Мой дед, Иван Никитич Плужников, 1898 года рождения, жил в деревне Сухой Ручей теперешней Тульской области, а бабушка, Александра Петровна Зубарева, – в деревне Шондорово, километрах в 60-ти от Сухого Ручья. Никогда на Руси хорошо не жилось, но 20-е годы прошлого века, когда они поженились, были тяжелейшим временем для нашей глубинки.
Однако выстояли, воспитали детей, перебрались в Москву, изредка наезжая в родные места.
В Шондрове я ещё застала свою прабабушку Наталью Ивановну Зубареву. Маленькая, ласковая, очень набожная (ходила пешком на богомолье в Киев – 700 км!), она жила с больной дочерью одна, управляясь с немаленьким хозяйством: куры, козы, овцы, сад и огород. А иначе не выживешь. Продукты, даже хлеб, привозили из Москвы. Шондрово я помню хорошо: тёплую, по щиколотки, пыль на дороге; вечернюю дойку коз; переспелую вишню большого сада и обязательные деревенские хулиганства. Мальчишки придумали «стукалочки» – привязывали картошку на верёвку, прилаживали её к чужому окну и вечером, прячась в ближней яме, стучали по стеклу. Пока мы умирали от смеха в яме, хозяева суматошно искали, откуда такая напасть.
В последний раз я была в Шондрово лет 25 назад, от деревни не осталось ничего: два-три строения. Наш дом, добротный, кирпичный (недаром во время оккупации его облюбовал для себя немец-офицер), был разобран до последнего камешка. Стёрлось, умерло место, где жили поколения трудолюбивых, умных, хозяйственных крестьян. Но что сталось с деревней Сухой Ручей? Поклон интернету – деревня отыскалась на карте. Осталось только сесть в комфортный «Стриж», долететь до Тулы, арендовать на день такси и… Мы ехали по свеженькому асфальту – новый тульский губернатор занялся не только обустройством центральных улиц, парков и возведением великолепного Музея оружия, но и дорогами. Новая тульская жизнь переливается выкрашенными фасадами, обязательной плиткой и разнообразием вывесок на чистом английском. А вот кладбищам повезло меньше: самый старый погост города, Всехсвятский, так зарос быльём, что в его непроходимых дебрях сгинули могилы всех очень и не очень известных жителей Тулы.
Указатель «Сухой Ручей» остановил нас у явно непроезжей дороги. После проливных дождей раскисшая почва расползалась при каждом шаге. Пришлось идти пешком. Никаких следов жилья. Зато заворожили, обволокли изумительными ароматами все возможные виды луговых трав: абсолютная тишина, покой и многочисленные красно-бело-синие искорки цветов. Пейзажи в тульском крае неохватны взору. Поля перетекают в луга, за ними леса, холмы – глаз не добирается до горизонта. Великолепная безлюдная земля. В паре-тройке строений, пристроившихся у дороги, никто не отозвался. Как ни бились, ничего не удалось узнать о судьбе когда-то большого села. Только в поле, у дороги, поклонились памятнику погибшим здесь в 1941-м нашим солдатам. А старые сельские кладбища вообще исчезли с лица нашей земли. «Вечная память»…?
Ещё с детства помнились названия близлежащих к нашим деревням селений. Одно из них, Крутицы, нашла в интернете. Встречает всех приезжающих-проживающих на самом высоком, видном месте у дороги остов-скелет бывшего храма. Строили 200 лет назад так, что, найдись средства для его восстановления у небедной российской церкви или имущего сословия, Крутицы могли стать местом притяжения не только для туляков. В 1825 году помещик Сергей Иванович Толбузин задумал и профинансировал возведение внушительного собора, пережившего революции, смуты, Великую войну, социализм, но не сумевшего выстоять в затянувшиеся времена «нового капитализма». Когда-то здесь жили около 700 человек, сегодня – единицы. Коренной сельский народ, развеянный по свету, не оставил после себя ничего, всё съело время и лихие люди. Остался собор с обглоданной колокольней и насмерть заросшим чудесным классическим портиком входа. Кто-то усердный снёс часть стены – пытался устроить здесь гараж, да не сложилось.
Изъеденный металл ворот, едва заметные следы фресок – благодатное было когда-то место. Река Упа, леса, поля до горизонта, ребятня, праздники под колокольный звон… Нынче тлен и пустота. Совсем рядом, в Туле – фонтаны, рестораны, качели-карусели. А километрами дальше – молчаливо гибнущий памятник былой вере, былому труду русского человека, переломанного родной историей до безпамятства.
И всё же теплится надежда. При входе в колокольню, через завалы мусора и кирпича пробравшись внутрь, с удивлением обнаружили какое-то подобие церковного бытования: клеенчатые скатерти на столах, пыльные книги, свечи. От этой попытки вернуть храм к храму сжалось сердце: значит, это кому-то нужно.
А вдруг? Вдруг, как в сказке про мёртвую царевну, придут сюда добры молодцы, выкосят трын-траву, залатают пробитую нелюдью стену, освободят униженные стены от векового запустенья, и воскреснет чудесная старая церковь. Может, даже колокол зазвонит к вечерне, и те, чьи души давно на небесах, взглянут на нас с благодарностью.
Дай-то Бог…
Елена Александровна Казённова