Сегодня журналист, художник, искусствовед – да просто человек, входящий в среду культуры и искусства, хорошо понял одно: cлава Богу, никакой цензуры нет, а стало быть, никакой ответственности ни за сферу собственной деятельности, ни за слова.
Можно говорить о чём угодно, высказывая своё мнение, не будучи компетентным в той или иной области. Главное, лить «нужную» воду на нужную мельницу.
Вот несколько примеров.
Московский театр «Новая опера» им. Е.В. Колобова поставил оперу А.П. Бородина «Князь Игорь» (режиссёр Ю. Александров). Вскоре состоялась дискуссия, на которую были приглашены музыкальный критик М. Бабалова и обозреватель А. Минкин, который написал хвалебную статью о спектакле. И он же назвал статью своего оппонента «политическим доносом». Вот она, демократическая пресса! Значит, если тебе что-то не нравится, а это в свою очередь не понравится перестроившимся журналистам, то это уже донос. Высказывать своё отношение к предмету критики нужно очень осторожно.
За последнее время такие же «компетентные» критики обновили понятийный аппарат искусствоведения такими перлами, как «литературная опера». Правда, теоретики в консерватории, у которых я интересовался по поводу этого термина, пожимали плечами, поскольку такого термина просто нет. Ведь оперный жанр так или иначе связан с литературой, поскольку пишется опера на текст либретто. Поэтому она и так «литературная». Так почему же критику можно придумывать свою терминологию, а г-же Бабаловой нельзя? Кроме того, она права, когда говорит о «Князе Игоре» как о русской патриотической опере. О таком жанре оперы Минкин не имеет представления. И он спрашивает оппонентку с издёвкой:
– Вы пишете о русскости как таковой. Это как?..
Просто остаётся покачать головой. Вполне понятно, что хотела сказать Бабалова. Приведу фрагмент из замечательного романа И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева», чтобы объяснить, что такое «русскость».
«В тот день, когда я покинул Каменку, не зная, что я покинул её навеки, когда меня везли в гимназию, – по новой для меня, Чернавской дороге, – я впервые почувствовал поэзию забытых больших дорог, отходящую в преданье русскую старину. Большие дороги отживали свой век. Отживала и Чернавская. Помню одну ветлу, особенно её дуплистый и разбитый грозой остов. На ней сидел, чёрной головнёй чернел большой ворон, и отец сказал, очень поразив этим моё воображенье, что вороны живут по несколько сот лет и что, может быть, этот ворон жил ещё при татарах… В чём заключалось очарованье того, что он сказал и что я почувствовал тогда? В ощущеньи России и того, что она моя родина? В ощущеньи связи с былым, далёким, общим, всегда расширяющим нашу душу, наше личное существование, напоминающим нашу причастность к этому общему?»
Несомненно, что именно в этот вечер впервые коснулось меня сознанье, что я русский и живу в России, а не просто в Каменке, в таком-то уезде, в такой-то волости, и я вдруг почувствовал эту Россию, почувствовал её прошлое и настоящее, её дикие, страшные и всё же чем-то пленяющие особенности и своё кровное родство с ней…»
Вот что такое «русскость»! И жаль, что это надо объяснять. Значит, когда режиссёр меняет местами номера в опере и изменяет финал, это позволено. Но тогда искажается и смысл произведения. На каком основании режиссёр может менять замысел композитора – непонятно. Когда князь Игорь выплясывал вместе с половецкими девками в «половецких плясках», ни у кого это не вызвало противления. Пленный князь вытанцовывает с половчанками. Каково? Но прокатило же! А если ты не согласен с таким прочтением и твоё понимание русского в себе и любовь к этому произведению, вполне искренняя и глубокая, восстаёт против такого «взгляда», то ты – мракобес и стукач?! Но как в случае несогласия защитить себя? Способ один – не хотите, не смотрите. Но, во-первых, покупая билет, я не знаю, что получу на выходе. Вот с тем же «Князем Игорем». Если бы на афише было указано, что «режиссёрская версия Ю. Александрова», я бы подумал. Но ведь «выходные данные» берутся те, что указаны в партитуре. Так что получается, что мне как зрителю попросту соврали. А во-вторых, законодательство построено таким образом, что даже если ты обратишься в суд, то деньги ты вряд ли вернёшь.
Почему же сегодня можно извращать, издеваться и иронизировать над шедеврами и именами великих представителей русского искусства или культуры безнаказанно? Тех же, кто пытается защитить дорогое для себя, легко смешать с грязью, а имена предать осмеянию, обвинив в мракобесии и в стукачестве.
А вот ещё один пример. Недавно в музыкальном театре Станиславского и Немировича-Данченко поставили оперу Мусоргского «Хованщина» (режиссёр А. Титель, дирижёр А. Лазарев). Все знают гениальное вступление к опере «Рассвет на Москве-реке». Но почему вместо рассвета мы видим на сцене лавки, накрытые столы и спящих вповалку пьяных стрельцов? Почему такое пренебрежение к музыке, к замыслу автора?
А поставленная этим же режиссёром в Большом театре «Снегурочка» Римского-Корсакова? Ставить оперу, как сказку? Нет, это всё уже пройденный этап. Надо как-то переосмыслить светлый, сказочный, мудрый сюжет. И что на выходе? Случилась ядерная катастрофа, и на земле наступила зима. Оставшиеся в живых люди живут воспоминаниями о прежних временах. Уродливые костюмы, образы во многом идут против музыки и смысла, вложенного самим композитором. А пляска скоморохов? Мы видели безобразных личностей, обритых наголо и по виду, скорее, похожих на людей с отклонениями в развитии. И при этом всём режиссёр Титель и дирижёр Т. Сохиев рассуждают о «высоких философских смыслах» постановки. Тошно на это смотреть. И снова мнения двух критиков. Одна – спектакль, мягко говоря, «разругала», а другая – подобострастно хвалила, называя эту постановку «прорывом» и подлинной удачей театра. О совести и стыде здесь говорить неуместно. Потому что наготове масса отговорок: от «особого мнения» до «это моё оценочное суждение». Вы же не можете запретить людям так думать…
Ох и трудная это работа – хвалить сомнительные вещи. Но, наверное, каждый уважающий себя человек, видя подобное, встанет и покинет зал. Видит Бог, никто не против экспериментов и новаций в области театра, живописи и архитектуры. Просто твоё достоинство восстаёт против «художников», которые рассчитывают только на эпатаж, желание пропиарить себя скандалом.
Один очень модный сегодня режиссёр рассуждал в прямом эфире: государство должно субсидировать его «нетленки», но при этом ни в коем случае не должно вмешиваться в святая святых, «храм, где творит художник». Никакой цензуры. Художник свободен во всём. Ну и что, если в его постановке «Карамазовых» Катерина Ивановна и Грушенька целуются, как представительницы нетрадиционной ориентации? Да, театр – это провокация! А те, кто этого не понимает и не оценивает взлёта «художнической мысли», – последняя мразь. Как-то не хочется с этим соглашаться. Значит, мы, налогоплательщики, должны оплачивать «шедевры» подобных режиссёров, которые, кстати, презирают нас, зрителей.
Почему бы не понять, что есть вещи, на территорию которых нельзя заходить и действовать там, словно слон в посудной лавке. Но желание «пиара», прославиться не важно, за счёт чего. Так чего же удивляться, что, нарисовав Христа с эмблемой «Кока-Колы» или обвешанного связками сосисок, такой «художник» чаще всего получает в ответ возмущение и неправомерные действия? А потом они же, эти «художники», кричат в СМИ о том, что их оскорбляют, и называют людей, которые просто хотят защитить себя от подобных «шедевров», мракобесами.
На самом деле, почему какая-то кучка поборников либерального искусства может решать, что нам смотреть, что считать «шедеврами» театра, кино, музыки да просто любого искусства. Жаль, что законы устроены таким образом, что мы не можем себя защитить от таких «эстетов». Потребуешь вернуть деньги за спектакль, который не понравился, – не вернут. Вы же пошли по собственному желанию, да и ничего предосудительного в этом спектакле суд не найдёт. Выставка, от которой тошнит? Так не ходите и не смотрите, если не нравится. А человек должен самовыражаться. Вот только обязательно ли такое «самовыражение» выставлять на глаза публике? Может, пусть этим наслаждаются друзья или те, кто разделяет подобного рода взгляды на искусство?
Великий художник Илья Глазунов как-то рассказывал, что к нему подошли итальянские журналисты и спросили, почему он не любит современное искусство. Художник ответил так:
– У вас есть матери, сёстры, любимые женщины? Есть?
Журналисты ответили утвердительно.
– Тогда скажите, вам было бы приятно, если бы ваших матерей, жён, сестёр изобразили в таком современном духе? Чтобы уши у них, к примеру, были под мышками, а нос где-то на затылке? Ведь каждый человек, каждое лицо – это Божественное творение. И когда над ним издеваются или рисуют его в непотребном виде, я не могу с этим согласиться.
Никто из журналистов не нашёлся, что возразить великому художнику. Да и мы не будем спорить, разделяя точку зрения Ильи Сергеевича…
Мы не знаем будущего, которое уготовал нам Господь. Может быть, это и хорошо. Тогда есть надежда, что мы научимся себя уважать, научимся любить свою страну, дорожить её прошлым, и нас будут интересовать гораздо более важные вещи, а не только то, из чего сделаны шкафы и люстры… Что наши дети, наконец, перестанут быть чужими в своей стране и будут воспитаны настоящими патриотами и гражданами. И тогда подлинная любовь к своей стране перестанет вызывать насмешки и не будет называться «псевдопатриотизмом». И наша страна, наша партия, будет наконец возрождена, и мы будем гордиться тем, что мы – её сыны и дочери, принадлежим к россиянам, населяющим эту великую, прекрасную страну.
Алексей Петрович ПАНОВ,
музыкант, дирижёр,
музыковед, преподаватель