Отец Владимира Набокова (впоследствии закрывший собой от пуль наёмных убийц политика Милюкова) учил сына всегда и во всём быть первым. Он прекрасно фехтовал, занимался велоспортом, искусно боксировал, хорошо играл в шахматы, владел английским и французским языками... Набоковы – старший и младший – проводили вместе много времени. Сын души не чаял в отце. Во всём ему подражал.
И пошёл дальше отца. Министром, допустим, не стал, да и не стремился к этому, но стал писателем с мировым именем. Подчеркну – отец постоянно «массировал» самолюбие умного, подававшего надежды ребёнка: ты во всём должен быть первым. Писатель Набоков вырос снобом, что его не красило. Но это уже «издерж-ки производства». Он никого своим снобизмом не обижал – просто не подпускал к себе близко.
Во всём подражал отцу другой нобелевский лауреат – Александр Солженицын, хотя живым отца не помнит. Над письменным столом будущего «пророка России» висела фотография погибшего батьки, а мать Александра Исаевича денно и нощно внушала сыну: папа хотел, чтобы ты во всём был первым. Прошло время, и юноша Александр Солженицын вместо поцелуев под луной предлагал своей первой девушке «погонять его по датам» – вручал самодельные карточки, на одной стороне которых была написана дата, а на другой – историческое событие, которое этой дате соответствовало. Так и коротали свидание... Понимаю, с сегодняшней точки зрения – перебор. Но целующихся под луной – миллиарды, лауреатов Нобелевской премии – единицы.
Очень любил отца Анатолий Карпов. Тот был строг, редко доступен из-за хронической занятости, но неумолим: Анатолий во всём должен быть первым. Толя Карпов не отличался стабильным здоровьем, но самолюбив и, соответственно, безжалостен к себе был безмерно. Таковым и остался по сей день.
Сознательно лепил из сына великого музыканта отец Паганини. Правда, часто варварскими методами – запирал в кладовке от зари до зари, а то и палкой прикладывал... В известной степени был извергом (много пил), но линию свою гнул упрямо: Николо в своей профессии должен быть первым.
Мой дед не владел опытом людей, которых я перечислил выше, у него наверняка были свои примеры, но моему отцу он внушал то же самое: ты, Николай, должен стремиться быть первым. Мой отец учил этому меня. Он сам ни в чём не смог стать первым (и судьбу, и призвание скорректировала война), но и серостью не был. Он стал первым для меня, своего сына. А это немало.
Стремиться быть первым – не обязательно значит стать им. Стремиться быть первым – не значит быть им любой ценой. Главное слово в этом постулате – не числительное «первый», а глагол «стремиться». Пусть ты станешь не первым, а десятым, но без стремления стать первым – и десятым не станешь. Вот в чём философский фокус метода.
Мне было шесть лет, отец склонялся над моим плечом и следил, какую кривую выводит моя рука в тетради по чистописанию. Я не дышал. И он не дышал. Если элемент буквы И прописной получался идеальным или почти идеальным, он безудержно меня хвалил, что было для меня высшим блаженством. Но если я не выдерживал напряжения его молчаливого, без слов, без вздохов прессинга, а моя рука, дрогнув, нарушала границу соседней строчки, то отец вскипал за моей спиной: «Ты что, неполноценный? Не можешь дотянуть ровную строчку?» Было обидно до слёз. Но закаляло характер и капля за каплей откладывалось в подсознании: как слово складывается из строительного материала букв, как точность фразы становится результатом ювелирного подбора слов, так одна помарка, одна неточность в жизни может непоправимо искалечить судьбу. В самом своём жестоком проявлении жизнь – это минное поле, идущее к горизонту.
Известный максимализм в воспитании необходим. Потом это скажется. Ведь цель воспитания – достичь некоего образца. На коне максимализма эта цель достигается быстрее и точнее.
В старших классах мы, пятеро наиболее успевающих мальчишек, вели свой журнал успеваемости. Мы называли его «подпольным», но он был самым что ни на есть боевым. Что за журнал? Обыкновенная толстая тетрадь, аккуратно, под стандартный школьный журнал разлинованная. Но! В конце каждой недели там размещалась табличка итогов: первое место, второе, третье, четвёртое, пятое. В конце месяца – то же самое. В конце четверти – тем более.
Первый получал «золотую медаль», второй – «серебряную», третий – «бронзовую».
Четвёртый... Ему не везло. Четвёртый обязан был сделать трём призёрам мелкий ремонт канцелярского инвентаря (подклеить биб-лиотечную книгу и стереть карандашные пометы с полей её страниц), заточить карандаши, сменить стержни в авторучках и обложки тетрадей (для чего сбегать в магазин канц-товаров), протереть парты... Занявший в «соцсоревновании» последнее, пятое место должен был (лучше не вспоминать!) встать в позу бурёнки, пощипывающей травку, а квартет победителей поочередно пинал в него футбольным мячом, целясь в попу.
Процедура, прямо скажем, не суперинтеллектуальная, но для подростка достаточно поучительная, тем более что делалось это после урока физкультуры, на виду у всего класса. Класс и не подозревал, какова истинная причина унизительного действа.
Журнал вели поочерёдно. Оценку за урок (за активность, продемонстрированные знания и т. п.) ставил тот, кто вёл журнал. После урока, если возникали разногласия, мы эту оценку быстро, летуче обсуждали. Оценивался каждый урок независимо от того, спрашивал тебя сегодня учитель или нет.
Нередко оценка, выставленная дежурным «бригадиром» нашей пятёрки, не совпадала с оценкой учителя. Мы отлично понимали, что у преподавателя могут быть свои слабости (или, наоборот, антипатии) к тому или иному ученику. Понимали, что есть негласный «процент успеваемости», процентное соотношение отличников и хорошистов, которое почему-то надо было соблюдать. Понимали, что комсоргу класса не поставят «трояк», даже если он его заработал, – всегда натянут «четвертак»...
Словом, наш подпольный журнал старался учитывать все нюансы непростой школьной жизни и быть более объективным. И, поверьте на слово, действительно был объективнее и жёстче учительского. В этом был немалый элемент мужской соревновательности, здорового соперничества. Первенство «классной пятёрки» распаляло страсть прочесть больше, чем того требовала программа, посидеть в читалке дольше, чем хочется...
Соревновательность, стремление отличиться заложены в природе будущего мужчины от рождения. Он изначально готов перепрыгнуть самого себя. И эту энергию надо уметь обратить в его пользу. Пусть прыгает – от этого становятся выше.
Сергей Николаевич Рыков