О христианской «жадности»
Дымящийся «глушак», паровоз из советских фильмов, трубы какого-нибудь череповецкого завода, извергающие чёрные клубы отходов, – это ничто по сравнению с количеством того, что выкуривал за день Колька. Дымил так, что глаза щипало. Дома – ни-ни, а вот на улице или у подъезда – страсть просто. Можно было довольно точно определить его местонахождение в городе: где дым столбом, там и Колька. Мы к нему сильно не приставали: товарищ был на войне.
Там и пристрастился. Однажды к нему с обличительными наставлениями попыталась было сунуться приходская активистка, так он очень вежливо отвел её в сторону и в краткой беседе объяснил, что «каждение бесам» – это, по его скромному мнению, дым от выстрелов из оружия разного вида, а также испарения на морозе от крови убитых людей. Потом добавил пару историй про такой вот кровавый мороз, и активистка зареклась обличать кого бы то ни было.
Мы тоже не обличали. А чего обличать: Колька и сам признавал, что всё это не дело, вся эта табачина, бросить бы надо. Да и дорого – страшное дело: «В неделю чуть не полторы тысячи на сигареты уходит, а я мужик скупой. Вот только бросить никак не могу». Насчёт скупости подтвердить не можем, наоборот: если кому когда чем-то помочь надо, то первым делом обращались именно к Кольке. Чтобы хоть раз отказал в помощи – в переезде ли, картошкой поделиться, деньгами – нет, такого не было вообще. Но курить продолжал вовсю, несмотря на кашель. Так и маялся лет десять, а может, и больше.
С некоторого времени дыму в городе резко поубавилось. Не то чтобы «глушаки» портиться перестали – чего-чего, а это пожалуйста, – а Колька, как оказалось, с табаком расправился. Причём серьёзно, по-военному. Призвали парня к ответу: учи жизни. Тот разулыбался, вздохнул, впервые на нашей памяти не кашлянув ни разу, не захрипев:
– Чего мне вас жизни-то учить? Тут всё просто: из-за жадности.
– А-а... Знаем мы твою жадность, «колись» давай.
– Ладно. Аню помните? Ну, прихожанку нашу давнюю. Которая красавица.
– Конечно. Давно, кстати, не видели. Где она?
– Я узнал, что она, когда была пару месяцев назад у друга в Питере, упала: споткнулась где-то во дворе, ударилась головой о поребрик. Кома. Только-только вышла, состояние сейчас стабильно тяжёлое. Еле-еле начала двигать рукой. Её друг обратился через соцсети ко всем с просьбой, с мольбой даже: помочь с размещением в реабилитационном центре. Короче, нужны были деньги. Много. Я сижу перед компом, в экран уставился, там фото Ани в больнице: вся в бинтах, глаза пронзительные. Курю как сумасшедший – чуть всю пачку за вечер выдул. Пошёл в магазин за новой. Иду и думаю: вот сейчас ещё пару пачек куплю, ещё пару сотен выкину. В дым ведь выкину, а? Уж не знаю, что на меня и нашло, но у самых дверей табачной лавки развернулся, пришёл домой, открыл страницу банка и те деньги, которые хотел потратить на табак, перекинул Аньке на лечение. На следующий день то же проделал. И через день. И так далее. Потому что сравнил: в месяц трачу около трёх тысяч на курево, кашляю, как сволочь, – а друг Анькин пишет: «Кто сколько может, помогите, пожалуйста!» Что, не могу я разве эти три тысячи не на свои чёрные лёгкие, а на Анькину светлую голову потратить? Я ж смогу: мужик я или нет?
Первые дни ломало не по-детски, конечно. Но я представлял себе Аню, которая лежит на больничной койке, и курящего себя: чего стоят мои молитвы сквозь дым, если я, помимо благочестивых фраз, ничем ей не помогаю? Злой был на себя. Так потихоньку и отпустило. Получается сейчас, что больная Аня вылечила меня от пристрастия к сигаретам. А я, сами знаете, мужик скупой: зачем тратить деньги на всякие препараты, если можно без денег всё обустроить?
После Коли бросили курить ещё двое друзей. Тоже стали Ане помогать. Тоже скупые, наверное.
Пётр Михайлович МИХАЙЛОВ
Вологда