В чём смысл христианского брака?
У меня вопрос о браке. Всем известно, что больше половины заключённых браков распадаются. А что сказать о так называемом “гражданском” браке, который, конечно, не что иное, как узаконенный блуд? Одна Церковь хранит себя среди этого распада. Но, к великому сожалению, многие приходят венчаться, не понимая, что это значит. Есть среди них и такие, кто воспринимает таинства Церкви как своего рода магию. И, соответственно, так смотрят и на священника. И вот я хочу спросить о том, что, может быть, могло бы помочь многим задуматься о смысле церковного таинства. Почему в Таинстве брака и в Таинстве рукоположения на священство поются одни и те же тропари? Разница только в том, что вступающие в брак ведомы вокруг аналоя, а в Таинстве хиротонии – вокруг престола. Почему, между прочим, у католиков священником может быть только тот, кто хранит целибат – не вступает в брак? С каким злорадством либеральные СМИ отслеживают в Западной Церкви случаи аморализма среди духовенства! А какой шум поднимают они у нас, когда появляется сообщение – неважно, правда это или клевета – про какую-нибудь священническую семью, где обнаруживается отступление от христианской нормы!
В.К. Демянко, г. Ростов
Да, одни и те же тропари поются в нашей Православной Церкви при венчании и при священнической хиротонии. Ничто не поражает так, как символизм брака, о котором говорит апостол Павел в Послании к Ефесянам. Супружеская пара (на современном языке) – две личности, и она расширяется кровными узами, связывающими супругов с их потомством. В перспективе в этом Послании апостола Павла брак касается прежде всего Церкви. Потому он говорит, что «тайна сия велика», и Таинство брака занимает своё важное место среди семи таинств.
Здесь очень глубокое видение этой тайны. Недостаточно, чтобы рождение жизни было через эту пару, как это происходит у животных. Надо, чтобы человеческая пара была подлинно духовным началом. Иначе говоря, речь идёт о том, чтобы знать, является ли человеческая пара просто безсознательным орудием деторождения или она может явить себя в творческой, Богом данной свободе, передающей жизнь в порыве чистой самоотдачи, как это хотел бы принять их ребёнок.
Когда видишь, до какой степени человечество подчинено чарам пола и с какой силой биологическая животность продолжает в людях своё буйство и свою слепоту, тогда понимаешь – чтобы преобразить эту океаническую силу, необходимо супружеской паре сознавать свою безконечную ответственность по отношению к этой жизни. Христианские супруги должны принимать её в полноте и неповторимости, подобно тому как первая библейская пара была призвана это делать.
Этот всеохватывающий горизонт, который апостол открывает перед взором супругов, показывая им, что через это таинство совершается брак Христа с человечеством – именно то, в чём и заключается тайна Церкви. И в Таинстве рукоположения в духовном смысле священник вступает в брак с общиной, которую ему надлежит окормлять. Христианский брак, брак-таинство, содержит в себе, по существу, священнический аспект, через который осуществляется подлинное посвящение таинственного союза человечества с Богом.
В этом аспекте служение домашнего очага тесно сближается со служением священника и должно ему содействовать. Но как определить это сотрудничество? Один священник сказал однажды, что власть священника в глазах не знающих подлинной веры людей – намного больше, чем её представляют, и что она сходна с доверием, которое «примитивные» люди оказывают магу. Это как раз именно то, чего следует избегать. В самом деле, очень часто верующие искушаются желанием придать священнику почти магическую власть «спасения» человека – без его собственного обращения. Как если бы священник обладал властью, ставящей его в привилегированное положение – не требуя с его стороны постоянного соответствия заповедям Господним.
Священное значение подлинно христианской семьи предполагает жить Евангелием в такой полноте, которую должен иметь всякий священник, вступающий в тайну служения Богу и людям.
Вот почему так удивительно созвучны песнопения Таинства брака и священнической хиротонии. Мы слышим в этих таинствах дыхание Христово, соединяющее мирян и священников. Через это присутствие Господа Церковь – все – становятся спасением христианского народа и его священнослужителей, потому что все призваны хранить ничем не разрушимое единство добродетели и истины.
Вы знаете, этот странный образ, который Христос даёт в Своём Евангелии. «Что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь?» (Мф. 7, 3). А разве может быть по-другому? Есть внутренний мир, и есть внешний. Каждый человек имеет в своём глазу бревно. Это бревно – внутри. А извне можно увидеть только сучок. Все люди – не имеет значения, кто в большей, а кто в меньшей степени, таковы. Это печальная реальность. Есть ли выход из этой ситуации? И где он?
Л.И. Акчурин, г. Пермь
Кажется, очевидно, что значит этот поразительный образ – бревно в глазу. Огромная несоразмерность между бревном и сучком. Как смешон тот, кто носит в своём глазу бревно, не сознавая этого. Все люди имеют что-то в своих глазах – это тоже очевидно. Но то, что это относится не к кому-то, а ко мне – тому, кто замечает любую мелочь в глазу своего брата, – вот что имеет значение! Насколько бы лучше поступил я, если бы не обратил внимания на маленький сучец, который совсем ничто и который требует снисхождения и любви в прощении. Такое видение может решительно изменить людей и их отношения, перевернуть наш мир. Но как научиться ему? Разумеется, у нас должно быть стремление к совершенству. Но нельзя питать иллюзий на этот счёт. И мы знаем, как часто неспособность достигнуть его приводит нас к разочарованиям и отчаянию. Однако подлинное милосердие, а не игра в него, может быть дано нам Богом в нашей конкретной человеческой ситуации этого мира.
Требуется огромная любовь к другим, огромная любовь и снисхождение к немощам человеческим, чтобы явить настоящее милосердие. А на это способны очень немногие люди. Христиане не лучше других, но у них есть по крайней мере ни с чем не сравнимая причина и основание любить других. Они могут черпать из неиссякаемого источника любви. Узнав, о какой любви, о каком милосердии идёт речь, они узнают, что они прощены, спасены, узнают, какой любовью они любимы, несмотря на их повреждённость. И, может быть, поэтому они могут смотреть на других взглядом, который может поднимать, который может исцелять, который может спасать. В этом заключается тайна всей нашей духовной жизни. «И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим».
Священники говорят на проповеди, что главный признак подлинного христианства – способность любить своих врагов. Понятно, что речь идёт о личных врагах – у кого их нет? Но возможно ли любить тех, кого мы ненавидим?
Н.А. Ивантьева, г. Владимир
Никто не может любить своих врагов – это неестественно, это невозможно. Как неестественно и невозможно для нас не умирать. Однако именно о такой любви говорит нам Христос. И кто не хочет последовать слову Его, не может быть назван христианином. Христианин – тот, кто Христов. Кто стремится по дару Христа уподобиться Богу.
Бог сияет солнцем и проливает дождь на праведных и на неправедных, и христианин должен быть добрым по отношению к тем, кто приносит ему радость, и точно так же к тем, кто огорчает его. Бог обнимает на Кресте святых и грешников, и наше отношение к другим людям не должно колебаться в зависимости от того, что они делают нам. Пусть они оскорбляют нас и причиняют нам зло, мы должны стараться от всего сердца желать им, как говорит святитель Игнатий (Брянчанинов), истинного высшего блага. В этом и заключается любовь к врагам.
Но для этого мы прежде должны сами искать для себя высшего блага и знать его. Тем не менее мы не сможем ни за что достигнуть его, если не будем устремляться к тому, что открывает нам Христос. Он и раньше давал нам благодать только ради этого.
Мы думаем, что быть христианином – это соблюдать правила и установления церковные, что христианство заключается в добрых делах, и никогда не рискуем идти далее – до того, что может нам по-настоящему дорого стоить. Но только здесь мы можем узнать, что есть истинное благо, что есть истина, увидеть свет любви, который преображает всё.
Здесь Христос, дар Христов, плоды Его Креста. Это мы должны услышать, если хотим слушать, что говорит нам Бог. Пусть никто не скажет: «Это не для нас, это слишком высоко. Довольно с нас того, что мы уже делаем». Да, необходимо смиренное сознание, что это выше наших естественных сил, необходим каждодневный труд смиренного послушания Церкви во всём, что она хранит. Но мы должны всегда помнить, что это существует ради самого главного – ради истинных наших отношений с Богом и со всеми людьми. Ради того, чтобы наступил у нас наконец благодатный переворот всех ценностей, всех жизненных ситуаций. Вместо того чтобы спрашивать, почему этот человек не улыбается мне, спросить, почему я не улыбаюсь ему. Вместо того чтобы удивляться, почему этот человек не помогает мне, – почему я не помогаю ему. Вместо «Почему он не любит меня?» – «Почему я не люблю его?». Мы должны знать ответ на этот вопрос: как любить тех, кого мы ненавидим, и не лгать себе, что наши внешне любезные с ними отношения и есть подлинная любовь. Как избежать иллюзии, что любовь достаётся легко?
Христос хочет дать нашей жизни измерение Своей. Он отдаёт нам Себя, чтобы мы научились Его любви. Он даёт нам эту власть безконечной любви, ибо, как говорит апостол, «любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым» (Рим. 5, 5). Духом Святым тайна Божией любви становится нашей, и уже здесь, на земле, мы вкушаем от заповедей Его, потому что Христос воскрес из мертвых. Это любовь, которая побеждает смерть. Это любовь, которая крепче смерти и всякой ненависти, всякого зла. И в ней – свидетельство нашей веры: любовь крепче смерти, если это подлинная любовь, а не видимость любви. Подлинная любовь идёт до конца своего призвания. И даже среди предельного торжества зла и смерти ни на мгновение не теряет надежды.
Радость Христовой любви проистекает из веры, которая в свою очередь является плодом великого события. Более того, наша вера – длящееся всегда присутствие этого события – победы над злом и над смертью. Наша вера, наша надежда и наша любовь к врагам неотделимы от победы, как плод от дерева. Что такое плод без дерева, на котором он растёт? И что такое дерево, не имеющее плода?