Беседа с искусствоведом, профессором славистики Университета Тулейна в Новом Орлеане (США) Уильямом Брумфилдом о значении культуры для преодоления стереотипов.
– Уильям, чем объяснить возвращение разрушительного противостояния Запада и Востока? Чем оно вызвано, по вашему мнению? Чувствуете ли вы последствия этого противостояния на себе? Как сегодня к вам и вашей работе относятся в России и в США?
– Здесь столько вопросов, сложностей, проблем, что даже не знаешь, с чего начать. Есть сложная международная обстановка, которая всем известна. Но я не обращаю на неё никакого внимания, потому что просто незачем. Это грустное явление, вызванное многими причинами, и всё становится хуже. Привычные правила и устоявшиеся системы больше не действуют в мире, особенно у нас, на Западе. Но я не политолог, и это не моё дело. Просто констатирую: старые, привычные правила взаимоотношений государств в мире больше не работают. И это имеет свои последствия не только для политической жизни в мире.
Что меня часто возмущает – это отчуждение западных учёных от визуальной стороны русской, и особенно русской православной культуры. Это видно всё яснее и яснее. Думаю, что наши искусствоведы вообще ничего не понимают в России – и не хотят понимать. Им не нужна Россия: они её не изучали и откровенно не понимают, зачем этим надо вообще заниматься. Искусствознание на Западе – это ренессанс, готика, романский стиль, конструктивизм – и всё. Не скажу, что это откровенная русофобия – скорее, просто незнание, неумение и полное отсутствие интереса. Даже когда они благосклонно относятся к моей работе («Ах, какой хороший снимок!», «Ах, как интересно!» и т. д.), в действительности им нет до России, до её узнавания ни малейшего дела. И это факт. В ближайшее время, я убеждён, мало что изменится.
– Но это же признак невежества…
– Разумеется. Но никто не смотрит на это как на невежество. «Мы любим балет, русскую литературу, но какая-то русская архитектура, да ещё православная? – нет, это что-то странное». А я уверен, что и архитектура является выражением, ярким признаком духовной силы страны. Следовательно, отсутствие интереса к православной архитектуре России свидетельствует о том, что, на мой взгляд, люди не видят главного – того, что сделало Россию Россией, то есть Православия, христианства. Это не входит в их понимание науки. Просто нет такой структуры – умственной, интеллектуальной – которая воспринимала бы русскую духовную культуру. Я протестант, но смотреть на Россию, не видя главного значения Православия для формирования, становления вашей страны, было бы, на мой взгляд, глупейшей ошибкой не только для учёного, но и для любого вообще человека.
С другой стороны – слависты. Они в основном филологи по образованию – лингвисты, литературоведы – занимаются только текстами. Есть, конечно, маленькие исключения вроде специалистов по живописи, но эта живопись рассматривается в контексте лингвистических теорий, авангарда, например. Кстати, авангард занимает огромное место в восприятии русского искусства. С одной стороны, замечательно, что на Западе так ценят русский авангард. Однако в России авангард существует в историческом и искусствоведческом контексте, а на Западе этого контекста нет. Западные учёные не интересуются русским искусством XVII, XVIII и XIX веков, церковным искусством и зодчеством. Я тоже интересуюсь авангардом, но, с другой стороны, требую познакомить моих соотечественников с такими видами русской живописи, как русское средневековое церковное искусство и зодчество. Рублёва-то знать мы обязаны! Получается так, что авангард заслоняет собой даже вечные шедевры, чуть ли не выкидывает их на обочину. Проще говоря, мы мало что знаем о России. Позорно мало: огромный, смыслообразующий, многое объясняющий пласт русской культуры, не только духовной, просто невидим. Прибавьте ко всему этому чуть ли не презрительное невнимание к визуальной стороне русской культуры, особенно духовной культуры, в историческом контексте.
– Пока я знаю только одного человека, который занимается у вас на Западе русским архитектурным наследием вплотную, – это Уильям Брумфилд.
– Но его одного мало! Иногда я выступаю на научных конференциях, но и там встречаю невежество в отношении Церкви, Православия, России. Не занимаются русскими фресками, другими произведениями и, как следствие, не знают о них ничего. «Слона-то я и не приметил», получается. И никто не хочет задавать хотя бы наводящие вопросы, свидетельствующие о стремлении собственного кругозора к расширению. Наоборот: «Зачем ты нам это показываешь?»
– Как-то грустно, профессор…
– Но есть и обнадёживающие факты. Недавно в Вашингтонском университете в Сиэтле открылась моя фотовыставка, посвящённая Русскому Северу, а также мы там открыли мой архив. И тамошние молодые учёные говорили мне: «Ваш архив нас вдохновляет! Теперь мы уже начинаем задавать вопросы!». Одна из тех учёных сейчас получила докторат, действительно заинтересовалась русской архитектурой. Пусть она смотрит на неё всё ещё через этот ренессанс, со временем, если будет упорной, все призмы уйдут, лишь бы был разбужен серьёзный научный интерес! Так что радостные моменты всё-таки случаются, но это именно моменты, маленькие части по сравнению с монолитным равнодушием и непрофессионализмом.
– Но это всё же сугубо научная тема.
– Нет! Потому что сегодняшняя наука – это завтрашняя школа. Если учёные не интересуются определённой темой, не разрабатывают её, то и завтрашние дети ничего не будут знать о России. Увы, сейчас я просто не вижу выхода из создавшегося положения.
– Вспоминаются слова Пушкина, сказанные с горькой досадой, даже недоумением, наверное: «Европа в отношении России была столь же невежественной, сколь неблагодарной». Похоже, речь сегодня идёт не только о Западной Европе…
– Совершенно верно. Невежество, неблагодарность и глупая надменность. Сюда ещё пытаются с переменным успехом затащить и науку, внушив ей идиотское представление о России, что это «что-то опасное, непокорное и дикое». И если не знать о культуре, искусстве этой страны, этого народа, то такое преступное, на мой взгляд, мнение будет только усиливаться.
– Но над этим стереотипом, помнится, мы все дружно смеялись ещё в школах и институтах. Не могли мы представить себе, что снова будем восприниматься «братьями по разуму» как какие-то опасные инопланетяне, если честно.
– Потому и требуется возвращение такого здорового смеха! Причём по обе стороны океана. Мы с вами должны разговаривать, смотреть друг на друга. И не только седой дед Брумфилд должен ездить взад-вперёд из США в Россию и обратно, но и все остальные нормальные люди тоже должны узнавать культуру и веру соседей. Надо открыто говорить об этом, причём постоянно и не в одиночку: «Мы мало знаем Россию – хотим узнать её по-настоящему».
«Кто умножает познания, умножает скорбь», – сказано у Экклезиаста (1, 18). Но плохие и маленькие знания, а также агрессивное невежество, нежелание преодолевать собственные злые стереотипы превращают скорбь в жуткую муку. Что лучше – светлая скорбь по Богу Экклезиаста или геббельсовская пропаганда, основанная на лжи, полузнаниях и чувстве заведомого превосходства? Я бы предпочёл первое.
– Нет ли у вас впечатления, что у многих русских есть этакий комплекс неполноценности в отношении «священного Запада»? Мол, там, на Великом Западе, всё хорошо, небеса уже спустились на землю, а мы, горемычные, вынуждены куковать в этой дикой стране с её мизерабельными попытками почувствовать себя великой и цивилизованной?
– «Комплекс неполноценности» и Россия – понятия, на мой взгляд, абсолютно несовместимые. Когда мы рассуждаем об «особенной стати» России, обеспечивающей ей свою собственную великую культуру, – о каком ещё «комплексе» может идти речь? Мне кажется, тут имеет смысл говорить об отчуждении друг от друга. Именно это отчуждение и провоцирует всевозможные предубеждения, комплексы, причём обоюдные. Нужно избегать крайностей: с одной стороны, очень глупыми выглядят фантазии о Западе как о рае на земле; с другой же стороны, не менее наивными смотрятся заявления, согласно которым рай переместился в географическое пространство России. Или любой другой страны – в США, например. Великой стране, великому народу нет нужды кричать и оповещать весь мир о своей великости – надо просто жить согласно своему призванию. Утверждения в стиле «Мы лучше всех, и мы имеем право доминировать», поверьте, недостойны по-настоящему великого народа. Но совершенно другое – честно, открыто, иногда и жёстко заявить о своей верности евангельским идеалам.
– Наверное, не только заявить, но ещё и жить по ним. Что трудно и не всегда совпадает с действительностью.
– Разумеется. Но расставить приоритеты и верно следовать им необходимо. А присущую каждому нормальному человеку здоровую национальную гордость, я считаю, надо воспринимать органично, без истерики.
– Где вы были в этой поездке? Что видели? Что вас, знающего Россию вдоль и поперёк, может быть, поразило по-доброму в этот раз?
– В старой доброй вологодской глубинке, в Череповецком районе. Поразило… нет, скорее, порадовало то, что своими глазами видел плоды неравнодушия: возрождаются древние храмы. Причём возрождаются своими собственными силами. Да – медленно, да – не хватает денег, но главное: люди сами начали заботиться о своей святыне, переживать о ней. А такая забота о святыне – это очень по-русски. Вроде бы думали, что потеряли церковь полностью, что нет уже никакой надежды на возрождение – так нет: откуда ни возьмись появляются у людей любовь, воля, сила, надежда…
– Ваши пожелания России сегодня – какие они?
– Помнить о своих корнях. Без них – и вы не русские, и остальные лишаются возможности узнать и полюбить то, что любимо вами.
Беседовал
Пётр Михайлович МИХАЙЛОВ