При необычных обстоятельствах мне посчастливилось познакомиться с замечательными и тактичными людьми – Николаем и Тамарой Трапезниковыми, что в Киселево. Случилось это недавно, на Крещение. Я проезжал Вологодскую область по пути на север, соблюдал пост, хотя и в дороге, исповедался да причастился на вечерней службе в райцентре Верховажье. А дальше – в прорубь, как без того?
Заодно уж поехал навестить знакомых в село с аппетитным названием Киселево. Тут они все такие, как на подбор: Сметанино, Киселево, Олюшино. А есть ещё и Непомилуево.
Еду за полночь, морозец минус 25, вижу мост, от него лекалом природы начерченную речку, а в ней иордань. Эта речка, что впадает в некогда судоходную Вагу, называется Корменьга. Как сказали потом старики, глубина в ней «по один гусь», то есть мелкая речка. Да другой на пути не случилось. Никого вокруг, только редкие огоньки в окошках в деревне за мостом.
Развернул машину на деревянном мосточке, чтобы фарами на прорубь светить, двигатель не глушу, разделся, зубы стучат, покрестился и айда – в прорубь. Едва поместился и – раз, два, три – нырнул с головой, даже лоб о лёд покарябал. Выскочил – и давай растираться, как водится, при Крещении. Гусиным-то жиром не сподобился намазаться. И, странное дело, после полминуты активных растираний совсем и не холодно, наоборот даже – греет что-то изнутри.
Слышу – шум, крики. Гляжу – бегут. Люди ко мне бегут. У одного тулуп на овчине подбитый, другой с одеялом. И бабки какие-то голосят: что – не разберу. А только страшно стало мне, хоть грехи и отпустили. И первая мысль с непривычки шкурная: небось нарушил что-то здесь или на чужой участок забрался, в темноте-то не видно ни зги.
«Да ты жив ли, совсем-то чумовой, бить тебя некому?» – так они мне кричали, как поближе подбежали. А время-то за полночь. Виданное ли в городах дело, чтобы такое участие люди к тебе проявляли. Ну, думаю, не пропаду теперь с такими помощниками. Первым подбежал жилистый старик в телогрейке, валенках и ушанке. Где брови, где борода – не понять. Но глаза… глаза-то и в темноте светятся, морщинами «улыбаются». «Накось, – говорит, – накидывай скорее, да не стой как истукан, чего зенки-то вылупил, причинное место, говорю, закрывай, заморозишь». И даёт мне нагольный тулуп из овчины, а ворс там такой, что на полруки хватит. Другой добежал, ушанку мне на голову надвинул и за «уши» вниз так дёрнул, что я присел немного от неожиданности. Ну, тут понял я, что бить меня не будут. Обступили меня, говорят все разом, наперебой, а у меня зубы стучат, и слова-то знаю – как отвечать, а изо рта звуки нечленораздельные вырываются, да с заиканием, какого сроду не было. Тут порешили они гуртом вести меня в тепло, в гости то есть. Отпросился у жилистого деда только ненадолго – машину заглушить, да с моста убрать. В просторном доме в натопленной комнате под образами согрелся и смог говорить. И услышал такую историю хозяев.
Николай и Тамара познакомились ещё в юности. Тамара ждала будущего мужа из армии. Николай Трапезников служил в охранении секретного завода в Подмосковье, где офицеров, разрабатывающих прогрессивные наукоёмкие технологии для оборонной промышленности, было в десять раз больше, чем солдат, обеспечивающих охрану и вспомогательные функции.
Много раз руководство «надоедало» готовящемуся к «дембелю» Николаю Трапезникову своими предложениями остаться на сверхсрочную службу, обещали московскую жилплощадь и обеспеченную карьеру. Однако Николай столь соскучился по родным краям, что ответил отказом. Но не для того, чтобы снова окунуться в известную ему с пелёнок сельскую жизнь. Сразу после армии Николай поступил в институт в Вологде, закончил его, впоследствии закончил и партийную школу, что в те времена было и почётно, и престижно. На родине Трапезникову по решению руководства был предоставлен сложный и интересный участок работы. Был председателем колхоза, где получил ценный опыт хозяйствования и инициативы. А сколько хороших людей воспитал…
В 1992 году, в «фермерскую волну», когда государство много обещало, да мало делало, в трудное время распада колхозов Николай Трапезников не убоялся и организовал своё фермерское хозяйство. Были свои лошади, строилась конюшня на 20 мест, обрабатывались большие объёмы земли. Когда государство ослабило поддержку фермеров, ещё раз дав понять, что рассчитывать можно только на себя, волна «фермеризации» откатилась не только для Трапезниковых, но и для многих других предприимчивых людей Верховажья. Огромные хозяйства без поддержки оказались нерентабельными и вскоре затухли.
Сельчане вновь, как было не раз, уходили в собственные личные подсобные дворы, где продолжали работать на земле. И не их это вина, – в том, что не умеют или не хотят у нас заинтересовать собственника земли, в том, что не поддерживают крестьянина рублём (хотя и известно, что во всём мире сельское хозяйство дотируют). То, что у нас есть и были фермеры, которым надо в таких условиях ставить прижизненный памятник, ещё раз подтверждает неиссякаемую мощь и потенциал людей вроде Трапезниковых, радушных хозяев на собственной земле. Это особенно чутко начинаешь осознавать, приглядевшись к проблемам агропрома со стороны.
Да, Николай Николаевич Трапезников хороший хозяин. Всё делает руками так, как будто рисует кистью. А ведь решающую роль в работе играет не всегда материал, но всегда мастер. Николай Николаевич может вырезать, выдолбить из полена шириной в два обхвата даже лодку. Её я увидел на следующее утро во дворе гостеприимного дома. И много ли таких мастеров осталось сегодня, когда большинство предпочитает меньше работать и больше получать?
У Трапезникова можно научиться тому, что я считаю одним из главных достоинств человека и гражданина, – это помогать людям, делать всё своими руками и не бояться трудностей. Наверное, поэтому в его хозяйстве никогда не убавляется скотинки, фермеры держат кур, коз и овец и обеспечивают себя и своих близких.
Трапезниковы – хлебосолы. Эта поистине удивительная супружеская пара являет пример односельчанам. Каждое лето к ним приезжают внуки, и тогда «на горке» в Киселево, где красуется прекрасный, обитый шпунтованной доской бирюзового цвета дом, звучит детский смех и бороздят просторы двора, лавируя между хозяйственных построек, игрушечные автомобили. Дом этот виден отовсюду на несколько вёрст.
Не раз и после того случая, когда меня приютили на ночлег, заходил к гостеприимным хозяевам и всегда поражался простоте их общения и радости жизни, которые Николай и Тамара умеют видеть во всех её проявлениях. Давно я такой искренности не видел. Они даже молчат красиво.
Трапезниковы отличаются редкими чертами – сердечным вниманием к людям, тактом и предупредительностью. Не ждут, чтобы их попросили о любезности. Они предупреждают просьбу своей готовностью оказать услугу. По нашим временам, обусловленным культом денег и материальных благ, эгоизмом и бюрократизмом, такие люди всё больше уходят в прошлое, становятся «анахронизмом» эпохи, к сожалению.
У них есть чему поучиться. Они знают, что таланты бывают разные, и обладают самым лучшим из талантов – умением слушать. Своих детей учат тому же. Одни способны к музыке, другие – к математике, у третьих, например, есть увлечение – шахматы. Особая Божья благодать – талант общения с людьми. Я не знаю человека, который был бы лишён его. И почти не знаю людей, которые развивали бы в себе эту способность. А делать это необходимо. Николай Николаевич говорит, что так же, как во всяком искусстве, – музыке, живописи, стихосложении, – в искусстве общения с людьми есть своя первооснова. Держать себя так, чтобы не быть неприятным людям, – это лишь одно из проявлений того, что называется тактом. Легко научиться правильно завязывать галстук, держать вилку или отгибать мизинец при поднесении стакана ко рту, но нельзя выучить, как школьный урок, то, что называют в человеческом общении внимательностью к другому. На это, сказал Трапезников, нужен особый слух.
Дедушка Николай Николаевич среди мудрости своей заповедал мне две важных истины: не живи один (не чурайся людей); и секрет достойного отношения ко всему мирскому: наш возраст, говорил дед, не тот, что ты думаешь.
– Мы с Тамарой меряем возраст не годами, а днями, и это в жизни помогает. Вот, представь, – хитро улыбаясь, говорит мне Николай Николаевич, – мне теперь не 85 лет, а 31025 дней. Чуешь, я не просто стар, я «суперстар», и недавно отпраздновал очередной юбилей – тридцать одну тысячу. У меня таких праздников много. Но главное – каждый день как праздник ценить.
В эту мудрость я охотно поверил. Донести бы её до наших, до городских, да сообщить им приватно для просветления ума: это в городе выживают, а в деревнях живут. И радуются.
Такое вот у меня незабываемое Крещение случилось. Видно, Господь привёл образумиться.
Андрей Петрович Кашкаров
Фото автора