10 ноября 1934 года, 85 лет назад, родился Владислав Андреевич ТИТОВ
Человек-легенда
В жизни всегда есть место подвигу. Это не просто слова, они иногда подкрепляются ярким примером.
Не могу припомнить точно, но где-то в шестидесятых уже теперь прошлого столетия всесоюзный журнал «Юность» опубликовал небольшую повесть. Она называлась броско – «Всем смертям назло». Подпись же была совершенно неброская – Владислав Титов. Никому не известный автор. Тот, кто помнит этот журнал, согласится со мной: за ним в библиотеке всегда «стояла» километровая очередь. Даже по подписке не каждому было суждено его получить.
А как только повесть прочитали первые счастливчики, очередь удвоилась, тут же начались разговоры, что давно такой вещи не было, что это не столько литература, сколько живые эпизоды судьбы. И буквально в этом же году в экзаменационном сочинении за среднюю школу стояла тема по повести Титова. Писали её все, высказывали свои отношение и мнение, а они сходились в одном: сильный этот Титов, настоящий мужик.
Писал в ней Титов о себе. Когда он работал на шахте, там случилась авария. Шахтёры оказались под землёй. Обустроенная могила многих забрала к себе сразу, многие пытались выбраться из неё. Госпожа смерть, довольная, потирала руки. Так вот, именно в этот момент, спасая товарищей, молодой горняк пропустил через себя сильнейший заряд электрического тока. Чудом сам остался в живых, а скольких спас…
Живой комок боли с горячим сердцем бился и метался по больничной кровати. Хотелось разорвать на себе эти проклятые бинты, приводящие в ужас врачей и медсестёр: кровь расползалась алым по белому. Живой комок не со стоном – с криком требовал свободы, не понимая ещё, каким, оказывается, бывает трудным путь к свободе. Молодой, энергичный, с копной раскидистых волос.
В маленьком городе плакали духовые трубы – они провожали в последний путь тех, кого достали из-под земли. Провожавшие после траура шли, не сговариваясь, под окна больницы, где боролся за жизнь и свободу Владислав Титов. Приходили и оставались на ночь, другую, третью. И только через неделю вернулось к человеку сознание, и сразу же – инвалид, урод. Только тогда Титов понял: он всё равно в лучшем положении, чем его товарищи. Погибшие. Вот только что смеялись, вгрызались в шахте в масленую руду, стремились к победе в социалистическом соревновании, ссорились, мирились, выпивали вместе, а теперь погибшие. Нет, что ни говори, он в лучшем положении. Значит, надо жить. Да вот ведь что самое страшное: как? На это никто не мог ответить – ни сам, ни жена Рита, ни друзья. Врачей не спрашивал, они, когда разговаривали, опускали виновато глаза. А чем они виноваты?
Молодой волевой разум заставлял самого человека понимать, что он поступил правильно, соединяя в единую цепь электрические провода и спасая от верной гибели товарищей. Но ведь этот же разум чётко расставлял приоритеты будущей жизни: как он без рук будет есть, мыть голову, застёгивать штаны, наконец? Сегодня от товарищей отбоя нет, но завтра острота события примет обычный оборот, и жизнь друзей возьмёт верх над чувствами – надо работать, заниматься детьми, отдыхать.
Он смотрел на Риту и жалел её: сколько придётся вытерпеть ей. Она не предаст, не оставит, но можно ли её жизнь назвать жизнью. В такие минуты, которые плавно переходили в двадцать четыре часа, а те в недели, появлялись самые неожиданные, самые роковые мысли. И однажды Титов категорично потребовал у Риты карандаш с бумагой. Жена пододвинула стул к кровати, взяла на колени книгу, пристроила на неё листочек из школьной тетради и тихо спросила: «Что будешь диктовать?»
Слава потребовал листок к себе на грудь. Взял в зубы карандаш и вывел первую строчку: «Повесть…».
Как Борис Полевой вернулся в войну
Маленький городок Луганск, а тогда Ворошиловград, похож на наш Саров. Не количеством улиц и площадей, не численностью горожан – их значительно больше. В этом городе, как и у нас, ни на кого не похожая закономерность: все обо всех всё знают. В Ворошиловграде была очень сильная писательская организация, которою довольно-таки долго возглавлял Степан Бугорков.
Именно Степан Бугорков со товарищи навестили героя Титова в его больничной палатке. Сидели, балагурили, читали стихи – свои и многие из классики. Писателям полюбился Владислав, а тому – писатели, а со Степаном Бугорковым завязалась особенно тесная дружба. Его жена Лида подружилась с Ритой. Потому первому, кому позвонила Рита после выведенного карандашом слова «повесть», были Степан и Лидия Бугорковы. Те приехали, как бы ненароком бросили взгляд на исписанные каракулями листочки, и Владислав раскололся.
– Ты просто молодец! – обнял его Бугорков. – Ты просто молодчина!
И молодчина старался. Он не врал и не приукрашивал своей жизни до аварии. Он правдиво рассказывал, как всё произошло в шахте. Но нельзя было не упомянуть, как партком шахты организовывал спасение людей. Он и на самом деле организовывал, не всё, конечно, так выходило, как надо было написать. Но Владислав писал и верил в это. Он не писал об операциях – их не помнил, а вот что творилось с ним потом – всё рассказывал искренне.
Повесть была написана, и ни буковки в ней женой. Больница, ошарашенная и поверженная силой духа искалеченного человека, первой её услышала. Читал вслух Титов, забывал иногда, что читает ни чью-то чужую исповедь, а свою собственную, останавливался и…улыбался. Ему нравилось, а уж как нравилось Рите, Бугорковым, врачам-хирургам, больным. Особенно фронтовикам, они так и говорили: «Будто в войне побывали».
Так повесть «полетела» в разные редакции разных журналов, и оттуда приходили отписки: ничего нового, это будет не интересно читателю. Тогда Бугорков заставил Титова отправить рукопись в Москву, во всесоюзный журнал «Юность».
Она легла на стол знаменитого Бориса Полевого. Да-да, того самого, что написал «Повесть о настоящем человеке». И тот после прочтения повторил слова: «Будто в войне побывал». И был рад и горд, что род русских богатырей продолжается.
Повесть сразу же напечатали в журнале, и она пошла по огромному Советскому Союзу в своё победное шествие. Сначала по Союзу, а потом и по миру. Не пропустила ни старого, ни малого, полонила любого прикоснувшегося к ней любовью и силой.
«Я завидую вам…»
Повесть обсуждалась на собраниях, школьники писали сочинения, в которых говорили, что хотят быть похожими на героя произведения. Шли спектакли с одноимённым названием. Повесть была переведена на множество языков мира. Если до этого к Титову приходили письма из разных уголков страны, то теперь они спешили в Ворошиловград с разных уголков мира. На конвертах чаще всего был один адрес: «СССР, Титову Владиславу».
По шесть тысяч писем ежедневно. Ни одно из них не осталось без ответа. Но закончить эту главку мне хочется вот таким письмом, пришедшим к Титову: «Здравствуй, сынок! Прости меня, старую одинокую женщину, за то, что врываюсь к тебе своим письмом. Мне очень трудно сейчас. В Вольнице мой сын, мой Валерик. Два месяца назад ему ампутировали правую ногу. Дикий, невероятный случай. Баловались около проходящего трамвая, и его кто-то нечаянно, а, может, умышленно, толкнул под колёса. Казалось, самое страшное уже позади. Все операции прошли успешно, Валерик стал поправляться. А две недели назад, как раз в воскресенье, захожу я к нему, а рядом с ним Игорь, дружок его, и на тумбочке бутылка водки. Валера, говорю ему, зачем тебе это? Он посмотрел на меня и как крикнет: а что мне ещё осталось! И пошло с тех пор. Вывезут его в коляске во двор, а около него все пьяницы гужом. По-всякому говорила с ним, извелась вся, ничего не хочет понимать. Напьётся, а потом плачет. Погибнет ведь Валерик, единственная моя радость в жизни, и не оттого, что инвалидом стал, а от неё, проклятой, от водки, погибнет. Вижу и чую я всё, а совладать с ним не могу. Сынок дорогой, я прошу тебя, на коленях умоляю, помоги моему сыну. Ты прошёл через этот огонь, помоги Валерику, напиши ему письмо, вразуми его. Только ты сможешь спасти моего сына от пропасти. Я умоляю тебя. В.З. Дюжева, г. Днепропетровск».
Посчитали Титовы, сколько у них от пенсии деньжат осталось, и отправились к Валере. Спасся парень.
На глазах у всех
Мы познакомились в Москве, в Центральном доме литераторов. Инициатором знакомства был Бугорков. Владислав Титов по книге казался мне великаном, а тут встал кряжистый мужик среднего роста и, чуть наклонив голову, представился:
– Владислав Андреевич, можно просто Слава.
Он мог так сказать – я нет, мне всего-то ничего было. Но не это было важно, я в этот момент забыл о его руках и протянул свою, чтобы поздороваться за знакомство. Он рассмеялся:
– Ничего, ничего, не ты первый.
Потом мы сидели за столом. Вот здесь, в ЦДЛ, он вынул из портфеля свою книжку и подписал мне на память. На глазах у всех, зубами. А ещё дал слово непременно приехать вместе с Бугорковым в наши места и посмотреть на «хвалёную красоту». Хотел, обещался, но не сложилось…
Ушло, казалось бы, в никуда время, в котором жил герой Владислава Титова. О нём читали, о нём дети писали сочинения, его ставили в пример. Не на подвиг звала повесть шахтёра, она просто рассказывала, каким решительным и отзывчивым становится настоящий человек в минуты роковые. И это было близко людям.
Теперь из школьных программ убрали эту тему – несовременная, архаичная, ненужная. А мы все печёмся: «Наши дети ничего не читают». А зачем? Классика убралась в записную книжку. Оценку за сочинение получат с помощью интернета. Да и мужество – категория сегодня немодная. Всё больше дамских романов, боевичков, желтизны разной. Зачем брать в руки книгу?
Не могу поверить, что так будет всегда.
Иван Николаевич ЧУРКИН