Кашкаров Пётр Николаевич. Демобилизован в 1947 году в звании «старшина», трижды ранен, закончил ВОВ на косе Фрише-Неруг на берегу Балтийского моря в Польше. Ветеран ВОВ, гидротехник, автор 8 изобретений СССР и 142 рацпредложений, участник строительства Нижнекамской, Барабинской, Братской ГЭС.
Гордиться славою своих предков
не только можно, но и должно;
не уважать оной есть
постыдное малодушие.
А.С. Пушкин
Прошло 75 лет после окончания Великой Отечественной. Мой отец, воевавший на Воронежском плацдарме, вспомнил несколько непридуманных историй, которые с его слов я прилежно записал. Они не насыщены драматическими событиями, за которые военнослужащих с почётом награждают. Они, скорее, повествуют о переживаниях солдата, его каждодневных буднях. И всё же мне представляются воспоминания отца очень ценными.
Эти истории я записал от первого лица так, как отец рассказывал мне. Старшина Кашкаров Пётр Николаевич закончил войну в польском городе Гдыня, был трижды ранен, многократно награждён боевыми медалями. Сейчас отцу было бы 97 лет… Он умер в Санкт-Петербурге, не дожив 6 дней до своего 89-летия.
«Я родился 25 августа 1923 года в многодетной крестьянской семье. В Красную армию был призван в мае 1942 года, в 19 лет. До призыва успел закончить только 9-й класс средней школы, расположенной в 18 км от нашего села Богдашкино (Октябрьского района, ныне Татарстан). Но такое образование в моё время считалось очень хорошим.
До войны время было страшное, страх преследовал людей повсюду. Бывало, люди из-за малейшего неуважения друг к другу писали доносы властям. В стране царил безжалостный произвол, неугодных объявляли “врагами народа”, оправляли в ссылку, в Сибирь, на каторжные работы. Многие ссыльные уже не возвращались домой.
Хорошо помню случаи заклеивания портретов героев гражданской войны в учебнике по истории СССР. Это были три или четыре героя, военных, фамилия одного из них Тухачевский. Началось с того, что после звонка на урок в класс зашли две женщины, одна была учительницей истории. Она прошагала к своему столу и суровым, взволнованным голосом объявила, чтобы мы, школьники, заклеили приведённые в книге фотографии героев Гражданской войны, в том числе маршала Тухачевского.
Следующим шагом власти было ущемление роли Православной Церкви и глумление над верующими. В нашем селе Богдашкино стояла красивая церковь на берегу реки; она была источником радости и гордости сельчан. Во многих селениях в последние годы церкви восстановлены, а в Богдашкине некогда разрушенный до основания храм остался лишь в памяти людей.
В школе учили нас превосходные преподаватели. Учитель родного языка отличался от других учителей спокойным и отцовским подходом к ученикам, свободным общением в классе на разные темы, включая общественно-политические. Но мирная жизнь была нарушена войной 1939–1940 гг., возникшей между СССР и Финляндией. Война есть война, и с обеих сторон были жертвы. Сын нашего учителя погиб в бою, об этом мы догадались по поведению учителя в классе. Он необычно медленно вошёл в класс, не ответил на наше приветствие, подошёл к окну и стал вытирать платком лицо. Мы увидели плакавшего учителя: отец оплакивал сына...
А потом началась Великая Отечественная война.
Первую военную подготовку я получил в Суслонгерском военном лагере (Марийская АССР). Здесь были организованы специальные курсы по подготовке инструкторов химической защиты. Подготовка проводилась в ускоренном темпе: время не ждёт, враг топчет нашу землю, а наши войска, неся потери, отступают. Условия подготовки бойцов в этом лагере были весьма суровыми. Командиры часто поднимали нас ночью по тревоге и гнали марш-броском 3-5 км. Питание было скудное.
Почти всегда на первое блюдо давали чечевичный суп, в котором плавали три-четыре “чечевины”. Второе блюдо – каша из перловой крупы, которую мы тут же окрестили шрапнелью. В Суслонгерском лагере все тяготы службы мы, ещё не обстрелянные молодые солдаты (никому из нас не было больше 20-ти), выдержали сполна. На отдельных участках фронтов немцы ещё продвигались вглубь нашей страны, но химические отравляющие вещества не использовали, видимо, ещё и из-за этого актуальность наших курсов отпала. Завершив учёбу и сдав зачёты, мы были направлены на фронт.
По прибытии на фронтовую полосу Воронежского фронта я был распределён в 176-ю Отдельную роту ранцевых огнемётов (ОРРО), которая размещалась в посёлке Усмань, в 16-18 км от Воронежа. Там же я впервые взял в руки огнемёт – это грозное оружие, предназначенное для уничтожения вражеских укреплений, огневых точек, складов оружия и других объектов противника. Мы всерьёз готовились к применению огнемётов в городских условиях Воронежа.
Находясь в Усмани, отчётливо слышали гул артподготовки и разрывов крупнокалиберных снарядов, которые применяли по городу немцы. Бои велись как на земле, так и в воздухе. Запомнился воздушный бой, произошедший в небе Усмани между советским лётчиком и немцем. Мы с земли с волнением следили за боем, который продолжался всего минут 8. В один из моментов боя наш самолёт загорелся и вскоре упал. Лётчик, скорее всего, погиб, потому что никто из самолёта не выпрыгнул, а после взрыва за лесом (от нас 5-10 км) надеяться на счастливое спасение не приходилось. Все отчётливо понимали, что скоро и нас призовут на защиту Воронежа.
В 1942 году почти 50 дней и ночей я находился в обороне Чижовского района города Воронежа. Летом 1942 года немецкие войска, прорвав оборону советских войск, заняли часть города. Чижовский район контролировался нашими солдатами. С этого плацдарма и началось изгнание врага – освобождение города. Память сохранила некоторые эпизоды.
15 октября 1942 года наш взвод получил приказ выйти на передовую линию обороны Чижовского района Воронежа и произвести замену сильно измотанных бойцов обороны прежнего состава. Под непрерывным дождём мы шли 17 км пешим ходом с редкими привалами, таща на себе тяжёлые ранцевые огнемёты. С наступлением вечера стало темно, но небо время от времени озарялось ярким огнём: это были световые ракеты. Кто их запускал – я не знаю. Это было моё первое военное выступление, и было страшно. По разбитому мосту почти в потёмках мы перешли небольшую речку. В стороне от дороги выделялось большое кирпичное здание без крыши, но с проёмами стен. Здесь мы сменили свои огнемёты на карабины и спешно направились в мокрые от дождя и липкие от грязи траншеи.
Когда происходила смена защитников обороны, на нашем участке противник начал непрерывный обстрел, продолжавшийся полчаса, не меньше. Смена произошла настолько быстро, что мы не успели поговорить со “сменщиками” об условиях ведения боя, ориентирах, численности противника и получить другую важнейшую для солдата информацию. Надеялись, что наши командиры всё же успели переговорить между собой. Укрываясь от случайных пуль и осколков, я приник лицом прямо к земле; она была противной, липкой, но тёплой. Когда лоб коснулся земли, свист пуль и осколков стал слышен меньше. Перед траншеей метрах в 70-ти была натянута колючая проволока в рост человека, поэтому мы не боялись, что на нас нападут внезапно. Моё место в этой траншее и был мой пост; в течение следующих двух дней я никуда не отлучился ни на минуту. Мне часто приходила в голову мысль: “Почему враг бьёт нас постоянно, а мы – нет?”.
На всю жизнь мне запомнился следующий день. Рано утром, часов в cемь, начался обстрел из миномётов того участка, где находился непосредственно наш взвод. Разрывы были очень близко, осколки свистели кругом и взрывали землю; видимо, этот участок был хорошо пристрелян противником ещё ранее. Команд не было. Чтобы уберечься от попаданий осколков, я выдолбил в земляном валу траншеи лунку, в которую можно было поместиться на корточках. Когда обстрел стих, я встал и осмотрелся вокруг. Нашёл в шинели прожжённую рваную дырку, перекрестился и вспомнил Бога: "Господи, спаси меня!"
Моим товарищам пришлось выдержать не один такой обстрел. Немцы били столь прицельно и опасно, что иногда мы питались один раз в трое суток. Был случай, когда бачки с едой привезли нам на танке. Я навсегда запомнил лицо танкиста: всё чёрное, под стать комбинезону, только белки глаз белые, как у негра. Мы тогда долго смеялись над ним, а он, обидевшись, обозвал нас “вшами траншейными” и обещал больше не приезжать. И вправду больше мы его не видели. Всё-таки смех на войне душу радует, и уже не так страшно…
Однажды от командира взвода я получил персональное задание. По его поручению я должен был доставить в штаб пакет с важной информацией.
Чтобы выполнить задание, мне надо было скрытно пройти незнакомые и опасные места одному. Сплошной линии фронта не бывает нигде, и в зоне передовой линии всегда есть опасность встречи с врагом. Шансы противников уравнивает только то, что каждый из них опасается другого. В темноте, перейдя речку по разрушенному мосту, я подошёл к крупному разрушенному зданию, окружённому кустарником. Кругом не было ни души. С полчаса сидел тихо и наблюдал за округой, затем короткими перебежками проник в здание. Оно оказалось библиотекой. Книги, газеты, обрывки бумаг лежали разбросанными везде. Я поднял первую попавшуюся книжку с пола, это оказался томик стихов С. Есенина. И потом носил с собой этот томик на груди, он стал мне талисманом. Уже позже, участвуя в контратаке, 2 декабря 1942 года я был ранен, но и вражеский ДОТ потом перестал отрыгивать огонь. Перед этой контратакой, для облегчения движения, был приказ: всё лишнее снять. Я оставил томик Есенина в траншее. На войне даже мелочи имеют удивительное значение…
Много лет спустя, уже после войны, я познакомился в Ленинграде с жителем Воронежа, полковником милиции в отставке. Узнав, что я участник обороны Воронежа, он пригласил меня к себе в гости. Прокатил на машине по возрождённому городу, показал его памятники и достопримечательности. За это я ему искренне благодарен.
Единственное, что не удалось мне сделать, – это съездить в Усмань, где я служил в 1942 году. Уж столько лет прошло, многое изменилось. Но ещё хочется походить по улочкам Усмани».
Пётр Николаевич КАШКАРОВ
Записал сын – А.П. Кашкаров