарастают, что в магазине обвешивают, но… зачем спорить, добиваться, если дают «в долг», привыкли уже, что «никому ничего не надо» и не выпендриваются. Инициативы тут не дождёшься. Те, кто имеет доход, рады тому, что есть, большего не надо. Те, кто не имеет дохода, уверовали, что никогда не будут его иметь, и перспективы понятны всем.
Характерно: почти никто и никому не говорит «спасибо». На улице принято здороваться, но если тебя самого не знают, то в ответ не поздороваются. Сначала я думал, будто так проявляется невнимательность, однако есть в этом нечто от самоутверждения за счёт другого.
Любопытно, что жилые дома «летние», без русских или газовых печей, а только с электрообогревателями, но обитые сайдингом, тут хотят продать не менее, чем за 1 миллион рублей. Сказывается близость к Москве как «богатому» городу. Правда, за такую цену дома стоят непроданными годами, но люди не торопятся, важен сам процесс: «Я продаю дом за миллион, за два миллиона», это греет душу.
Люди здесь – двигатель современной политики и неиссякаемый источник поддержки правительственных инициатив. Жителям этой деревни нет дела до того, как люди живут в мегаполисе и в Европе.
Зато службы в храме запомнятся надолго. Посреди недели посещают храм не многие, но это люди неслучайной веры. На праздник, как, к примеру, в день Казанской иконы Божией Матери, храм был почти полон. Много ранее батюшка крестил нашего ребёнка. Я не ведаю, почему так, но обязательные пожертвования за священное действо Крещения значительно разнятся в Санкт-Петербурге и в селе Ерахтур Шиловского района Рязанской области. Кроме добровольных пожертвований на службах и вне их, мы заплатили в деревне только полторы тысячи рублей.
В общественной сельской бане особый колорит. Как зашли в парилку, после нескольких незначащих слов сосед справа допытывается – как моя фамилия. «Что-то, – говорит, – лицо ваше знакомо». – «Мудрёного нет, – отвечаю, – мать у меня отсюда родом». А сам молчу, сохраняя интригу. С ними нельзя сразу раскрываться. Там, где событий мало, – они помнятся долго. Хотелось им сделать приятное – пусть поговорят-обсудят за моей спиной.
И стар, и млад вместо «есть» говорят «исть», вместо поезжай – «ехай». Притом что местной школе уже 190 лет, если верить записям в библиотеке, а в прошлом году губернатор лично открыл тут новое здание, и образовательный процесс вроде бы идёт полным ходом.
По мнению моему, эти традиции сельской жизни у многих совсем не вследствие уныния, а единственно от невостребованности ежедневной активности, общественного соревнования за блага материальные и нематериальные, каковое мы часто видим в городах. От отсутствия стратегических задач (ежедневная рутина в огороде и по дому, где всегда нужно внимание, не в счёт). Минимальна и мотивация, но много свободного времени, занятого кое-как. При всём этом почти нет семьи (на деревню в 1000 дворов), где не было бы самоубийцы. Редкие дома у старожилов, где за 50-100 лет не было бы пожара и, как следствие его, погорельцев. Летальность как фактор сокращения деревенского населения проявляет себя и в других случаях: много разного пола и даже статуса тонут, часто в пьяном виде – отдыхают в компании, бросается девушка в воду и ударяется головой о дно – типичный случай. Или грузный мужик на середине озера переворачивается в лодке, потом всплывает через день. В селе не действует больница. Чтобы вызвать помощь, надо звонить «в район», скорая там есть, но приедет – за 70 километров – через полтора часа. Всё это реальные особенности. От горького жития, как некоторые думают, молодёжь стремится выехать из деревни в крупный город для самореализации амбиций.
Знакомые
незнакомые селяне
Заходил к своим знакомым, почти все обладали тёмно-оливковыми лицами, напоминавшими лики, изображаемые на старинных образах. Один мой прежний знакомый теперь истопник в бане. Конечно, истопник тоже дело делает – можно дровами медленно топить, а можно быстро. Профессионализм даже в этой области не спрячешь. Жена его – заведующая сельской библиотекой с фондом в 9 тысяч экземпляров. Когда взял и я домой пять книг зараз – для дочки, то посмотрели с уважением, так мы улучшили стагнирующую статистику. Эти – не жируют, хотя есть много кроме них, живущих ещё беднее. Питаются относительно хорошо продуктами натуральными: рыжики, мочёные яблоки, сырая морковь с соком, а некоторые, говорят, варят и сосновые шишки. Их спрашиваешь: что такой грустный, неласковый? Отвечает: «Да чему радоваться-то? Не скучно, не весело, я уж замер давно». Дальше ставит на стол – от тоски, вестимо, бутылку рябиновки и яишенку с хлебом. На хлебе этикетка не местная, а завода с областного центра. А некогда, ещё в 80-х, как помню сам, был тут же свой хлебозавод, молокозавод и даже аэродром: за полтора целковых и за полчаса можно было долететь на Ан-2 до Рязани. Всё это ушло в небытие вместе с колорадскими жуками, некогда большой проблемой огородов местных селян.
Другой мой дальний родственник – на контрасте, бывший глава сельского поселения. На муниципальных должностях тут люди держатся, наверное, как и везде. Поприще его председательства в колхозе-миллионере в перестройку погибло жертвою, как он свидетельствует, ужасной идеи. Однако по хозяйству его так не скажешь: образа в красном углу, добрая, в теле, жена, два мощных трактора, коровы и три козы, большой участок земли в собственности (не в аренде), хороший дом в пять комнат с многочисленными пристройками и двумя банями, три собаки и лодка класса яхт – что ещё нужно, чтобы встретить старость?
Со всеми своими знакомыми в разных ипостасях мы побеседовали непринуждённо. Теперь можем субъективно судить, как живут люди в деревне в 340 км на восток от Москвы. Разного социального статуса и доходов люди одинаковы в одном: нужно, чтоб у них постоянно были деньги в кармане, это придаёт апломб. Различны в другом: кто-то только мечтает и «пьёт» от погибшей мечты, а другой, имея к тому средства, живёт по-божески и в своё удовольствие. Потому разница во мнениях и в оценках одних и тех же реалий.
Относительно безопасный отдых в деревне вдали от коронавируса – хорошо. Многое познаётся в сравнении, и не всегда просто решить, где пожить лучше. Первая мысль утром в деревне: «Как хорошо!» Просыпаясь от солнышка, пробивающегося в окна, я думал – какие дураки эти городские, что они забыли в своих городах-муравейниках? А вечерние мокрые, тёмные городские пейзажи в ноябре? А криминальная обстановка, обилие машин на улицах и во дворах, где порой ребёнка страшно вывести из парадного? А загазованный воздух? А сопутствующие пандемии ограничения?
Эти и многие другие факторы кричат о необходимости уехать, и подальше, в тишину. В селе подобного ужаса нет. Но есть особенности. Мирясь в отдельных случаях с непоследовательностью сельских жителей, я подумывал о том, что пора уже ехать домой в столицу, ибо в деревне от непривычки безделья можно, чего доброго, и вовсе свихнуться.
Андрей Петрович Кашкаров