Испуганная (или лицемерная) реакция региональных властей на хулиганские выходки храмоборцев показывает, что они подсознательно руководствуются этой абсурдной проекцией толпы
Над Свердловском даже после возвращения ему имени святой Екатерины и Екатерины Великой по-прежнему тяготеет проклятие цареубийства. Иначе невозможно объяснить того уровня беснования, с которым на родине Ельцина, облучаемой Ельцин-центром, встречают попытки восстановить храм, посвящённый небесной покровительнице города.
Мы наблюдаем весьма характерную манипуляцию. Группа хулиганов и потенциальных террористов (во всех храмоборческих движениях обязательно нарисовываются ультралевые, экоактивисты и прочие, у кого рано или поздно находится «поваренная книга анархиста») агрессивными действиями захватывает себе статус «народа». Даже так – Народа. И вот уже мы на полном серьёзе слышим: «Народ поднялся, Народ не позволит».
Наследие эпохи бунтов, мятежей и революций.
Государство само не рассматривает себя как Народ. Церкви отказывают в праве представлять Народ (она, оказывается, «частная корпорация»). Пассивному и спешащему на работу большинству тоже никак попасть в состав этого Народа не получается. Народ – это толпа, которая громче всех шумит и хулиганит. Народ – это, оказывается, «малый народ» с его злобой и антиценностями. Никому другому мимо нашей прессы на пьедестал народности не проскочить.
Именно по такому рецепту Народом делались штурм Бастилии, февральский и октябрьский перевороты, толпами Народа прикрывались политические коллапсы 1991-го и 1993 года (правда, в последнем случае либералы на народность толпы, оказавшейся не на их стороне, быстро наплевали и пустили в ход танки), не говорю уж о новейших цветных революциях и «майданах».
Подсознательная ошибка, которую делает, наблюдая толпу, популярная политология, состоит в следующем. Из наличия толпы строится предположение, что она вбирает в себя активистов, каждый из которых отражает собой определённое количество ленивых, непроснувшихся и непочесавшихся. Скажем, в 2 %. Таким образом получается, что толпа, к примеру, в сто человек символизирует пять тысяч думающих так же людей. А толпа в сто тысяч – это уже все пять миллионов, толпа же в миллион – это, почитай, что вся страна.
Испуганная (или лицемерная) реакция региональных властей на хулиганские выходки храмоборцев показывает, что они подсознательно руководствуются этой абсурдной проекцией толпы. Мол, если кто-то бузит, за ними – Общественное Мнение. При этом данная проекция далеко не всегда верна. Разумеется, каждая толпа пытается выдать себя за голос миллионов, но чаще всего им не является. Иногда количество собравшихся реально равно количеству озабоченных проблемой. Иногда другие озабоченные не выходят именно потому, что не приемлют радикальных действий, считают, что есть другие способы ведения дискуссии. И агрессия совсем не всегда является доказательством, что «народ доведён до крайности», – чаще всего это провокационная попытка перехватить стратегическую инициативу и запугать оппонента.
Именно это мы и наблюдаем в Екатеринбурге. Антицерковные традиции местной «прогрессивной общественности» – давние и приобрели множество причудливых форм, включая ловлю покемонов в Храме на Крови. Сплочённая ненавистью небольшая группа, действуя с опережающей агрессией, пытается не выразить, а сформировать определённое общественное мнение и заставить и Церковь, и лавирующих чиновников защищаться. При этом совершенно очевидно, что о конкретном месте эти активисты не переживают. Их не устроит абсолютно любая точка, где будет предложено поставить храм. Они против любой точки найдут свои аргументы.
При этом никакой воли горожан храмоборцы не отражают. Евгений Ройзман, своеобразный, но, безусловно, известный бывший мэр, выступал за строительство храма на искусственном острове городского пруда. За нынешний вариант высказались Вячеслав Бутусов (архитектор по образованию) и Владимир Шахрин. Ни о каком массовом неприятии храма говорить вообще не приходится.
Спору нет, проблема конфликта интересов между христианами, нуждающимися в церкви, и неоязычниками, делающими вид, что поклоняются чахлым «чардревам» городских парков и скверов, – есть. И эта проблема увеличивается жадностью застройщиков, которые уже захватили и уничтожили едва ли не каждый участок в городах; бездушием чиновников, которым, конечно, выгодней выделить под церковь парковую зону, с которой всё равно много денег не срубишь, а не какой-нибудь «вкусный» участок, на котором можно поставить 666-этажку или просто палатку с пивом и презервативами.
Однако ошибочен изначально был сам спор о выборе места. Необходимо признать как правило – каждый разрушенный храм должен быть восстановлен на том самом месте, на котором он стоял. И мнение жителей, местных или неместных и скитающихся, не имеет никакого значения.
Церковь никто не спрашивал, когда храм разрушался. Его просто взорвали, и всё. Народ никто не спрашивал, когда сбивали колокола и обдирали иконы, – иногда в протестовавший народ ещё и стреляли. Значит, нарушенное равновесие должно быть просто и без дискуссий восстановлено. Перенос зоны восстановления хоть на метр должен быть исключительным случаем и решаться специальным постановлением с полного и добровольного согласия Церкви. Во всех других случаях каждый храм должен встать на своё место, и уж фонтан, как в истории с екатеринбургской площадью Труда, передвинуть было гораздо проще.
Фундаментальный принцип всякого здорового общества – согласие поколений: ушедшего, живущего и будущего. И даже все вместе ныне живущие не составляют «большинства». История имеет свои права, тем более когда речь идёт о возвращении первого храма новооснованного города, посвящённого его святой покровительнице. Даже если бы все до одного жители города были бы против, и в этом случае их мнение против исторического аргумента не имело бы значения. Тем более не являются «большинством» агрессивные активисты-атеисты, орудием которых стали насилие и хайп.
Если наше государство и общество хотят, чтобы современная Российская Федерация действительно была Тысячелетней Россией, о которой говорил Владимир Путин на параде в День Победы, нам необходимо признать: в 1920–1930-егоды по стране прокатилась волна не только геноцида русских людей, но и русской культуры, русской городской застройки в угоду утопии, имевшей порой открыто сатанистские корни. И если мы хотим жить в России, то всё разрушенное, имеющее хоть какую-то историческую и смысловую ценность, должно быть восстановлено там, где оно было. Мы же вместо этого по халатности и безумию продолжаем терять уникальные памятники, как церковь в Кондопоге.
Мы можем до хрипа спорить, подходят ли те или иные участки для строительства новых храмов (но и здесь, как только обнаруживается, что срыв создания дома Божия является самоцелью, нужно ставить жёсткий предел демагогам), но всё разрушенное должно быть построено там, где разрушено. Так же как украденное должно возвращаться, а не заменяться чем поплоше. Если мы хотим быть Россией, другого пути попросту нет.
Для меня Екатеринбург хоть и не родной, но очень близкий и важный город – там вырос мой отец и жила и живёт вся наша родня. И очень больно, что наследие великого русского города, столицы Урала, сердца России, то и дело затеняется мрачноватым «Ёбургом» демактивистов и бандосов, идущим со страной в «противофазе».
И мне неприятно, что бандеровцы из Парижа читают мне в «Фейсбуке» лекции о том, как должен быть устроен и развиваться город, в котором жили и умерли мои дедушка и бабушка.
Екатеринбург с его Ельцин-центром, американским консульством, памятным многим голосованием за роспуск СССР – город одновременно и с великим наследием, и с мрачноватой аурой, оставленной чудовищным преступлением 1918 года, окружённый со всех сторон Свердловской областью (ещё один чудовищный пережиток), должен наконец-то вернуться в Россию.
Егор Станиславович
ХОЛМОГОРОВ